– Карл, это… потрясающе! Супер!
– Не похоже.
– Похоже!
– Нет. Иначе я был бы в Академии художеств.
Скол поглядел на живых лошадей в загоне, на рисунок и снова на лошадей. Ноги у них были толще, а грудь не такая широкая.
– Правда, – сказал он, рассматривая рисунок. – Не похоже. Но как-то даже лучше, чем на самом деле.
– Спасибо. Этого я и хочу. Тут еще надо подправить.
Глядя на него, Скол спросил:
– Других рисовал?
Карл открыл предыдущую страницу и показал сидящего льва, гордого и настороженного. В нижнем правом углу стояла обведенная кружком буква «А».
– Обалдеть!
Карл листал дальше: два оленя, обезьяна, парящий орел, обнюхивающие друг друга собаки и припавший к земле леопард.
Скол рассмеялся.
– Драка! У тебя тут целый зоопарк!
– Да нет.
На всех рисунках в углу стояла «А» в кружочке.
– Что за штука?
– Раньше художники подписывали картины. Чтобы показать, чья работа.
– Знаю, но почему не «К»?
– А-а… – Карл листал альбом обратно. – Первая буква от «Аши». Так меня сестра называет. – Он дошел до жеребца, добавил несколько штрихов на животе и устремил взгляд на лошадей в загоне – взгляд, сосредоточенность которого теперь была объяснима.
– У меня тоже есть другое имя – Скол. Меня так дедушка прозвал.
– Скол?
– От «осколок», кусочек. Говорят, я похож на прапрадедушку. – Он еще посмотрел, как Карл оттачивает линию задних ног, и отошел. – Пора к своим. Рисунки – супер. Жаль, что тебя не сделали художником.
Карл поднял глаза.
– Не сделали. Так что я рисую только по воскресеньям, праздникам и в свободный час. Никогда не отрываю время от работы и других обязанностей.
– Правильно. Ну, бывай.
В тот вечер, после телепередач, Скол обнаружил у себя на столе рисунок с лошадью. Из кабинки напротив раздался голос Карла:
– Хочешь?
– Да. Спасибо. Потрясающе!
Изображение стало еще более живым и мощным. В углу красовалась обведенная кружком «А».
Скол пришпилил рисунок к доске для объявлений над столом, и тут вошла Йин ДУ с позаимствованным у него экземпляром «Вселенной».
– Где ты это взял?
– Карл УЛ подарил.
– Очень красиво. Карл, ты хорошо рисуешь.
– Спасибо. Приятно слышать, – отозвался тот, натягивая пижаму.
Йин шепнула на ухо:
– Страшно непропорционально. Но ты не снимай, а то он обидится.
В свободный час Скол и Карл изредка ходили в Музей до-У. Карл рисовал мастодонта, бизона, дикарей в звериных шкурах и бесчисленных солдат и моряков в разнообразных мундирах. Скол бродил среди первых автомобилей, диктопечатов[1], сейфов, наручников и «телевизионных аппаратов»; рассматривал макеты и изображения старых зданий: церквей со шпилями и контрфорсами, замков с башнями, больших и маленьких домов с окнами и засовами на дверях. В окнах, думал он, есть свой резон. Приятно было бы глядеть на мир из дома или с рабочего места, ты чувствовал бы себя не таким маленьким; а ночью ряды светящихся огней, наверно, смотрелись симпатично, даже красиво.
Как-то днем Карл зашел к нему и остановился у стола, уперев кулаки в бока. Скол подумал, что у него температура или что-нибудь посерьезнее: багровое лицо, неподвижный взгляд прищуренных глаз. Но нет, это был гнев – гнев, какого Скол отродясь не видел, настолько сильный, что Карл едва совладал с трясущимися губами.
– Что случилось?
– Ли, слушай, поможешь мне?
– Конечно! Не вопрос!
Карл наклонился и зашептал:
– Запроси для меня альбом. Мне только что отказали. Драка! Их там пятьсот штук, вот такущая стопка, и пришлось положить обратно!
Скол смотрел на него во все глаза.
– Запроси, ладно? Любой человек может в свободное время немножко порисовать, так ведь? Сходишь вниз, о’кей?
– Карл… – смущенно пробормотал Скол.
