Он смеялся от души. Андр нахмурился, не понимая, в чем тут шутка. Тогда Андрей хлопнул его по плечу.
— Не хмурься. Ты еще совсем зеленый, но это не надолго. Город учит быстрее, чем твой Пукит в Дивайской школе. Только не надо вешать носа и скулить, а то можно дойти до того, что захочется кинуться вниз головой в Зундский ров или начать готовить бомбы, как Карл Мулдынь.
Вспомнив Карла Мулдыня, он снова рассмеялся. Сегодня Андрей казался Андру необычайно легкомысленным, а потому он насупился еще больше. Когда Андрей снял шляпу и вытер вспотевший лоб, Андр тоже снял свой картуз и пощупал корку на голове.
А, значит, вы были у Ренца! — воскликнул Андрей. — То-то я смотрю, что у твоего отца усы торчат вверх, как у приказчика из бакалейной лавки. Я туда не хожу, — прилипнут, как чума, с этими помадами — никак не отвяжешься.
Он запустил пальцы в прическу Андра и растрепал ее. Потом принес полотенце, смочив его конец в теплой воде, и велел основательно протереть голову. Действительно, голове сразу стало легче.
Но чувство облегчения исчезло, как только госпожа Фрелих позвала обедать и усадила всех за стол. Андр не успел спросить Анну, что за кушанье этот химмельшпайзе и как его едят. Все в комнате уже само по себе внушало некоторое почтение. Потолок, правда, был низкий и стены неровные, но зато на желтых обоях сияли золотые разводы, вверху — широкая кайма с золотыми цветами. На стенах — две картины с изображением упитанных крылатых ангелочков, на одной серебряными буквами выведен стишок из Библии по-латышски, на другой — по-немецки. По углам комнаты расставлены мягкие кресла в белых чехлах, к спинкам прислонены вышитые подушечки — дурным надо быть, чтобы осмелиться сесть. Из спальной через открытую дверь слепила глаза белизной кровать, накрытая обшитым кружевами покрывалом, свисавшим до самого пола, с четырьмя пышными подушками в изголовье. Андр покосился на вторую кровать, но на ной такой горы подушек не было — значит, тут можно спать. На полу спальни разостлана шкура белого медведя с куцым хвостом и широкими лапами. В столовой стоял старинный буфет из орехового дерева, на верхней полке — великолепная ваза для фруктов, графин с граненым стеклянным шаром вместо пробки и коробка из-под конфет с розовой гофрированной каймой, поставленная на ребро, чтобы лучше была видна дама с неприлично обнаженной грудью. Выступ буфета покрыт вышитым полотенцем — Андр услышал, что оно называется лейфером. На нем расставлены различные безделушки: забавно малюсенькая, сплетенная из позолоченного лыка корзиночка с искусственными фиалками из ярко-синей материи, желтый фарфоровый слоник со вздернутым хоботком, морская раковина. Чудесную булавку для шляп, украшенную стеклянными бусинками и обычно хранившуюся в морской раковине, кто-то трогал и положил косо. Госпожа Фрелих, явно сердясь, встала и поправила булавку. «Никакого порядка в доме из-за этой девчонки, все перевернуто вверх дном! Хочешь или не хочешь — придется нанять прислугу…» Мать и дочь обменялись не особенно дружелюбными взглядами. Дальнейшие объяснения отложили до того времени, когда не будет посторонних.
Лампа, висевшая над столом, обернута марлей. По ней ползала муха. Госпожа Фрелих неоднократно бросала на нее испепеляющие взгляды. Зажужжав, насекомое перелетело на картину с библейским изречением. Хозяйка быстро вскочила, вытащила из-за буфета хлопушку, сделанную из подошвы старой калоши, прикрепленной к деревянной палочке, и так шлепнула по картине, что казалось, серебряные буквы прилипнут к стене.
— Ага! — злорадно воскликнула охотница. — Попалась, отвратительная тварь! Сколько ни следи — какая-нибудь да залетит. В деревне их, должно быть, тоже немало?
— Мм… — кивнул Калвиц, едва не захлебнувшись супом. — И у нас хватает.
И тайком подмигнул Андру. Калвиц держался непринужденно и весело. Хлебал, не отрываясь, пока тарелка не опустела. По второй здесь никому не наливали. Хозяйка осведомилась, понравился ли суп.
— Просто объедение! — похвалил Калвиц. — Как это вы такой сварили?
