Митька весь вечер просидел у окна. На ногу веревочную петлю от зыбки надел — и кач-покачивает. Даже мать всполошилась:

— Митька! Ты в своем ли уме! Испроказишь мне парня. Привыкнет, чтобы качали во сне, — покою ведь никому не даст…

Это верно, не даст. Но Митьке-то что прикажете делать? Книжку читать — так и страниц уж не видно. На улицу идти — и за вчерашнюю ночь намерзся. Не будешь же матери объяснять, что он хочет укараулить Алика. И в то же время без дела станешь у окошка торчать, так мать сразу спать и прогонит.

— Мама, да чего-то Николка ворочается…

— Ну и пусть поворочается, не барин… Ты уж сегодня к нему чего-то больно привязанный…

Все, дело пахнет керосином, больше сидеть нельзя. Митька вздохнул, пошлепал босыми ногами к выходу.

— Куда это, на ночь глядя?

— В нужник.

Мать успокоилась. Митьке только бы из дому вышмыгнуть, а там ищи ветра в поле.

На улице было холодно, долго зимогорить не будешь.

Митька нашел под лестницей отцовские резиновые сапоги, натянул их на ноги. Голенища упирались в паха. Ну да ладно, может, еще и лучше, что они длинные: если и травой придется идти, штаны сухими останутся.

У Павлы Ивановны горел свет. Митька спустился с горы. И, недолго думая, махнул в огород к Павле Ивановне.

Ха-ха-ха, вот где идеальный-то наблюдательный пункт! Дорога просматривается как на ладони. И скамеечку под окнами у Павлы Ивановны видно. Теперь только набраться терпения…

В лугах неохотно скрипел коростель. Видно, и его пронимал холод: покрякает, покрякает, подражая утке, да замолчит. А молчание-то дли-и-тельное. За это время до клуба добежать можно и обратно вернуться.

Митьку передернул озноб.

И все-таки долго ждать не пришлось, все-таки повезло Митьке. Как говорят, есть счастье в жизни…

Девчонки уже спускались под гору, трое, Тишихины на отворотке свернули. Господи, да ведь только двое идут-то? Нет, за ними еще два человека… Ты смотри, сзади-то Алик Макаров со Светкой! Голубем прямо разворковался! Бу-бу-бу… Бу-бу-бу…

Митька прислушался. Пока голоса слышно было невнятно. Но уже можно было разобрать, что говорил один Алик, а Светка молчала.

Вскоре Митька разобрал, о чем Алик пел. Ну, конечно же, о беспроволочном телефоне!

— Вы знаете, — заливался он, — еще у персидского царя Кира, в шестом веке до нашей эры, беспроволочный телефон безотказно действовал…

— Так чего же его и изобретать? — спросила Светка.

— Да нет, не подумайте, что у него были телефонные аппараты. Он просто отобрал тридцать тысяч человек с хорошим слухом и, как у нас говорят, с луженой глоткой, расставил их на холмах на некотором удалении друг от друга, и они передавали предназначенные для царя сообщения.

Ну, Митька эти басни от Алика уже слышал. Знает, что за день по такому телефону известия передавались на расстояние тридцатидневного перехода. Сейчас Алик, наверно, ошарашит Светку и этой цифрой…

Точно, Светка изумленно охнула.

А сейчас Алик расскажет про американского изобретателя Белла, который в одна тысяча восемьсот семьдесят шестом году запатентовал первый в мире телефон…

Точно, сотни раз пропетая песня.

— И вы знаете, — воодушевлялся Алик, — через два часа после Белла в патентное бюро обратился с такой же заявкой другой изобретатель — по фамилии Грей. Против Белла состоялось шестьсот судебных процессов, и все шестьсот Белл выиграл, потому что он подал заявку на готовый телефон, а Грей хотел запатентовать лишь идею.

— Алик, так зачем же изобретаете телефон вы? — наивно удивилась Светка.

Девчонки впереди прыснули и тут же подавили смешок, зажав рты ладонями. Они уже поравнялись с Митькой, и Митьке показалось, что Катя подозрительно всматривается в его сторону. Неужели заметила, что в траве сидит человек? Нет, прошли мимо, но Катя все-таки оглянулась, замедлила шаг — у Митьки сердце сжалось: вот позору-то будет… Ну и поизмываются над Митькой девчонки… Скажут, а это что за чучело тут торчит? Не от Аликова ли беспроволочного телефона проводка?

