Соседа в комнате не было. С другой стороны коридора доносилось нестройное пение под гитару, растущая луна светила в окно. Я закрыл дверь, отрезая все звуки, и лёг на кровать. Достал снимок.

Жар огня опалил мне ресницы. По телу разлилось обжигающее тепло.

Через три дня мы собрали стандартный набор поджигателя. Канистры с бензином, спички, несколько зажигалок, плотные перчатки. Этого было более чем достаточно. Из шкафа в лаборатории мы взяли одежду: стандартные чёрные штаны, ботинки и свободные куртки, всё на несколько размеров больше, чтобы натянуть это поверх обычной одежды. Свою любимую куртку мне пришлось снять – сразу почувствовал себя беззащитным. Тела были спрятаны под мешковатой одеждой, волосы под капюшонами, даже Тета натянула носки и ботинки. Мы четверо превратились в компанию безликих близнецов.

Всех это вполне устраивало.

Дзет с нами не пошёл, четвёртой стала Стигма. Но и она закрыла чёрной одеждой свой бордовый свитер и связку амулетов на шее – странных, незнакомых мне металлических символов, не меньше шести штук на перепутавшихся шнурках. Единственное, что она оставила: тёмные волосы, которые постоянно свисали на её лицо, закрывая глаза.

Я так и не понял, как она могла нормально видеть.

Мы вышли почти ночью. После комендантского часа улицы были пусты, а фонари почти не горели. Мы были похожи на четвёрку рабочих, задержавшихся на смене. Или на компанию ночных демонов, о них я тоже читал.

Стигма шла чуть впереди, мы, растянувшись в линию, старались не отставать. Ходила она быстро, говорила и жестикулировала тоже. Я ещё не успел привыкнуть. Мне она казалась резкой и немного злой, может, именно такой она и была. Я пока не знал, как о ней думать, но это было неважно.

Мы добрались до места.

Здание перед нами не казалось таким уж заброшенным. Разбитые окна, дверь, покачивающаяся от лёгкого ветра, но больше ничего не выдавало запустения. Но долго рассматривать его я не стал, потому что почувствовал запах бензина – кто-то открыл канистру. И всё перестало иметь значение.

– До других домов далеко. Это хорошо, – сказала Стигма. Её голос был глухим, жёстким, из-за него она чем-то напоминала мне Гамму.

После никто из нас не проронил ни слова. Мы, познакомившиеся совсем недавно, действовали удивительно слаженно. Пси открывал канистры, мы со Стигмой разливали бензин, я старался вдохнуть как можно больше этого запаха. Тета настраивала фотоаппарат.

Когда с приготовлениями было закончено, Стигма сломала три спички. С одной целой спрятала их в кулаке и протянула нам.

Как я понял, того, кто зажигает огонь, всегда выбирал жребий. Это было честно, но я ни на что не надеялся. Конечно, я очень этого хотел, и думал об этом, я…

Я вытянул целую спичку.

Тета присвистнула. Пси шикнул на неё.

Блестящая дорожка бензина тянулась в темноте от угла дома к нам.

Пси убрал в рюкзаки пустые канистры. Стигма скрестила руки на груди, Тета подняла фотоаппарат. Все были готовы.

Я чиркнул своей счастливой спичкой о ноготь. И бросил её в бензин.

Что было дальше… Хорошо, если бы я помнил.

В моей голове сохранились только обрывки. Помню, как Стигма стояла молча, не двигаясь, кажется, даже не дыша, будто статуя.

Помню, что Пси вцепился в неё и меня одновременно. У меня на локте остался след его пальцев. И помню, как кто-то рядом тяжело дышал. Возможно, он, возможно, я.

Помню, как Тета сначала щёлкала фотоаппаратом, а потом, видимо, истратив всю плёнку, села на землю и смотрела.

Себя я не помню. Помню огонь.

Он пожирал здание, жадно хрустя балками и перегородками. Он обрушил дверь и оконные рамы, расплавил остатки стекла. Он разливался пятном серого дыма в ночном небе, закрывал месяц и звёзды. Он вырывался из пустых теперь окон и обдавал жаром наши лица.

А потом я помню свист.

Крики. Пси тянет меня и Стигму за руки. Тета вскакивает, натягивает на голову капюшон. Я не хочу уходить, не хочу отрываться от огня, но нет другого выхода. Мы бежим, задыхаясь. Бежим в темноту, неизвестно куда, спасаясь от неизвестно чего. Были ли вообще шаги за нашими спинами? Возможно, не знаю. Я видел только неясные пятна мостовой под ногами и редкие жёлтые вспышки работающих фонарей. Помню исчезающий треск огня и то, что нас всех уверенно вёл вперёд Пси, что именно он выбирал дорогу.

