Мгновенно обернувшись, Тополь нос к носу столкнулся с Волчонком. Уже втягивая голову в плечи, Недоносок смотрел снизу вверх с вызовом, в котором чудилось нечто большее, чем упрямство.

— Я… я хотел поменяться, — пролепетал он. — Хотел просить… чтобы ты отдал мне свою… Хотел раньше — не успел…

Засмущавшись, он повесил нос и принялся торопливо сковыривать ногтем из чашечки костяной ложки остатки намерзшего льда.

Он не мог не знать об обычае — ему все успели рассказать. Но именно поэтому Тополь промолчал.

Весна в тот год выдалась поздняя, но дружная. На другой день после празднования Комоедиц захолодало. С севера доползли снеговые тучи, засыпавшие на две седмицы снегом все вокруг. Лишь когда они, истощив силы, убрались восвояси, начало теплеть, но и то ночами долго еще потрескивал мороз. Лишь к празднику Ярилы вешнего стаяли сугробы и робко зазеленела на солнечных склонах первая травка. Береза у обрыва в свой срок пробудилась от зимнего тяжкого сна и украсилась сережками, повесив ветки чуть не до земли. Дождавшись появления первых птиц, с пением отомкнули чрево земли, и женщины-лесовички начали похаживать на репища-огороды, а мужчины стали готовиться к пахоте.

Праздник вешнего Ярилы был днем свадеб у лесовиков — уговорившись еще у священного костра на Комоедицы, юноши и девушки у зацветающих деревьев и просыпающейся земли просили благословения, а у ломающих лед рек — плодородия и сил. Именно в эти дни год назад Всемил и Лана соединились в новую семью.

Зазеленело все быстро, чуть ли не в седмицу оделись листвой деревья, а склоны травой и первыми цветами. Птицы прибывали ночами и, отоспавшись после трудного пути из далекого Ирия, приветствовали новый год и оплакивали не долетевших песнями. Вскрылась Нева, и несколько дней по ее руслу в море ползли, набрасываясь на берега и друг на друга, с отчаянием обреченных льдины. Весна стремительно катилась в лето.

А потом пришло и оно — долгожданное, благодатное, щедрое на труды и дары. В прежние времена, дождавшись, пока на дубу лист развернется в половину ладони, лесовики уходили в походы-набеги. Те стаи, кто хуже перенес зиму, шли первыми — пытаться отбить у более богатых соседей остатки зимних припасов. Сильные и хорошо перезимовавшие стаи посылали своих воинов дальше и больше к иноплеменникам.

Но уже который год стая Ломка Тура в начале лета оставалась дома. Дань, которую в прежние времена приходилось забирать силой, теперь несли и везли им сами поселяне, добираясь порой издалека. Привозили гостинцы и для отроков. Походы совершались от случая к случаю и больше морем и вдоль берега, защищая подвластные земли от набегов урман, свеев и датчан-ютов. Но застаивались в стойлах боевые кони, приученные красться по следу врага, как псы, и уходить от погони в лесных дебрях, путая следы. Мечи и секиры не ржавели в ножнах, но лесовики год от года все тоскливее поглядывали на кромку леса по-над ближними холмами. Здесь не походишь уже набегами по окрестным лесам, врываясь в починки, хватая разбегающихся визжащих девчонок и лихо сшибаясь с защищающими своих женщин мужьями. Те же девчонки, кого в прежние времена везли бы, кусающихся и вопящих, брошенными поперек седла, а потом долго приручали, как диких хорьков, теперь сами висли на шеях и вертели подолами, заигрывая. И не было нужды в грабежах, и отступил навсегда призрак голода. Но что в том радости для того, кто привык к иной жизни — опасной и тяжелой, но неизмеримо более яркой и полнокровной! Для Лесных Всадников в этом мире не было места и оставалось два пути: либо смириться, забыть свой язык и обычаи и слиться со словенами и корелой, переженившись на них, либо уйти… Но куда уйдешь, если о Воротах в родной Йотунхейм знал только вожак, да и тот не мог сказать, откроются ли они еще раз? Потому и ворчали старшие лесовики и с большим пылом и не находящей выхода яростью натаскивали щенят, готовя их к битвам, в которых мальчишкам так и не придется сражаться…

Что же до самих щенят и отроков, то они не мучились сомнениями, к вящему огорчению их родителей и наставников. Как всякая молодежь во все времена, они радовались весне и начавшемуся лету, постигали трудную воинскую науку и улыбались пригожим словенкам из поселка, перешептываясь с ними под ракитами о любви.