Катя, как при замедленной съемке, отвернулась от Митьки — ну-у, кажется, пронесло — и подзадорила Алика:

— Ой, и нам интересно, зачем вы изобретаете телефон?

— Так я же беспроволочный! — заволновался Алик. — Это же какая экономия металла! Не надо тянуть линию. — Алик вскинул правую руку к небу, где, невидимые, над ними гудели провода. — Не надо заготовлять столбы!

Митька отметил, что Алик с шарьинкой идут не под ручку, а на довольно-таки значительном удалении друг от друга.

— Алик, — опять наивным голоском спросила шарьинка, — а как же быть с радио? Оно же беспроволочное?

— Так я и знал, — сокрушенно ужаснулся Алик. — Ничего не понимаете в технике… — и принялся возбужденно объяснять: — Радио — это же что такое? Миллион приемников настроились на волну передатчика — и все слышат. А я-то, может, для одного кого-то передаю, у меня, может, секретные сведения… Вот почему во время войны под кинжальным огнем телефонную связь тянули? Один связист погибнет, другой на верную гибель идет… Потому что у телефона есть преимущество перед радио — секретность.

— Вы смотрите, а я и не догадывалась! — в какой уже раз удивлялась Светка. — Вы непременно станете большим человеком. Если изобретете свой телефон.

Митька понял, она насмешничала над Аликом.

Ну, Алик-то, конечно, принял ее похвалу за чистую монету, и это прибавило ему смелости.

— Света, — сказал он, — давайте немного отстанем от девочек.

А уж некогда отставать, подошли к дому Павлы Ивановны. Лучше бы предлагал на скамеечку сесть, а он, растяпа, — «отста-а-нем…».

Светкины подруги сразу же, расхохотавшись, юркнули в дверь. Светка рванула следом за ними. Даже за руку не простилась со своим ухажером. Только и сказала:

— Чур! Один аппаратик своего телефона для меня изготовьте. Я с вами буду по ночам разговаривать, чтобы шпионы нас не подслушали. Привет!

Вот как, миленький, товарищей-то бросать! Сам же вчера учил, что надо всем коллективом действовать. Их-то трое, и нам надо троим…

Митька торжествовал, хотел даже выскочить из огорода, поиздеваться над Аликом: ну, что, мол, получил по заслугам?

Да ведь подглядывать за товарищем — все равно что ябедничать. Узнают ребята — нехорошо-о. Поэтому Митька плотнее прижался к земле, чтобы Алик не заметил его, когда пойдет мимо.

И опять Митьку необоримо держало около себя окно — целых полдня просидел возле него. Спроси зачем, так, наверное, не сумел бы ответить. Ну, сидел и сидел, поглядывал на дорогу, убегающую в поле к Заречной Медведице. Надо же человеку куда-то смотреть… Не сучки же на потолочинах выискивать…

Он приметил шарьинок издали. Еще толком и не знал, они ли — из-за покатого бугра на фоне неба выросли лишь одни головы, — но, кроме шарьинок, по этой дороге такой гурьбой идти было некому. Раз, два, три, четыре… Со счету сбился. Конечно, они, шестеро.

Митька схватил висевший на гвоздике пиджак, натянул на плечи и выскочил на улицу, благо брат был укачан, спал в зыбке.

Пиджак на спине коробился, Митька чувствовал это, ощущал кожей пустоту, но сбрасывать его было поздно — девчонки вывернули из-за поворота, входили в деревню.

Митька, съежившись, пошел им навстречу, хмуро напустив на себя озабоченный вид — или не поймете, по делу иду.

Ботинки у него с утра были начищены, блестели сейчас носками, ловили, как в зеркало, солнышко.

Светка, конечно же, всплеснула руками:

— Ой, Митрий, вы, похоже, без нас в кино отправляетесь?

Ну, не бестия ли? Обязательно надо подковырнуть…

— Какое среди бела дня кино? — отозвался он, не смея поднять взгляд и норовя побыстрее разминуться со Светкой.

— Да ведь вы нас в прошлый раз в кино приглашали, — невинно напомнила Светка, не давая ему уйти. — А сами почему-то и не пришли. — Она недоуменно пожала плечами. — Я уж в клубе всю шею извертела, все выглядывала, нет ли вас. Так и не увидела… А очень хотелось с вами рядышком посидеть…