Мамаша Фрелих засияла, как солнышко. На ней — черная блестящая кофта в желтых цветах, рукава широкие, кисть правой руки обвивал массивный золотой обруч, при разговоре ее двойной подбородок волнообразно колыхался. В молодости мадам, вероятно, была красивее и осанистее, чем дочь. Она явно наслаждалась сознанием того, что владеет еще этим старым, хотя и немного потускневшим браслетом. Хозяйка здесь она, это все должны принять к сведению.
Суп — да, это ее специальность. И еще кофе. Половина Агенскална приходит к ней за рецептами. Покойный Фрелих болел желудком, но благодаря хорошей кухне прожил до пятидесяти лет. Кофе она брала у Менцендорфа, только у Менцендорфа. У Керковиуса — уже не то. «Яву» и «Кубу» она не признает — слишком пряные и без настоящего запаха. Только «Меланж»! Это ее марка уже сорок лет.
Андр ел и слушал. Нельзя сказать, чтобы она нарочно коверкала слова на немецкий лад, но все-таки в ее речи было больше, чем картофелин в этом супе, различных «цангов», «ривбротов», «клопфернов» и прочих непонятных вещей. Внимательно вслушиваться не было времени — занимала еда.
Шморбратеп оказался тушеной говядиной, только и всего. Соус был подан в странной посудинке, которая называлась соусником. Наливая из него, Андр уронил большую каплю на крахмальную скатерть… Это было как удар кулаком по лбу. У Андра зазвенело в ушах, он покраснел до корней волос, испуганные глаза метались кругом. К счастью, никто не заметил. Только Анна едва заметно махнула рукой: пустяк, мол, не стоит волноваться. «Конечно, для нее это пустяк. Но что скажет мамаша Фрелих, если она за каждой мухой бегает с хлопушкой и даже до булавки не позволяет дотронуться?..» Андр закрыл страшное пятно тарелкой. Но разве это спасет? Все равно потом обнаружится. Тяжелые переживания испортили аппетит, невкусным был химмельшпайзе, оказавшийся густым киселем, который ели с молоком.
Мария все время возилась с Аннулей. У обеих на душе еще оставался осадок от ссоры, возникшей по дороге из церкви. Девочка надулась и упрямилась, не позволяя повязать салфетку узлом на шее, она хотела просто засунуть углы за воротничок блузки. Оказалось, это очень важно во многих отношениях. Прежде всего — за воротник засовывают только взрослые, детям всегда завязывают. Кроме того, здесь затрагивался серьезный вопрос воспитания: мать никогда не должна потакать прихотям ребенка, иначе после не совладаешь… Так они пререкались из-за салфетки, пока другие уже кончили первое. А теперь Аннуля ни за что не хотела доедать суп, а требовала химмельшпайзе. По мнению матери, это было неслыханным сумасбродством. Пришлось призвать на помощь бабушку. Когда упрямица в конце концов все же стала есть, мать опустила руки на колени и окинула всех взором измученного человека.
— Необыкновенно упрямый ребенок! — жаловалась она. — В могилу загонит. В церковь приходится тащить, стыдно прохожих! А там свое!.. Сегодня читал проповедь отец Фрей из Старой Риги. Эта бесстыдница тычет пальцем прямо в него и кричит во весь голос: «Мамочка, о чем говорит этот бородатый старик?» Бородатый старик!.. Я похолодела и онемела, еще сейчас пальцы холодные.
Аннуля вскинула сердитые глазки, но так как к ней пододвинули тарелку с химмельшпайзе, отложила ответ до другого раза.
— Откуда у нее это? — спрашивала Мария в глубоком недоумении. — В нашей семье таких упрямцев нет — ни обо мне, ни о маме ничего нельзя сказать, об отце покойном и подавно. — Тут она взглянула на Андрея, точно двумя вертелами проткнула. — Если дружишь с разным сбродом, не удивительно, что ребенок растет дикарем.
Андрей спокойно ел, будто все это его не касалось. Лучше всех чувствовал себя Калвиц, завоевавший благосклонность мамаши Фрелих тем, что уплетал за обе щеки и не скупился на похвалы хозяйке. Очень понравилось ей также то, что гости по дороге зашли к парикмахеру, прежде чем быть принятыми в воспитанном обществе. Волосы Андра все же успели заметно растрепаться.
— К господину Ренцу, к господину Ренцу обязательно надо было зайти, — одобряла мамаша. — Помощник господина Ренца, господин Ваххольдер — превосходный мастер, с помадой и гребенкой он всякую голову сделает гладкой. С пробором или без пробора, в локоны волосы уложить — всячески умеет. Господин Ваххольдер большой специалист. Он только ждет, когда освободится помещение, чтобы открыть свое предприятие по другую сторону, на улице Марты.