– Уни знает все про все.

Они поднялись еще на этаж и теперь стояли на площадке перед экскурсионным залом и складывали одеяла. Дедушка Ян закончил первым и ждал Скола.

– Готово, – сказал тот, прижимая одеяло к груди и разглаживая синие складки.

– Знаешь, почему я назвал тебя Сколом?

– Нет.

– От слова «осколок». Кусочек. Осколок своих предков.

– А-а.

– Я не имел в виду твоего отца или даже себя. Ты похож на моего дедушку. Из-за глаза. У него тоже был зеленый глаз.

Скол пошевелился, мечтая, чтобы дедушка скорее закончил разговоры и они бы вернулись куда положено.

– Знаю, ты не любишь о нем говорить, хотя стыдиться тут нечего. Немножко отличаться от других совсем не зазорно. Ты даже не представляешь, какие раньше все были разные. Твоего прапрадеда, очень отважного и одаренного товарища, звали Ганнон Райбек, – цифры к именам тогда не прибавляли. Он строил первую марсианскую колонию. Гордись, что у тебя его глаз. В наши дни ученые ковыряются в генах, драка их побери, – извини, пожалуйста, – но, может статься, с твоими вышла промашка и у тебя не только зеленый глаз, а и немного дедова таланта и смелости. – Он уже начал открывать дверь и тут снова повернулся к Сколу. – Попробуй хотеть чего-нибудь. За день-два до следующей терапии. В это время легче всего желать, беспокоиться…

Когда они вышли из лифта в вестибюль первого этажа, их уже ждали родители и Мира.

– Где вы ходите? – спросил отец, а Мира, держа в руке миниатюрный оранжевый блок памяти (невсамделишный), добавила:

– Мы заждались!

– Смотрели на Уни, – ответил дедушка.

– Так долго? – удивился отец.

– Да.

– Вы должны были уступить место другим товарищам.

– Это ты должен, Майк, – улыбнулся дедушка. – А мой наушник сказал: «Ян, дружище, сколько лет, сколько зим! Можете с внуком стоять и смотреть в свое удовольствие!»

Отец недовольно отвернулся.

Они отправились в столовую, запросили кейки и колу – кроме дедушки, который не хотел есть, – и пошли за купол на лужайку для пикника. Дедушка показал Сколу Пик Любви и подробнее объяснил, как бурили туннель, что очень удивило отца – туннель для тридцати шести не таких уж больших блоков. Дедушка сказал, что этажом ниже есть еще блоки, но не уточнил, сколько, какие они огромные и как там холодно и безжизненно. Скол тоже промолчал. Странное ощущение – знать, что они с дедом что-то скрывают; это выделяло их и в то же время роднило между собой.

Пообедав, они направились в автопорт и встали в очередь. Дедушка Ян проводил родных до сканеров и попрощался, объяснив, что вернется домой с двумя приятелями из Ривербенда, которые в тот день тоже должны были приехать на экскурсию. Он называл Ривербендом место, где жил, – 55131.

Когда Скол в следующий раз увидел Боба НЕ, наставника, он рассказал про дедушку Яна: что он не любит Уни и хочет спорить с ним и что-то ему объяснять.

Боб улыбнулся.

– Такое иногда приключается с ровесниками твоего деда. Не волнуйся.

– Надо сказать Уни. Пусть ему назначат дополнительную терапию или более сильные лекарства.

– Ли! – Боб наклонился через стол. – Производство препаратов для терапии – дело дорогостоящее и трудоемкое. Если пожилым товарищам давать их, сколько требуется, то может не хватить молодым, а они Семье все-таки важнее. Чтобы синтезировать для всех достаточно лекарств, пришлось бы забросить более важные задания. Уни знает, что делать, сколько чего есть в наличии и кому что нужно. Это только кажется, что твой дедушка недоволен, поверь мне. Он просто любит поворчать. Когда нам перевалит за пятьдесят, мы будем такими же.

– Он говорил плохое слово, на «д».

– Типично для пожилых. Они ничего такого не имеют в виду. Пойми, слова сами по себе не «грязные» – оскорбительны стоящие за ними действия. Товарищи вроде твоего дедушки говорят, но не делают. Это не очень хорошо, однако само по себе не болезнь. А как дела у тебя? Какое-нибудь напряжение? Давай предоставим дедушку его собственному наставнику.

