Норьега стремился стать командующим вооруженными силами Панамы, то есть занять единственный пост, дающий реальную власть в этой стране. Ему мешала оппозиция, группировавшаяся вокруг либеральной газеты «Ле Ференза», издателем и редактором которой был Боб Эйземан, полуеврей-полуиспанец. Всеми силами пытался Эйземан остановить продвижение Норьеги к власти. Чуть ли не каждый день в его газете появлялись статьи, подвергавшие убийственной критике кандидата в диктаторы и его окружение.

Однажды вечером в квартире Эйземана раздался звонок.

— Говорит Майк Харари, — услышал он грубовато-дружелюбный голос, — нам нужно встретиться для важного разговора.

Эйземан напряг память и вспомнил высокого худого израильтянина в черных очках, с которым его познакомили на приеме в израильском посольстве. Он согласился.

За ужином в ресторане Харари сказал:

— Вы враг Норьеги, но своих врагов нужно знать. Поэтому я хочу организовать встречу между вами. Поверьте, что Норьега не такое уж чудовище… С ним можно договориться…

Либеральный журналист и будущий диктатор встретились в присутствии Харари. Норьега распинался в любви к демократии, называл себя апологетом идеи социальной справедливости. Харари красочно расписывал «римские добродетели» своего друга. Упирал на то, что Норьега боготворит Израиль и с симпатией относится к еврейскому народу.

Эйземан развесил уши. Поверил. И прекратил нападки на Норьегу в своей газете.

Норьега получил то, что хотел. Став главнокомандующим, наградил Харари медалью за особые заслуги. Вооруженные силы страны стали называться Армией обороны Панамы. У себя в кабинете повесил портрет Моше Даяна. Ну и Эйземан получил свое. Норьега закрыл его газету. Принадлежавший Эйземану универмаг в Панама-сити был сожжен молодчиками Норьеги.

Зато не было награды, какой Норьега не пожаловал бы своего «серого кардинала». Харари заключал сделки объемом в миллионы долларов. Ни одна израильская фирма, желавшая иметь деловые связи с Панамой, не могла обойтись без его посредничества. Израильские компании, впрочем, внакладе не оставались. Они строили в Панаме не только жилые кварталы, но и мосты, железные дороги, аэродромы, налаживали электронную промышленность.

Все это вполне устраивало израильское правительство. Панама поддерживала Израиль на международной арене, помогала ему создавать широко разветвленные связи в других южноамериканских странах.

Раньше, до того, как Норьега занялся наркобизнесом, не жаловались на него и Соединенные Штаты. С 1983 по 1986 год «контрас» сражались с марксистско-сандинистским режимом в Никарагуа советским оружием, приобретенным израильскими агентами в Восточной Европе на американские деньги. Оружие это переправлялось из Югославии в Панаму, где Харари заботился о том, чтобы оно попадало в нужные руки.

В 1981 году Норьега назначил своего друга почетным консулом Панамы в Израиле. Еврейская община Панамы, насчитывавшая шесть тысяч человек, стала проявлять беспокойство в связи с бурной деятельностью Харари. Панамские евреи, являющиеся традиционными приверженцами демократии и союза с США, заволновались, вынужденно оказавшись в лагере противников Норьеги. И хотя, пока Харари сохранял свое влияние, им ничто не грозило, они все же обратились к израильскому правительству с просьбой отозвать его на родину. Их просьбу поддержал посол Израиля в Панама-сити Йоси Хасин.

И израильское правительство отозвало, но только не Харари, а Хасина.

Ажиотаж вокруг его имени не смущал Харари. Он вел себя, как человек, ощущающий мощную невидимую поддержку.

«Если у маленького человека большие амбиции, он плохо кончит», — говорят китайцы. Норьега явно зарвался. При каждой возможности открыто заявлял, что Панама находится в состоянии войны с Соединенными Штатами. Его оскорбительные высказывания в адрес американского правительства и народа оживленно комментировались американской печатью. Норьега стал самым ненавидимым в Америке государственным деятелем.

