Услышав ее слова, Будимир отшатнулся, словно его ударили по лицу. Несколько мгновений он глядел на Зарницу, потом отодвинул ее от себя, прошептал: «И ты тоже!» — и, чуть пошатываясь, пошел прочь.

Четверо жрецов смотрели ему вослед.

— Быть худу, — вздохнул Милонег.

— Вот что, брате. — Огнеслав взял его за плечо. — У тебя ноги полегче. Поспеши-ка в Новый Город, к князю-старейшине Гостомыслу. Упреди его о замыслах Будимира Ладожского. Гостомысл Буривоевич ему дед. Должен усовестить внука… Ежели его еще можно остановить!

Милонег поправил пояс и, не сняв жреческой долгой рубахи, скорым шагом поспешил в другую от князя сторону — к берегу Волхова, где на причале стояли лодки.

А Огнеслав и Ведомир не отправились по домам — остались ждать князя Будимира. Они верили, что ладожанин еще покажет себя.

И не ошиблись. Ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к закату и возле Перыни стали затихать игрища, а люди понемногу расходились, десятка два всадников подъехала к воротам. Упрежденные мальчишками, Огнеслав, Ведомир и Зарница вышли встречать.

Это был долгожданный Будимир со товарищи — узнался ладожский жрец Силомир, ближний Князев боярин Твердята и юный меченоша Мирослав, ведущий в поводу коня. Поперек седла был брошен связанный по рукам и ногам незнакомый человек.

Огнеслав вышел вперед, останавливая идущего впереди широким шагом Будимира:

— Что угодно тебе здесь, в доме богов?

Князь остановился, не выказывая ни страха, ни гнева.

— Ты сам знаешь что — спокойно ответил он. — Я обещал Перуну жертву за свои дела и сегодня пришел исполнить обещанное!

Связанный человек чуть пошевелился, приходя в себя. Его сдернули со спины коня, поставили на ноги. Старый жрец окинул его взглядом. Это был крепкий, сильный мужчина, еще молодой, по летам моложе князя. И по его лицу было видно, что он вовсе не желает умирать и жадно прислушивается к словам спорщиков, черпая в них надежду или поражение.

— Его? — качнул головой он. — Да, Перун любит, когда на алтаре льется кровь, но не людская и добровольно отданная.

— Именно его! — прервал Будимир. — Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, владыка? Я не отступлю от своего решения, ибо хочу, чтобы боги даровали мне победу. Они уже послали мне свой знак. Вот, гляди!

Князь махнул рукой, и меченоша Мирослав выступил вперед. На вытянутых руках он осторожно нес длинный прямой меч, рукоять которого напоминала сплетающихся в смертельном объятии змей.

— Сей меч мне богами предначертано было поднять против врагов земли нашей. — Будимир бережно коснулся червленой рукояти и кивком отпустил меченошу. — Уже и без него общими силами сумели мы скинуть урман с нашей шеи, а теперь и вовсе на нашей стороне победа окажется. Так пусть же жертва прославит бога, ради чьего имени я иду в бой. А этот человек еще и чужеземец и…

Не найдя сразу слов от возмущения, Огнеслав пристукнул посохом о землю.

— Ты хочешь осквернить алтарь Перуна кровью иноверца? — загремел его голос, обретая юношескую мощь, и многие спутники Будимира встревоженно переглянулись. — Опасайся вызвать гнев Перуна!

— Боги на моей стороне, — не сдавался Будимир. — Я князь, со мной сила. Эта жертва будет угодна Светлым — я так вижу!

Он верил в то, что говорил, — Зарница чувствовала его уверенность. Но неужто его чувства столь сильны, что он, неглупый, прозорливый, не догадывается о сомнениях?

— Никому не ведомы помыслы богов, — возразил тем временем владыка Огнеслав. — И не всякая жертва может быть принята. Бойся их гнева, бойся Суда богов!

Назначенный в жертву пленник при этих словах вздрогнул и сделал движение к старому жрецу. Поглощенный спором, тот не заметил этого, а Зарница пристальнее вгляделась в незнакомца. Он ведал что-то и хотел открыть тайну.

Больше она уже не слушала, с головой поглощенная свалившимся на нее новым чувством. Пленный не был урманом, он на вид казался славянином. Его пристальный взгляд, каким он следил за князем и жрецом, говорил о том, что ему ведома словенская речь и что его не зря изловил Будимир.

