До смеется и остается с Агаром. Ольга и Сомов на авансцене.
Ольга. Сергей, поди сюда. (Сомов медленно подходит к ней.) У меня для тебя сюрприз. Она согласна.
Сомов. На что?
Ольга. Остаться до завтра. Ты рад? (Сомов молчит, Ольга смотрит на него пристально.) Что ж ты молчишь?
До подходит к ним и обнимает Ольгу.
Ольга. Маленькая девочка, наверное, давно проголодалась? Идемте, господа, обед на столе.
До(заглядывая в глаза Ольге). Вы любите меня?
Ольга. Ну конечно, я люблю вас. Мы все любим вас. Кто может вас не любить?
Идут к дверям в столовую.
Действие второе
Картина третья
Та же комната. Вечер. Зажжены лампы. После второй картины прошло пять дней. Сомов сидит у письменного стола, заваленного корректурами. Читает. Ольга на диване, тоже заваленном бумагами, с карандашом в руке, выбирает репродукции.
Ольга. Я бы взяла еще вот эту. (Протягивает ему фотографию.)
Сомов. Положи ее сюда.
Ольга(встает, кладет фотографию на стол, возвращается на свое место.) Ты даже не посмотрел, что я выбрала.
Сомов(правит корректуры). Сейчас… Дай дочитать.
Ольга(берется за правку листов). Ты на этот раз напропускал довольно много ошибок.
Сомов(взглядывает на часы). Возьми еще вот эту гранку — две последние у меня.
Ольга идет и берет лист.
Ольга. Она сказала, что вернется к десяти.
Сомов. Я совсем не о ней. Патрикеев должен прийти за корректурами.
Ольга. Я говорю, что еще совсем не поздно. Ее первый приход туда с тех пор, как она переехала к нам, ей-богу же, Сергей, это не так страшно. Нельзя же ее держать взаперти. Всегда только с нами — она соскучится. Пять дней, как она тут, и только сегодня пошла навестить своих друзей, этого художника, который, наверное, никогда не прославится, и его жену.
Сомов. Я не собираюсь держать ее взаперти. Я только того мнения, что она могла бы подождать неделю. Что ей, плохо здесь? Воображаю всю эту тамошнюю публику. Лодыри.
Ольга. Она сказала, что вернется рано. И нет оснований ей не верить.
Сомов. Они небось немедленно начнут восстанавливать ее против нас.
Ольга. Почему? Что мы им сделали?
Сомов. Что же ты, не знаешь теперешних молодых? Им все в нас противно, и кварталы, в которых мы живем, и картины, которые на стены вешаем, и вся наша жизненная установка.
Ольга. Ты рассуждаешь так, будто ты буржуа, будто у тебя капитал в банке и собственный завод… В конце концов, ты ученый, живешь своим трудом.
Сомов. Но живу в кругу буржуа. И вкусы у меня как у буржуа, и подход к жизни буржуазный.
Ольга. Ну и что ж? Собираешься все это менять?
Сомов. Нисколько. Но с тех пор, как она появилась — человек другой среды, — я стал понимать, что не мы одни живем на свете.
Ольга. Конечно, не мы одни. Но ты же сам только что назвал всех этих неудавшихся гениев лодырями.
Сомов. Вот это-то меня и смущает. Я знаю, что они нас не стоят, но они мне мешают.
Ольга. Почему?
Сомов. Не знаю. И знать не хочу.
Ольга. Они тебе мешают потому, что занимают место в ее жизни.
Сомов. Мы ее пригрели, а она все туда смотрит.
Ольга. Ты хотел бы, чтобы она смотрела только на нас с тобой?
Сомов. Ты ставишь вопрос неверно. Не то, чтобы она смотрела только на нас с тобой, а чтобы она полюбила эту нашу жизнь больше той.
Ольга. Она ее полюбит, и очень скоро.
Сомов. Ты так думаешь?
Ольга. А ты сомневаешься? У нее тут есть все, а там — ничего.
Сомов. Кроме чего-то, чего здесь нет.
Ольга. Богемы? Сегодня — с одним, завтра — с другим, без обеда спать легли, с квартиры сбежали — платить нечем, зависть к тем, кто вырвался к славе, оригинальничанье, безделье.
Сомов(смотрит на часы). Без двадцати десять.
Ольга. Ну и что ж?
Сомов. Да я же тебе сказал, что Патрикеев придет за корректурами.
Ольга. А! Я забыла. Я думала…
Сомов. Оригинальничанье, безделье. Но при этом возможность всегда говорить правду. Жить, так сказать, по прямой линии. Понимаешь?
Ольга. А мы с тобой разве живем не по прямой линии?
Сомов. Не знаю. Может быть, нет. Но у нас всегда есть этому оправдание: так делают все кругом, так мы приучены.
Ольга. Ну нет. Оправданий мне не надо. Если я живу, как ты говоришь, не по прямой, то оправдываться в этом не собираюсь.
Сомов. С тех пор, как она здесь, у меня тысяча вопросов в голове. И самый главный из них: благодетели мы или погубители?
Ольга(смеется). Ну какая тебе разница? Вероятно, и то, и другое.
Сомов. Но я не хочу этого.
Ольга. Чего же ты хочешь? (Пауза. Оба читают корректуры.) Ты знаешь, учитель пения мне сказал, что он очень доволен ею, и она так старается.
Сомов. Я давно хотел сказать тебе одну вещь: я заметил, что, кроме старого дождевика, у нее нет пальто.
Ольга. Я сама об этом думала. Знаешь, я видела недалеко от нас в окне мехового магазина беличью шубку. Ей так пойдет.
Сомов. Надо купить на этих же днях. А то еще простудится.
Ольга. И маленький беличий капор. Как ты думаешь?
Сомов. Ну конечно.
Ольга. Ей все идет. Вчера днем, когда тебя не было, мы играли с ней, одевались в мои старые платья, перерыли все сундуки. Нашли мое старое розовое, ты, наверное, и не помнишь его, лет пятнадцать тому назад шитое. Мода была такая (показывает). Она его надела. Оно было так красиво на ней. Я заказала его, когда мы поехали после нашей свадьбы во Флоренцию. Так давно… так невероятно давно это было.
Сомов. Как было бы хорошо опять поехать туда, показать ей Перуджию, Сиену.
Ольга. Да, Сергей, ты представляешь себе, какая это будет всем нам троим радость? И как весело будет смотреть на нее, когда она будет восхищаться где-нибудь в Лукке…
Сомов. Надо все это обдумать. Может быть, мы могли бы пожить в Милане и найти ей учителя пения.
Ольга(смеется). Интересно, кем мы будем тогда: благодетелями или погубителями?
Сомов молчит и поглядывает на часы.
Ольга. Ты не отвечаешь? Я скажу тебе: не все ли равно?
Сомов. Ты это серьезно думаешь?
Ольга. Иногда.
Сомов. Мне кажется в эту минуту, что я тебя мало знаю. Живу рядом с тобой столько лет и не знаю.
Ольга. Какие глупости! Мы знаем друг друга хорошо.
Сомов. Ты так думаешь?
Ольга. Я совершенно уверена, что знаю тебя очень хорошо.
Сомов. А себя?
Ольга, пораженная, молчит.
Сомов. С собой ты ведь живешь еще дольше.
Ольга. Если я за столько лет не смогла узнать себя, тогда грош мне цена. (Берется за корректуры.)
Сомов(передает ей гранку). У меня осталась одна последняя.