Журналисты, описывавшие это «кровожадное чудовище», заканчивали свои статьи элегическими вздохами: «Ах, если бы наш президент был порешительнее, да где уж ему…»

И самое главное, ФБР располагало неопровержимыми доказательствами того, что агенты Норьеги продолжают поставлять кокаин на американский рынок. Президенту Бушу все казалось, что можно будет обойтись без такого радикального средства, как вторжение в суверенное государство. С благословения ЦРУ против Норьеги был составлен военный заговор. Группа офицеров ворвалась в генштаб, захватила диктатора, но почему-то не расстреляла его в ту же минуту. А потом подоспели ландскнехты Норьеги и освободили своего кумира. Уж мятежников-то прикончили на месте…

«Ладно, — вздохнули в Белом доме, — скоро в Панаме выборы. Оппозиция победит, и тогда этот сукин сын превратится в политический труп».

И оппозиция победила, а Норьега взял да и объявил выборы недействительными. После этого диктатор совсем обнаглел, и его люди пристрелили офицера с американской военной базы в Панаме. Для острастки. Знай, мол, наших.

«Да он издевается над нами, этот негодяй», — сказал Буш и в качестве верховного главнокомандующего подписал приказ о вторжении в Панаму.

30 американцев и 600 панамцев погибли, вся Южная Америка впала в шоковое состояние, мир взбаламутился, как море, — и все из-за человека с бульдожьей мордой.

Бушу чудом удалось избежать грандиозного скандала, который, неминуемо, разразился бы, не окажись Норьега в американских руках. Но известно ведь, что победителей не судят. Все закончилось столь любимым американцами хеппи-эндом. Порок был наказан, а американцы возрадовались, что их президент проявил наконец свой характер.

Но оставим в стороне моральный аспект панамской операции. Поражает ее бездарное выполнение. Тридцать тысяч солдат ворвались в небольшой город с шумом, гамом, выстрелами. Неужели американское командование рассчитывало, что Норьега будет чинно сидеть дома и ждать «дорогих гостей»? Счастье еще, что этот человек, оказавшийся таким ничтожеством, побежал скрываться в ватиканское посольство. А если бы он ушел в джунгли и оттуда начал против оккупантов партизанскую войну?

Зачем нужно было посылать в Панаму целые дивизии, когда для устранения Норьеги хватило бы небольшого ударного отряда? Пример Израиля, ликвидировавшего в Тунисе Абу-Джихада, был у американцев перед глазами. А ведь Абу-Джихад охранялся не хуже, чем Норьега…

Зато когда Норьега укрылся в ватиканском посольстве, американцы знали, что делать. Солдаты окружили посольство, дипломаты нажали на Ватикан, а новые проамериканские хозяева Панамы организовали «спонтанные» демонстрации.

Посол Ватикана Хозе Себастиан Лабуа сказал Норьеге с чисто иезуитским смирением:

— Ты можешь остаться здесь, сын мой. Тебя никто не выгоняет. Но если народ ворвется сюда, то я не смогу спасти тебя от линчевания. Святой отец просил тебе передать, что если ты отдашься в руки своих врагов, то поступишь по-христиански, и Господь тебя не оставит…

Угроза линчевания оказалась самым убедительным аргументом, и Норьега сдался американцам. И на долгие годы исчез в тюремной клоаке.

Ну а что же Майк Харари, правая рука Норьеги?

В момент американского вторжения он был в Панама-сити. Потом исчез. «Ага, — смекнули журналисты, — американцы взяли голубчика».

Сообщение об этом успехе бравых американских вояк обошло всю мировую печать. Американцы его опровергли.

«Так где же Харари»? — изумился весь мир.

А «наш человек в Панаме» в это время обедал с друзьями в ресторане тель-авивского отеля. Харари известен как большой гурман. И в винах толк понимает.

Через несколько дней Харари выступил по израильскому телевидению. Впервые народ мог лицезреть физиономию видного в прошлом сотрудника Мосада.

— Я не понимаю, почему ко мне прицепились, — сказал он без тени смущения. — Норьега? Обычное знакомство. В Панаме я занимался исключительно частным бизнесом. Что, разве нельзя?