Лиена не могла оторвать трепетного взора от своей раскрытой ладони, будто на ней лежало целое сокровище. С ее алых щек сбежал румянец, на загорелом лице осталась только улыбка, как нежный отблеск от распускавшихся кругом цветов яблони. Вдруг она, заметила внизу у изгороди две пары алчных глазенок и два перепачканных, жадно раскрытых ротика, — точно впервые увидела этих ненасытных лакомок.

Да разве не хватит ей? И бросила каждому по драгоценной конфетке, и рассмеялась, когда они начали жадно сосать, а потом хрустеть зубами. Нагнулась, концом передника утерла нос девочки, а Пичука схватила и так сжала, что тот запыхтел, стараясь освободиться.

Когда она поднялась, откуда ни возьмись подбежала Тале. Тале не смотрела с мольбой, лицо серьезное, требовательное, длинные выдающиеся зубы прикусили нижнюю губу: если дали тем двоим, то и ей, конечно, следует, без возражений и немедленно. Лиена понимала ее и признавала незыблемость ее прав, но у самой ведь оставалась только одна конфетка. Трудный вопрос! Что делать? Но вдруг она расцвела: почему бы не разделить поровну? Вскоре обе сосали свои половинки и, улыбаясь, кивали друг другу: это справедливо и честно.

У калитки цветника Андр Осис остановился. Сердце так полно всем пережитым, что непременно нужно еще что-то сделать, с кем-то поговорить, может быть рассказать еще раз о том, как нечаянно встретил старого друга Карла из Заренов и шел с ним до Карлсоновой рощи. Нагнув ветку сирени, Лаура ломала цветы, которые за день совсем распустились, должно быть хотела поставить букет в комнату. Можно отдать ей челноки. Вдруг Лаура повернулась так резко и взглянула на него так холодно, что восторг мгновенно развеялся, Андр почувствовал себя неловко.

На кухне хозяйка Бривиней взяла челноки и порадовалась на образцовую починку: «Хотя и нехристь и придурковат, но ремесло свое знает». Мать даже не взглянула на свои починенные шпульки, а взволнованно и выжидательно смотрела на Андра, полная любопытства: какие новости он принес с собой из Вайнелей? Отец тихо лежал в кровати; дурман, кажется, прошел, но он не спал, мрачный — как всегда с похмелья.

На воскресный ужин Осиене приготовила особенно лакомое блюдо — молочный суп с клецками из тертого картофеля. Сегодня Андр должен поужинать с ними, а не на хозяйской половине. Сама села напротив, украдкой наблюдая за всеми, в ожидании чего-то важного. Андр даже нахмурился, он догадывался, что она хочет знать, — не впервой ведь.

— Как вы наказывали, так и сделал, — ответил он только для того, чтобы не сверлила его глазами. — Он сегодня боронит. Две лошади впереди, мешок на бороне, а сам лежит и читает.

— Вот шут! — гневно отозвалась мать, очевидно не того ожидая. — А все от этих несчастных книжек, от них он дураком стал.

— Дураком? Эх, если бы вы были такая умная! Чего только он не передумал, голова кружится, слушая.

— У него самого кружится. Живет один, как сурок, две коровы на всех просторах, сам доит людям на посмешище.

— А вы видели его коров? Скребницей вычищены, вымя до земли, от двух выдаивает больше, чем другой от четырех.

Мать снова рассердилась.

— Пусть выдаивает хоть ведро! Пей воду, если ты нищий, но живи так, как все, чтобы люди не смеялись.

Теперь возмутился Андр.

— Люди! Люди! Что вам дали люди, чего вы от них ждете?

Ему все равно, что говорят другие, он живет и делает так, как сам задумал.

Осис приподнял голову и оперся на локоть:

— Умными его затеи никто не назовет. На горе лучшая земля уже пятый год стоит под паром, поросла щавелем и чертополохов, смотреть больно. Держал бы батрака и батрачку, все бы мог обработать и жить по-человечески. А теперь — как часто бывает — квашня заведена, а муки нет, чтобы хлеб замесить, нужно бежать к Карлсонам, к Заренам одалживать.

— Ну и что ж, что одалживать? Разве он кому-нибудь не отдал?

