Оказавшись на свободе в условиях капиталистического «рая», Андрей Упит снова берет в руки перо. «Показать прогнившие основы господствующей буржуазии и неуклонно громить их, показать омерзительное лицо эпохи без прикрас и пелен, расчистить путь для светлой эпохи будущего — этим реальным целям служат все мои произведения этих лет», — писал он позднее.

«Реальные цели» требовали реальных действий — во-первых, необходима была трибуна публициста, для этого Андрей Упит использует журнал «Домас», вокруг которого группируются революционно-демократически настроенные писатели; во-вторых — напряженной творческой работы, художественного осмысления и объяснения «омерзительного лица эпохи».

Сложившийся в мыслях еще много лет назад цикл романов о Робежниеках требует своего продолжения. «Северный ветер» (таково название третьего романа Андрея Упита, написанного в 1921 году, когда тюремные переживания были еще очень живы) должен был порвать «шелковую паутину» — таков был объективный ход истории.

«Северный ветер» — это ветер революции, ветер порывистый, обжигающий и холодный (этот образ очень популярен для той эпохи — это и сквозной образ поэмы А. Блока «Двенадцать», и главный образ одноименного рассказа Б. Лавренева и многих других произведений).

«Северный ветер» подхватывает Мартыня Робежниека и выносит его в самый центр революционных событий, в латышскую деревню, где стихийный протест крестьян, дремавший веками, вырвался мощным вихрем. «Красный петух» гулял по имениям серых баронов — это была та неуправляемость стихии, в которой выразилась непоследовательность многих вожаков восстания, слабо знакомых с революционной теорией и от того совершавших ошибки на практике.

Для Андрея Упита, стремившегося отразить события 1905–1907 годов, это была, по существу, первая попытка художественно воссоздать образ народа, поднявшегося на борьбу. И несмотря на то, что революция была жестоко подавлена и наступил период свирепствования карательных экспедиций, во время которых гибнет и старый Робежниек, всей логикой своего повествования писатель утверждает необычайную жизнестойкость народа, временно отступившего, но готового вновь продолжать борьбу.

«В третьей части — „Северный ветер“, — во-первых, видно, как период реакции и карательных экспедиций просеивает этих людей (имеются в виду Мартынь и Ян Робежниеки. — Ю. Р.) и, в зависимости от их полноценности, помещает в собственные социальные категории. Время проясняет путаную общественную идеологию, рассеивает романтико-революционные иллюзии и оставляет задачу освободительной борьбы пролетариату — единственно призванному для свершения этого дела», — писал впоследствии Андрей Упит.

В условиях буржуазной «псевдодемократии» едва ли не главной проблемой для прогрессивной литературы становилась проблема развенчания ренегатства во всех его формах и проявлениях (один из романов Андрея Упита был именно так и назван — «Ренегаты»). Это было не только осуждение измены былым идеалам, рассматриваемой лишь в ее глубоком социальном аспекте, но и проблема нравственная, проблема духовного грехопадения, перерождения личности, ведущего к духовной и физической смерти. Поэтому центр внимания перемещался в область психологического анализа, психологической мотивации перерождения героя, связанного с кажущейся алогичностью его поступков.

Если Ян Робежниек изначально олицетворял собой попутчика революции и поэтому естественным итогом его личного и социального бытия стало полное разочарование в возможности выжить, не входя в сделку с собственной совестью, то образ Мартыня оказался значительно сложнее и нравоучительней.

Участник революции 1905 года, попавший в ряды легендарных «лесных братьев», противостоящих карателям, а в дальнейшем политический эмигрант, Мартынь возвращается в Латвию и становится директором департамента в буржуазном правительстве.

Этот парадоксальный поворот в судьбе героя был подсказан писателю самой действительностью. Во многом подобное перерождение было знамением времени, ибо образ Мартыня олицетворял собой образ «негероя», типичного для большинства лидеров буржуазной демократии.

