«Апрельский день прочитан между строк…» Апрельский день прочитан между строк. В облупленной стене несвежей раной Темнеют кирпичи. И водосток, Вообразив себя трубой органной, Прокашлялся и загудел. Под ним На тротуаре – трещинок сплетенье, И прошлогодний лист, весной гоним, Плывет в небытие прозрачней тени. И снова мир течёт сквозь решето Фантазии, сквозь близорукость взгляда, И мне не выразить словами то, Что вновь его спасает от распада. То, что я есть То, что я есть, заставит меня быть. В. Шекспир То, что я есть, – в ночи крадущийся тать, Карточный шулер с драными рукавами. То, что я есть, заставляет меня хохотать, Петь, исходить рифмованными словами. То, что я есть, колпаком дурацким звеня, Пляшет на самом краю карниза. То, что я есть, шкуру сдирает с меня И уверяет, что это – закон стриптиза. То, что я есть, славу любви трубя, Яростно шепчет через барьер столетья: Знаешь, я никогда не любила тебя. Больше того – никогда не жила на свете. То, что я есть, всем и всему назло Строит в ночи мосты, а с утра – взрывает. То, что я есть, заставляет врастать в седло Именно когда из него выбивают. То, что я есть, словно летучая мышь, Криком своим пробивая в пространстве дыры, Слепо летит и слушает эхо. Лишь Эхо – свидетель существования мира. То, что я есть, желая себя разбить, Мечется нелепо и неосторожно. То, что я есть, – меня заставляет быть, И тут изменить уже ничего невозможно. «На горбатом мосту лишь асфальт да чугун…» На горбатом мосту лишь асфальт да чугун, Над мостом – проводов непонятный колтун. Под горбатым мостом – всё бетон да гранит. Воздух, скрученный эхом, гудит и звенит. Только нежить-шишига [2] живёт – не живёт, Чешет тощею лапкой мохнатый живот, Утирает слезинку облезлым хвостом — Под горбатым мостом, под горбатым мостом. Будь ты крут и удачлив, а всё ж без креста Не ходи лунной полночью мимо моста: Скрипнет ветка сухая, вздохнут камыши, В голове зазвучит: «Эй, мужик, попляши!» И погаснет фонарь у тебя на пути, И не сможешь стоять, и не сможешь уйти… Тихо щёлкнут костяшки невидимых счёт — И закружит прозрачных теней хоровод. И пойдёшь ты плясать, сам не ведая где… Всплеск – и только круги побегут по воде. И ещё раз чуть слышно вздохнут камыши, Вновь – бетон да гранит, и вокруг – ни души. «Дождь прошёл, и асфальт запарил…»
Дождь прошёл, и асфальт запарил, И сиреневым выдохом влажным Сквозь чугунные листья перил, Над неубранным сором бумажным Через узкий оконный проём Потянуло свежо и тревожно, И невидимое остриё Прикоснулось к душе осторожной. И кольнуло печалью иной, Из иного, далёкого лета, Где незримым крылом за спиной Чуть колышется воздух нагретый. Где неистовая синева С тополиной размешана вьюгой И шальные, хмельные слова На лету обгоняют друг друга, Где сирень (ах, какая сирень!), Словно облак душистый, клубится… И трепещет лиловая тень На невспаханном поле страницы. «Угаснет род. Последний император…» Угаснет род. Последний император Бездетен. И ему уже давно Аукнулись все безрассудства, траты, Победы, пораженья. Всё равно Ему теперь – а что же дальше будет С империей, с законом. Что закон? Он понимает, что его забудут Ещё во время пышных похорон. Сквозь штукатурку дней едва сочится За каплей капля – память. И порой К дождю ужасно ноет поясница, И мучают не раны – геморрой. Все говорят, что он в маразме. Право, Ему ведь безразлично, кто ему Наследует и по какому праву… Да, он, конечно, болен. Потому Привычные дворцовые интриги Плетутся, не беря его в расчёт, И на столе пылятся свитки, книги, Которые он в руки не берёт. О чём он думает на самом деле? Ведь боги ждут его… Однако же Сомнительно, чтоб думал он о теле, И мало вероятно – о душе. А я – о чём? Чего мне не хватало, Когда писался этот самый стих? Как будто мне и правда было мало Своих забот и горестей своих? Но кажется – отыгранная пьеса, Откланялись актёры в свой черёд… А приглядишься – времени завеса Колышется и действие – идёт. «Сон то разматывался, как пушистый клубок…» Сон то разматывался, как пушистый клубок, То распускался вербою по весне, Сон мой был светел и так по-детски глубок, Солнечный зайчик играл в его глубине. Вдруг в него попытался кто-то войти, Кто-то стучался, просил отворить скорей, И убеждал, и умолял: «Пусти!» — И задыхался возле самых дверей. «Ах, неужели снова не отдохнуть! Господи, я работала целый день…» Впрочем, мне даже пальцем не шевельнуть — Так глубока и так сладка моя лень. Но чей-то голос, чей-то протяжный стон, Перетекал в ещё не рождённый стих — Кто-то ломился всем существом в мой сон, Звал и хрипел и наконец затих. Утром неясная боль сжимает виски, Тёмной мутью поднявшись с ночного дна: Кто-то не вынес холода и тоски, Кто-то погиб на пороге чудного сна. И ещё неосознанная вина Цепляется, по краю души скользя, И чья-то тень замерла на пороге сна — И с этим поделать уже ничего нельзя. вернутьсяШишига – болотная нечисть (фольклор). |
