— Ну, прислушался бы к их разговору, понял бы, кого Верой зовут.
— Ага, понял бы… — почувствовал слабину в его напоре Володька. — А мы же не договаривались на шестерых, ты троих обещал…
Алик всплеснул руками и снова загорячился:
— Ну, что за чудо гороховое. Это сначала их было шестеро, а до Тишихина дома дошли — и трое осталось… Балда! — не сдержался он, и это было так на него непохоже, Алик и ругательных-то слов, казалось, не знал. — Лучше-то момента и не бывает. Проводили бы чинно-важно до Тишихи. Можно сказать, выручили бы всех шестерых. А потом-то трое на трое бы и остались. Теперь-то хоть кумекаешь, что к чему?
— Кумекаю, — сдался Володька. — Я, конечно, немного и оробел… У меня такой смелости нету, как у тебя.
На Алика похвала подействовала, он сделался сразу покладистее.
— Ничего, обвыкнетесь. — Алик отечески похлопал Вовку по спине. — У нас в Улумбеке обычное явление — с девчонками провожаться… Я с одной с третьего класса ходил, да потом разонравилась, так еще четырех сменил…
— Ну? — развесил уши Володька.
— А чего? — расхрабрился Алик. — У нас в Улумбеке все ребята такие… Ну, может, у них и не по пять девочек было, как у меня, может, по три… по четыре у некоторых… А по одной ни у кого не было… Надо только смелее! Девчата за смелость любят.
Митька не очень-то верил бахвальству Алика. Но смелость у парня была. Тут уж ни убавить, ни прибавить. Вовка на что бесшабашный человек, но в последний момент и то спасовал. А уж как храбрился. Алик же будто только и занимался тем, что знакомился с девочками.
— Ну, так завтра начнем по-новой, — предупредил Алик строго. — Завтра чтобы не отступать…
Вовка понял, в чей огород брошен камушек.
— Ну-у, завтра-то я уж не подведу. — Он опять прибавился в росте, расправил плечи. — Митька бы только не подкачал…
Митька намеревался было отказаться, свалить на Николку — мол, мать и вечером навялит брата ему, — да язык опять присох к небу, и Митька, еще не веря себе, почувствовал, что ему неохота отставать от ребят, и он молча кивнул: «Приду»…
От Алика не скрылось Митькино замешательство, и он, истолковав его по-своему, поднажал:
— Дмитрий, мы же не в учебное время, у нас каникулы… Это в учебное время любовь на успеваемости сказалась бы… А сейчас… — Он с напускной беспечностью развел руками: как же, мол, ты не поймешь такой простой истины, и вдруг встрепенулся. — Между прочим, некоторым помогает и в успеваемости. Вот у нас в Улумбеке был один парень… Как же его фамилия? — Даже в темноте было видно, как Алик наморщил лоб. — Вот черт, вылетело из головы… Ну, со мной же в одном классе учился… Отпетый двоечник был, а влюбился в девчонку — на четверочки пересел.
— Не завирай, — остановил его Митька.
— Да вот же… не верит, — удивился Алик. — Он же со мной вместе учился… Да Васька же Одегов! О, вспомнил, Васька Одегов. Правильно.
Вовка опять переметнулся на сторону Алика:
— Ну, чего ты, Алик, убеждаешь его? Он верит тебе, только девочек боится. А виду не хочет показать.
Ну надо же, до чего неустойчивый человек! Сума переметная, а не Вовка…
Но Алик не воспользовался Вовкиной поддержкой, понимающе посочувствовал:
— Я первый раз тоже боялся… Знаете что, ребята. А вы письма напишите им… Ты — Кате, а ты — Вере… Так, мол, и так, как увидел вас, так и не нахожу нигде места. Влюблен, мол, и все такое прочее… Если смелости нету, через письма легче. А я со Светкой передам. Ой, любят они такие письма получать! Вот у нас в Улумбеке был случай…
Про случай Алику рассказать не довелось, потому что его мать, Мария Флегонтовна, ходила по деревне, искала сына.
— А-а-лик, — обрадовалась она, наткнувшись на него в темноте. — А я все Полежаево обегала, а потом сюда кинулась: слышу — тут говорят. Ты ведь меня с ума сведешь. Времени двенадцать часов, а тебя все нет и нет…
Вот всегда так: на самом интересном обязательно родители помешают…
Чудо из чудес — Алик Макаров отправился за льнотеребилкой снопы вязать. Никогда не бывал на колхозной работе, а тут за шарьинками увязался и до вечера пропадал в поле.