— Я так решил, — взмахнул рукой, как отрубил, тот. — И не тебе, жрец, меня останавливать. Если гнева богов боишься ты, то мой человек готов и сделает все сам!

Он махнул рукой назад, указывая, и Силомир, старый знакомый Зарницы и Ведомира по Ладоге, выступил вперед. На поясе его висел жреческий нож, на шее поблескивала витая гривна — знак его жреческого достоинства. Он сразу подошел к девушке. За полгода он прибавил себе уверенности и важности, и жрица отвела от него взгляд.

— Не думала, что ты решишься на такое, — молвила она.

— Однажды придет день, и ты поймешь, Борислава, что я должен был сделать то, что собираюсь свершить, — ответил Силомир.

— Ты идешь против богов!.. Человеческая кровь священна и не предназначена для жертвы!

— На нашу землю идет новая беда, пострашнее урман, — с явной неохотой открыл Силомир. — И пока ее провидит только мой князь.

Зарница ничего не ответила.

Поняв, что Будимира не переспорить, а сражаться с дружинниками нельзя, Огнеслав последний раз попробовал остановить упрямца.

— Если хочешь умереть ты смертью безвременной, то иди, потому как богам неугодна будет жертва твоя! — изрек он.

Это было пророчество, и только глухой не понял бы его смысла. Но Будимир лишь раздул ноздри.

— Я готов на все, — сквозь зубы выдохнул он и кивнул своим людям.

Пленника толкнули в спину и провели мимо замершего Огнеслава внутрь капища. Силомир задержался около Зарницы, словно ожидая ее слов, но не дождался и бросился догонять князя.

Никто не ушел с капища на ночь домой. В самое сердце прошли весьма немногие — жрецы, сам князь с неразлучным Мирославом и назначенный в жертву пленник. Спутники Будимира расположились снаружи — запалили костры, расседлали и пустили пастись коней, но брони не снимали, ожидая чего-то. Пришлый Силомир устроился в одной землянке, остальные жрецы в другой. Для Будимира Мирослав обиходил третью.

Зарница маялась, сидя на лавке. Огнеслав и Ведомир о чем-то тихо переговаривались — девушка не слышала. Она не сомневалась, что Милонег упредил старейшину Гостомысла о приезде князя Будимира, но ведь младший жрец не знал, зачем приехал ладожский князь. А так нужно было бы к завтрему привести сюда новогородскую дружину во главе с боярином Доброгастом! Он бы помешал Будимиру свершить непотребное дело! Огнеслав и Ведомир не оставят дела просто так, но, если Новый Город не позовет ратников, случится страшное…

Девушка не могла больше терпеть. Набросив на плечи темный плащ-мятель, она неслышно выскользнула наружу.

Спускалась темнота. Стан ладожан за пределами капища еще не затих. Слегка подсвечивали темноту догорающие восемь костров, отдавая свой свет первым звездам. Зарница приостановилась, слушая тишину.

Возле самого изваяния кто-то был. Туда отволокли связанного пленника и бросили наземь, как мешок с зерном. Но он был не один. Приглядевшись, Зарница узнала князя Будимира.

Ладожанин тянул к неподвижному лику Перуна руки.

— Ты все ведаешь, громовержец! — горячо шептал он. — Я не могу поступить иначе — сердце беду чует! Беда земле нашей грозит!.. Пусть, как стращает меня твой служитель, мне грозит безвременная смерть — я согласен! Но только отврати от Руси беду! Ты один знаешь, что грядет в будущем! Я на любое дело готов, любую жертву принесу, чью угодно кровь пролью — только отврати беду! Заклинаю тебя…

Припав к земле, Зарница с тревогой слушала голос князя. Он говорил странные вещи. Выходило, что не зря Будимир выбрал в жертву именно этого человека, — именно в нем видел он вестника беды. Она еле смогла дождаться, пока князь наконец не ушел в землянку, и только после этого крадучись приблизилась к изваянию Перуна.

Пленник сидел на земле, боком привалившись к основанию резного бога. Услышав над собой шаги, он встрепенулся, поднял голову и сощурился, разглядывая Зарницу в темноте.