Карл выпрямился, остывая.
– Нет, – сказал он. – Нет, я просто… сорвался. Извини. Прости, брат. Забудь. – Он хлопнул Скола по плечу. – Я в порядке. Запрошу опять на следующей неделе. Наверное, и так слишком много рисую. Уни виднее. – Он направился по коридору к ванной.
Скол сел за стол и трясущимися руками обхватил голову.
Была среда. Встречи с наставником – по вудвергам, в 10:40. На этот раз он расскажет Ли ЮБ о нездоровье Карла. Теперь уже никто не упрекнет его в паникерстве. Скорее, в медлительности и пренебрежении долгом. Нужно было действовать при первом же четком признаке, когда Карл сбегал с просмотра телепередач (рисовать, вне всяких сомнений), или даже когда Скол впервые заметил его необычный взгляд. Злость побери! Чего ради он тянул? В ушах явственно слышался мягкий, укоризненный голос Ли ЮБ: «Ты не очень-то заботишься о товарищах».
В вудверг утром, однако, Скол спустился в центр снабжения за набором комбинезонов и свежим выпуском «Генетика». Взяв журнал и одежду, он прошел по рядам дальше и оказался перед секцией для рисования. Посмотрел на стопку зеленых альбомов; не пятьсот, конечно, но штук семьдесят или восемьдесят, и никто ими не интересуется.
Он пошел прочь, думая, что, наверное, спятил. И все же, если бы Карл пообещал не рисовать, когда не положено…
Скол вернулся – «Любой человек может в свободное время немножко порисовать, так ведь?» – и взял альбом и упаковку угольных стержней; с колотящимся сердцем и трясущимися руками встал в самую короткую очередь; глубоко вдохнул, потом еще и еще раз.
Приложил к сканеру браслет и стикеры комбинезонов, «Генетика» и угля с альбомом. Все одобрено. Он уступил место следующему товарищу и вернулся в общежитие.
У Карла было пусто, постель разобрана. Скол положил комбинезоны себе на полку, а журнал на стол. Дрожащей рукой написал на первой странице альбома «С условием: только в свободное время». Потом бросил рисовальные принадлежности на свою кровать и раскрыл «Генетик».
Появился Карл и начал застилать постель.
– Это твое? – указал Скол на альбом и уголь. – Кто-то забыл.
– Ах да. Спасибо. – Карл подошел и взял их. – Большое спасибо.
– Ставил бы хоть цифроимя на первой странице, если кидаешь где попало.
Карл вернулся к себе и открыл первый лист; поглядел на Скола, поднял правую руку и одними губами произнес:
– Клянусь любовью к Семье.
Они вместе поехали вниз на занятия.
– Обязательно было портить страницу? – спросил Карл.
Скол ухмыльнулся.
– Я не шучу. Тебе не приходило в голову, что записку можно написать на ненужном клочке бумаги?
– Вуд, Уэй, Иисус и Маркс!
В декабре того же 152 года пришла ужасающая весть об эпидемии Серой Смерти, за девять коротких дней уничтожившей все, кроме одной, марсианские колонии. В Академии генетических наук, как и прочих научно-исследовательских учреждениях, наступило беспомощное молчание, сменившееся трауром и затем всеобщей решимостью помочь Семье преодолеть это сокрушительное поражение. Все трудились упорнее и больше: занимались по воскресеньям; в Рождество отдыхали только полдня; свободное время было сокращено наполовину. Только генетика могла сделать грядущие поколения жизнеспособнее. Каждый стремился поскорее закончить обучение и приступить к первому настоящему заданию. «СНОВА НА МАРС!» – кричали со всех стен белыми буквами черные плакаты.
Этот порыв продержался несколько месяцев. Первый полный выходной дали только на Рождество Маркса, и никто не знал, что с ним делать. Скол и Карл с девушками переехали на лодке на остров в парке аттракционов и устроились загорать на огромном плоском валуне. Карл рисовал свою подружку. Скол подумал, что впервые он взялся за изображение человека.
В июне Скол снова запросил для него альбом.
Учеба закончилась на пять месяцев раньше, и они получили распределение: Скол в исследовательскую лабораторию вирусной генетики в США90058, Карл – в Институт энзимологии в ЯП50319.