Новички прижились в разноплеменной стае легко — уже все привыкли к тому, что на вечерю вместе сходились в гриднице, а в бою укрывались одним щитом лесовик и словенин, корел и отбившийся от хирда викинг, чудин и весин. Стойко Медвежонок стал частым гостем в землянке своего наставника Медведя и уже уговорился со старшим из Медведевых щенят, что если боги будут благосклонны, то в свой черед подросший отрок будет носить копье и щит именно за ним, Стойко.

Что же до Волчонка, то ему спокойная сытая жизнь, когда нечего бояться и не от кого бегать, пошла на пользу. За три неполных месяца он окреп, посвежел и отъелся на добрых харчах Росы. Лесовичка так и продолжала заботиться о нем, несмотря на то что в самый день начала ледохода родила после четырех мальчишек первую девочку и разрывалась в домашних заботах. Первое время Волчонок никак не мог наесться досыта, помятуя о полуголодной жизни после изгнания из Новогорода, и часто забегал в ее землянку после общих трапез. Отъевшись, он раздался вширь, раздобрел и уже не казался заморышем, хотя не подрос ни на волосок и изо всех отроков оставался самым маленьким.

Первое время Тополь не часто обращал на него внимание, хотя само собой разумелось, что Недоносок усыновлен им. Он даже нарочно ставил его, обучая борьбе, против других отроков и даже полноправных кметей, и когда дошло до мечей, то даже не повернул головы, когда узнал, что для маленького ростом Волчонка не нашлось подходящего оружия. Так и рубился тот первое время мечом, на две ладони длиннее нужного, пока кто-то не сжалился и не перековал его.

Но потом заморыш оказался неожиданно одним из самых ловких отроков. Освоившись и набравшись силенок, он стал побеждать одного за другим сперва своих ровесников, а потом и старших отроков. В начале лета уже опытные бойцы не гнушались схватиться с ним в поединке. Тогда-то Тополь и начал чаще подзывать его к себе.

Волчонок отзывался охотно. Сила и ловкость его и впрямь вызывала уважение и любопытство — казалось невероятным, чтобы такой малыш мог запросто опрокинуть любого опытного бойца. Но тем не менее весьма немногие лесовики могли с уверенностью сказать, что победят Недоноска. Его даже Недоноском начали кликать с оттенком уважения — обидная кличка стала оберегом.

Травень-месяц выдался жарким не по-северному. Лишь изредка прогрохочет гром, разгоняя духоту, исхлещет землю струями воды и градом — и опять с чистого неба зорко следит за людьми недремлющее око богов — Солнце Даждьбог. Старики ворчали, ожидая неурожайного года, но на репищах все так и лезло из земли, особенно в низинах, так что можно было пока оставить заботы.

Скрываясь от жары, отроки и их наставники прятались в роще над высоким берегом Невы. Там, в кружевной тени берез, чьи листья не успели пока огрубеть, позванивали мечами, метали сулицы и топоры и схватывались на кулаках. Сугробы исчезли, и те, кто отлынивал от борьбы зимой, охали, когда их прикладывали спиной или боком о примятую траву.

Тополь подошел от берега реки и сразу выхватил глазами коренастую, крепко сбитую невысокую фигурку. Сопя от натуги, Волчонок схватился с Медвежонком Стойко — каждый силился оторвать соперника от земли. Будучи меньше ростом, Недоносок наконец изловчился и, чуть ослабив хватку, боднул Стойко головой в живот. Медвежонок ахнул, хватая ртом воздух, и Волчонок неуловимо быстрым движением опрокинул его, стряхивая с себя. Только привычка помогла Стойко устоять на ногах.

— Хорошо, — похвалил Тополь, — иди-ка сюда!

Волчонок развернулся на пятках, подхватываясь, словно его укусили. Он глубоко и тяжело дышал после боя, но уже широко улыбался и готовно шагнул навстречу вожаку.