Критический пафос упитовского дарования подсказывал именно такое решение судьбы героя — это было не только разоблачение, но и предупреждение, так как объективно история жизни Мартыня не могла иметь другого продолжения, кроме духовного и нравственного перерождения. Именно в этом и сказался исторический оптимизм Андрея Упита, художественно обосновавшего обреченность режима, его умирание.

Фашистский режим Ульманиса, воцарившийся в Латвии с 1934 года, практически лишил Андрея Упита возможности печататься. Творческие планы были нарушены. «Это были самые отвратительные годы в моей писательской деятельности, — вспоминал он позднее. — Мои книги, проникнутые социалистическими настроениями, выбрасывались из библиотек, мои пьесы не осмеливался ставить ни один театр. Мое имя старались вычеркнуть из латышской литературы».

Но и этот страшный период в жизни художника не стал годами молчания. Под псевдонимом выходят роман «Улыбающийся лист» (1937) — о злоключениях безработного — и начало огромного эпического полотна — роман «Первая ночь», открывающий собой цикл исторических романов, посвященных событиям, связанным с Северной войной 1700–1721 годов.

Историческая эпопея Андрея Упита «На грани веков» должна была «воскресить минувший век во всей его истине» (А. Пушкин). Именно «воскресить» навсегда ушедшее время во всей его сложной противоречивости. Тем более что произведение это создавалось в условиях жесточайшего тоталитарного режима фашистского марионеточного государства.

Нужно было объяснить прошлое не просто с позиции сегодняшнего дня, но и с позиции будущего, будущего своего народа. Все романы этой огромной тетралогии («Под господской плетью», «Первая ночь», «На эстонском рубеже», «У ворот Риги») были направлены против буржуазных националистов, утверждавших, что «надменные соседи», шведские короли Густав II Адольф и Карл XII, были спасителями латышского крестьянства, якобы ограничивавшими власть немецких баронов. Для Андрея Упита историческая перспектива национального возрождения латышей — это общность их исторической судьбы и судьбы всей России.

Размышления над прошлым своего народа, попытка воссоздать в рамках монументальной формы все сложности общественно-социальных сдвигов, связанных с ростом самосознания масс, определяли творческие искания Андрея Упита. Фашистский режим, полное отсутствие свободы слова лишили возможности выразить все то, что накопилось в его сознании за долгие и страдные годы жизни. Ответы на многие вопросы, поставленные в его романах и повестях, пьесах и публицистических выступлениях, должно было подсказать время. И оно пришло.

21 июля 1940 года Народный сейм, выполняя волю народа, провозгласил Советскую власть и обратился в Верховный Совет СССР с просьбой принять Латвию в состав Советского Союза. Историческая справедливость восторжествовала.

Андрей Упит избирается депутатом Верховного Совета Латвийской ССР и заместителем Председателя Верховного Совета Латвии, под его руководством создается Союз писателей, бессменным председателем которого он был до 1954 года.

Начиналась новая полоса в жизни писателя, его труды и дни обретали новое содержание и новый смысл. Организационная работа сочеталась с публицистикой и теоретическим осмыслением путей развития советской латышской литературы — «Некоторые предпосылки для перестройки латышского искусства» (1940), «Латышская литература в последний момент» (1941). Начинается работа над сатирическим романом «Ешка Зиньгис в Риге», разоблачавшим тех «энтузиастов» фашистского режима, которые, прикрываясь громкими патриотическими фразами о «любви» к отечеству, мечтали лишь о собственной наживе.

«Свой», национальный, фашизм был свергнут, но «кованый сапог» гитлеровских войск уже протоптал кровавую дорогу к границам Латвии. История повторялась — фашистские орды пришли в Прибалтику, но уроки истории не проходят даром. Древко знамени победы уже на полях сражений под Москвой передавалось из рук в руки и неумолимо приближалось к крыше рейхстага. Но для этого должно было пройти время, время, равное тысяче четыремстам семнадцати дням и ночам и двадцати миллионам человеческих жизней.