Перед ужином, руки не отмыв, прибежал к Митьке хвастаться.
— Видал? — растопырил он пальцы. Ладони у него непривычно зазеленились, кое-где кровенились ссадинами. — Сразу видать рабочего человека!
Алик самодовольно прошелся по избе, держа руки на весу, как хрустальные драгоценности, которые по неосторожности немудрено и разбить.
— Отмоются, — разочаровал его Митька. Уж он-то знал, что вечных ни мозолей, ни ссадин не бывает, а льняная зелень и до утра не продержится.
— A-а, ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Алик и побежал выхваляться перед матерью. Ну, эта, конечно, разохается. Алику же только того и надо. Вон до чего расказаковался, что даже про письмо у Митьки забыл спросить. А сам же вчера советовал.
Митька, может, весь день промаялся, все думал, с какого боку за это сочинение сесть. И выходило, что письмо написать нисколько не легче, чем провожатым пойти. Вот уж где помощь-то опытного человека нужна. А ты, Аличек, и не подумал даже ее оказать. Все для себя стараешься.
Шарьинки шумной гурьбой проскочили под окном. Митька выглянул из-за косяка.
Катя была в фуфайке, в резиновых сапогах. Такими геологов на картинках рисуют — любую тайгу пройдут! Кате очень шли и сапоги и фуфайка. На голове, повязанном белым платком, лежал венком льняной поясок. Ох, васильки сейчас отцвели — вот бы из васильков. Хотя ей, конечно, и этот венок к лицу.
Митька подошел к зеркалу: вихры на голове торчали, как у ежа иголки. Он поплевал на руку, пригладил мокрой ладонью волосы. И обомлел…
В зеркале, за его спиной, стоял Вовка Воронин.
— Чего коровий зализ делаешь? — спросил ехидно.
Вот неладная принесла! Застал за девчачьим занятием.
— Да вот, смотрю. Думаю, перед школой надо ли подстригаться, — слукавил Митька.
Но Вовка пропустил его оправдание мимо ушей.
— В клуб пойдешь? — И будто не Митьку спросил, а самого себя и разочарованно сморщился. — А я чего-то раздумал.
Вот тебе раз!
— А уговор? Про шарьинок-то ты или забыл?
— А ну их! — скривился Вовка. — Вертихвостки они!
Еще одна новость! Ну-ка, ну-ка, чего там такое стряслось, пока Митька нянчился с братом?
— Ты что, лен тоже вязал?
— Было дело под Полтавой, — невесело отозвался Вовка. — Алик меня зазвал… — И чтобы не томить Митьку неизвестностью, сообщил: — Витька Зотов вокруг них увивается.
Ну, Витька Зотов один, а шарьинок шестеро…
Вовка будто прочитал его мысли:
— Так они же все: хи-хи-хи да ха-ха-ха… Он им всем нравится.
Ну понятно: такая неопределенность хуже всего. Витька Зотов, конечно, опасный конкурент. Он уж школу закончил, второе лето льнотеребильщиком в колхозе работает.
Но и это, оказывается, не все…
Вовка совсем расстроился:
— Коля Попов приезжал на машине в поле… И тоже к ним… Давайте, говорит, с ветерком прокачу.
Ну, Коля своего не упустит…
— А они-то что? — холодея, поинтересовался Митька.
— Хохочут…
Вовка все-таки чего-то не договаривал. Почему, к примеру, он приплелся как собака побитая — Митька и не услышал, как он вошел, — а Алик прилетел будто на крыльях? Уж не тому же Алик радовался, что руки зазеленили? Тут чего-то не то-о-о…
— Алик вот ко мне прибегал развеселый. — Митька стал подталкивать разговор на нужные рельсы.
— А ну его, Алика!
Ого-го! Шарьинок — ну, Алика — ну! Разнукался.
Вовка, видно, и сам заметил, что раздражение льет из него через край, пояснил:
— Алик, как глухарь, глаза закрыл и токует. От своей Светки и на шаг не отступил…
Ах, вон оно что… Алику, значит, наплевать на товарищей. У самого получается — и хорошо. То-то он прибегал перед Митькой руками трясти и ни словом ведь не обмолвился ни о письмах, ни о сегодняшнем вечере. Ну, заяц, погоди-и-и… Мы тебе и сегодня программу сорвем. Провожай снова всех шестерых! Натоку-ешь-ся-я-я…