Мы забежали в какую-то подворотню и остановились, тяжело дыша. Было темно, я различал блеск объектива камеры Теты и амулеты под распахнувшейся курткой Стигмы.

Пару секунд мы стояли, пытаясь отдышаться. А потом Тета, сняла респиратор, рассмеялась и обняла меня и Стигму.

Не знаю, сколько это длилось. Мы улыбались, всхлипывали от смеха, я уткнулся лбом в плечо Пси, а губы Теты коснулись моей щеки. Мы стояли так, вместе, и это было прекрасное чувство. В ту ночь нас объединил огонь.

И от наших тел так приятно пахло гарью.

Я не знаю, как соседка Теты терпела постоянный запах гари в комнате. Он не исчезал никогда, шёл от одежды, которую Тета стирала раз в пару месяцев, от её кровати, даже от книг и фотоаппарата, спрятанного под кроватью. От всей её половины комнаты, кроме стола, которым Тета не пользовалась вообще, поэтому её соседка извлекла хоть какую-то пользу, заняв оба.

А я бы не сказал, что мне не нравился этот запах. Скорее наоборот.

Мы с Тетой сидели на её кровати и смотрели последние снимки, тайно вынесенные из лаборатории. Дзет настаивал, чтобы большую часть вещей, связанных с поджогами, мы хранили именно там. Поэтому чтобы уединиться с фото приходилось красть их ненадолго.

Удивительно, но в тот день Тета вымыла свои длинные волосы, переоделась и счистила грязь со ступней – они были почти белыми. Я впервые понял, что тёмная полоса у её рта это не грязь, а шрам, причём не слишком старый. Он и создавал впечатление постоянной улыбки. Или просто усиливал его.

– Смотри, вот тут хорошо получилось, – говорила она мне, и я смотрел на языки пламени, вырывающиеся из оконной рамы. – А эта смазанная, я случайно щёлкнула, когда мы уже убегали. Весело было!

– Часто вас так ловят? – спросил я, глядя на размытое красно-оранжевое пятно на тёмном фоне.

– Ловят никогда. Иногда пытаются, но не могут. Как в прошлый раз, – она откинула голову назад, мечтательно глядя в потолок. – Это бесполезно. Им никогда не поймать никого из нас.

– Понятно, – я взял следующую фотографию. На ней был я сам с горящей спичкой в руке, черты лица, подсвеченного снизу, казались искажёнными. Стигма и Пси стояли за моей спиной, и все смотрели на маленький огонёк.

– А ты неплохо вышел, – сказала Тета. Я только усмехнулся.

К сожалению, фото снова быстро кончились. Тета перетасовала их и взглянула мне в глаза. Она улыбалась, а я уже не понимал, правда это или эффект от шрама.

– Могу я попросить тебя кое-о-чём? – вкрадчиво спросила она. Я кивнул. – Можешь вернуть их в лабораторию? Я бы сходила сама, но я не спала всю ночь, и…

Ей было трудно отказать, она правда выглядела устало – на чистом лице были ясно видны синяки, залегшие под глазами. И я всё равно хотел прогуляться: время клонилось к закату, погода была хорошая. Кроме того, Тета всё ещё смотрела мне в глаза, улыбаясь.

Поэтому я снова кивнул и забрал фотографии.

До Дома Собраний я дошёл быстро. Комендантский час приближался, на улице уже не было прохожих, зажглись несколько фонарей, и моя тень обгоняла меня по асфальту. Все двери Дома были открыты, и я спокойно вошёл. В пустых коридорах громко отдавались чьи-то шаги, поэтому я постарался дойти до лаборатории как можно быстрее. Не хотелось никого встречать, но всё равно пришлось.

Когда совсем близко неожиданно хлопнула дверь, я успел метнуться к ближайшему окну и спрятаться за штору. Она была непрозрачной и слишком длинной – край лежал на полу, закрывая мои ботинки. Но ещё она была очень-очень пыльной, мне сразу захотелось чихнуть так сильно, что пришлось зажать себе рот. Шаги раздались совсем близко, и я осторожно выглянул в небольшую дырку, так удачно расположенную на уровне моих глаз. Удивительно, но это не была Гамма.