– Нет, – ответил Скол, вспоминая, как не коснулся сканера и без разрешения Уни ходил на нижние этажи. Почему-то вдруг не захотелось рассказывать об этом Бобу. – Никакого напряжения. Все супер.

– О’кей. Когда мы с тобой снова увидимся? В пятницу?

Приблизительно через неделю дедушку Яна перевели в США60607. Скол с родителями и Мирой поехал в аэропорт ЕВР55130 его провожать.

В зале ожидания, пока остальные наблюдали сквозь стекло за идущими на посадку, дедушка отвел мальчика в сторону и ласково улыбнулся.

– Скол Зеленый Глаз.

Скол насупился, но тут же постарался себя перебороть.

– Просил для меня дополнительную терапию? – продолжал дед.

– Да. А ты откуда знаешь?

– Догадался. Береги себя, Скол. Помни, чей ты осколок и что я тебе говорил: попробуй хотеть чего-нибудь.

– Хорошо.

– Посадка заканчивается, – сказал отец.

Дедушка Ян поцеловал их всех на прощание и присоединился к выходящим пассажирам. Скол смотрел через стекло, как он, выделяясь ростом, шагает в сгущающихся сумерках к самолету, а в нескладной длинной руке болтается дорожная сумка. У трапа повернулся, помахал – Скол замахал в ответ, надеясь, что его видно, – и приложил запястье к сканеру. Темноту и пространство прорезал зеленый огонек. Дедушка ступил на трап и медленно поехал вверх.

Обратную дорогу в машине Скол молча думал, что ему будет не хватать воскресений и праздников с дедушкой Яном. Только с чего бы? Он такой старый, странный и необычный… Вдруг Скол понял, что в том-то и причина – он странный, необычный и никто его не заменит.

– Что случилось? – спросила мама.

– Я буду скучать по дедушке.

– И я. Но можно иногда видеться по телефону.

– Хорошо, что он уезжает, – сказал отец.

– А я не хочу. Я хочу, чтобы его перевели обратно.

– Вряд ли. Да оно и к лучшему. Он плохо на тебя влиял.

– Майк! – произнесла мама.

– Не начинай эту ткань. Меня зовут Иисус. А его – Ли.

– А меня Мира, – вставила сестра.

Скол ничего не забыл и часто думал о желаниях и мечтах, как дедушка в десять лет – о строительстве Уникомпа. Раз в несколько дней он размышлял перед сном о всевозможных заданиях и вспоминал известные ему профессии: прораб на стройке, как дедушка; техник-лаборант, как отец; специалист по физике плазмы, как мама; фотограф, как папа приятеля; врач; наставник; стоматолог; космонавт; актер; музыкант. Все они казались более или менее одинаковыми, и, чтобы по-настоящему захотеть, надо было сначала выбрать. Странная мысль – выбирать, решать. Сам себе кажешься маленьким. И в то же время – большим.

Однажды Скол вспомнил, как давным-давно строил домики из конструктора (моргающий красный запрет Уни), и подумал, что интересно проектировать дома. Это было накануне терапии, – подходящее, по словам дедушки, время, чтобы тренироваться в хотении. На следующий день мысли о больших зданиях уже не радовали. Собственно говоря, сама идея предпочитать определенную профессию казалась глупой и до-У, и он сразу же заснул.

Накануне следующей терапии он вновь придумывал дома – разные, а не только трех стандартных форм – и размышлял, почему интерес к этой идее месяц назад ни с того ни с сего пропал. Терапия предупреждает болезни, снимает напряжение, женщины не рожают слишком много детей, а у мужчин не растут волосы на лице. Почему же от нее интересная идея вдруг становится неинтересной? Факт оставался фактом: так было и в этом месяце, и в следующем, и потом.

Скол подозревал, что подобные мысли – своего рода эгоизм. Если и так, прегрешение невелико – часок-другой перед сном, ни разу во время учебы или просмотра телепередач, – и он не считал нужным говорить Бобу НЕ, как не сказал бы о минутном волнении или случайном сне. Каждую неделю на вопрос о самочувствии он отвечал «просто супер». Старался не заниматься хотением слишком часто или долго и всегда высыпаться, а по утрам, умываясь, разглядывал себя в зеркале, все ли в порядке. В порядке. За исключением глаза, конечно.