— Этого нельзя сказать, честен-то уж он во всяком случае, за соломинку и то в долгу не останется. Давно, когда я еще был мальчишкой, а он по корчмам с заикой Берзинем шатался, нашел Иоргис на улице в Клидзине кошелек старого Рутке. А Рутка только что вернулся с ярмарки в Нерете,[37] где лошадей продал, в кошельке была тысяча рублей. Берзинь точно угорелый: «Вот так начнется пир! Вавере может ложиться спать, Чавар в Балансной корчме тоже, мы идем к Шлосу в клуб, в городской сад!» Но Иоргис Вевер и слышать не хотел, отнес кошелек Рутке и сказал: «Что ты деньги по дороге разбрасываешь? Скажи портному, что карманы для прасола нужно шить глубокие». Рутка ему рубль за находку, а Иоргис швырнул ему деньги в бороду: «Что, ты меня нищим считаешь? Мне твоих грязных денег не надо!..» Странный человек этот Иоргис Вевер.

Осис почесал затылок. Андр, соглашаясь, кивал головой.

— «Воровать, говорит, не хочу, мне не надо того, что другой заработает». Поэтому и обрабатывает только то, что ему под силу. Земля — что пух, как на капустном огороде, и самому хватает, и помещику ренту выплачивает.

— Две ренты смог бы оплатить. В Вайнелях земля! Какой горох растет! На горе — картошка, а вдоль болота — лен. Сколько берковцев в год там можно снять!

Все это было не то, чего ждала Осиене:

— Он снимет? Склеить шпульки, полотно соткать — это да, но как земледелец он слабоват. Ну, а что Альма? Здорова?

Это она спросила как бы невзначай, так, между прочим, но особенно елейным голосом.

У Андра сразу пропало всякое желание есть, он отставил миску, бросил на стол ложку, встал и сейчас же растянулся на сеннике у плиты.

— Здорова, кто ее съест! — буркнул он и только теперь проглотил последний, казалось застрявший в горле кусок пищи. — Сырое мясо жрет…

Осиене заволновалась и принялась убирать со стола.

— Что ж тут такого, если кусочек съест. Он морит ее голодом, все так говорят.

— Сам мясо не ест, — подтвердил Осис. — Диву даешься, чем только жив этот человек? Лесорубы — те ко всему привыкли, и то мерзлый ломоть хлеба и кусок сала всегда при себе в кармане имеют. А Иоргис Вевер сидит на возу и закусывает печеной брюквой. «В печеной брюкве, говорит, больше силы, чем в таком же куске соленого мяса». Силы! Мне от мяса пить хочется, а ему от брюквы приходится по три раза соскакивать с воза и бегать в кусты у дороги. Ведь в брюкве только и есть, что вода.

Андр лег на одно ухо, другое прикрыл рукой. С ними не стоило спорить, а слушать тошно. Убрав со стола, Осиене начала раздеваться, но, задув коптилку и лежа в кровати, долго не могла умолкнуть, вот до чего разволновалась.

— В других руках и при другом уходе она наверняка поправилась бы. Это ведь не болезнь какая-нибудь, со временем пройдет. В Айзлакстской волости был такой случай, там больная поправилась: теперь если что-нибудь скажет — как рублем подарит, — пусть другие придумают лучше.

— Трех лошадей на его земле держать можно и двух батраков, если все запахать, — продолжал о своем Осис. — И неверно, что луга там нет. Если прорыть канаву через трясину до вайнельского ручья, ручаюсь, через два года будут расти вика и клевер.

— Хозяйской дочери совсем не пристало выходить на поле, ее дело клумбы прополоть, комнату убрать… О-ох! Дома всегда столько работы. А разве наша Лаура что-нибудь делает? Девка как малина, а все только в своем цветнике или за календарем сидит. Какая из нее жена получится, какая хозяйка? Под стеклом держать такую надо. И притом гордячка! Не знает, как еще кривляться, какие кофточки носить, какой передник повязать, носом облака задевает. Кто растет в труде, из того скорее человек получится.

— И нельзя ручаться, что помещик не продаст Вайнелей. Деньги ему нужны, как хлеб, самому долги платить надо. И если там окажется… если там появится хозяин, не такой стругальщик, а хороший землевладелец, — десять берковцев льна каждый год обеспечены. Тогда и проценты в банк пустяки.

Осиене совсем пришла в восторг.

— Владелец может хорошо устроиться. Ах, это совсем другая жизнь! Хозяйке ни к чему в хлев ходить, коромысло на плечи брать, пусть только распоряжается батрачками. Никуда самой бегать не нужно — сиди на стуле и смотри в окно, где они и что делают… Андр, а ты мой привет передал?