Чжан Шэн обернулся и увидел продавца из винной лавки. «Наверно, Ван послал за мной, — подумал он. — Это очень кстати. Мы выпьем немного вина, а потом вернемся домой». Следуя за продавцом, он пошел в винную лавку, поднялся по лестнице и подошел к дверям какой-то комнаты.

— Здесь! — сказал продавец.

И когда Чжан Шэн откинул занавеску, он увидел небрежно одетую женщину с растрепанными волосами.

— Приказчик Чжан! — воскликнула женщина. — Это я просила тебя прийти сюда.

Чжан Шэн взглянул на нее. Лицо показалось ему очень знакомым, но он не мог вспомнить, кто это.

— Приказчик Чжан, неужели ты не узнаешь меня? — сказала женщина. — Я жена господина Чжана.

— Как вы попали сюда, госпожа? — спросил Чжан Шэн.

— Разве можно коротко изложить все, что случилось, — отвечала она.

— Почему же вы, госпожа, в таком виде? — спросил снова Чжан Шэн.

— Мне не следовало верить свахам и выходить замуж за господина Чжана. Оказалось, что он занимался недозволенным делом — чеканил фальшивые монеты. Когда это открылось, господина Чжана арестовали и увели; мне до сих пор неизвестно, где он. Все наше богатство конфисковали. Я осталась совсем одна, и мне не к кому обратиться за помощью. Вот я и решила искать прибежища у тебя. Ради наших прежних добрых отношений разреши мне пожить у вас в доме.

— Это невозможно! — ответил Чжан Шэн. — Во-первых, моя мать очень строга, а во-вторых, разве вам неизвестно, что на бахче не следует вытряхивать туфли, а под сливовым деревом — поправлять на голове шляпу?^{98} Вам нельзя жить у меня.

— Ты говоришь по пословице: «Легко накликать змею, но трудно прогнать», — ответила госпожа. — Ты боишься, что я долго задержусь в твоем доме и ты потратишься на меня. Так посмотри!

Госпожа достала что-то из-за пазухи и показала Чжан Шэну.

В руках у госпожи было ожерелье из ста восьми жемчужин, чистых и блестящих, крупных, словно бобовые зерна. Чжан Шэн пришел в восхищение.

— Никогда в жизни глаза мои не видали такой красоты! — воскликнул он.

— Все мое богатство, которое я получила в приданое, досталось властям. Это единственное, что мне удалось спасти. Если ты возьмешь меня к себе в дом, мы станем время от времени продавать по жемчужине и проживем на это какое-то время, — сказала госпожа.

Приказчик Чжан почувствовал себя, как говорится в стихотворении:

— Если вы действительно вознамерились войти ко мне в дом, — сказал он, — то мне следует прежде всего получить разрешение матери.

— Я пойду вместе с тобой, — ответила госпожа. — Пока ты будешь разговаривать с матерью, я подожду на другой стороне улицы.

Чжан Шэн вернулся домой и подробно рассказал матери обо всем, что с ним произошло. Мать его немало видела в жизни, и у нее было доброе сердце. Услышав, что с молодой женщиной стряслась такая беда, она воскликнула:

— Какая жалость! Какая жалость! Так где же она?

— Она ждет на той стороне улицы, — ответил Чжан Шэн.

— Пригласи ее скорее сюда, — велела мать.

Госпожа вошла в дом и, раскланявшись с матерью Чжана, рассказала ей свою историю, закончив ее словами:

— У меня нет никого из близких, к кому бы я могла обратиться. Вот я и пришла к вам искать пристанища и прошу разрешить мне остаться у вас!

Старуха отвечала:

— Вам ничто не помешает остаться здесь на несколько дней. Только боюсь, что при нашей бедности вам будет у нас недостаточно хорошо и удобно. Но может быть, впоследствии вы найдете, куда перебраться.

Госпожа вынула из-за пазухи жемчуг и передала его матери Чжан Шэна. Старуха поднесла жемчужины к свету лампы, рассмотрела их хорошенько и еще раз повторила госпоже свое предложение.

— Вы можете завтра же отрезать и продать одну из них, — сказала в ответ госпожа. — На вырученные деньги откроете лавку и станете торговать в ней нитками и румянами, а ивовую корзину повесьте над дверью — на счастье.

— За такие драгоценности, если даже придется их продавать не торгуясь, мы всегда получим хорошие деньги, — сказал Чжан Шэн. — А кроме того, у меня сохранился в неприкосновенности еще слиток серебра в пятьдесят лян. Вот на него мы и накупим товаров для лавки.

И Чжан Шэн открыл лавку, став, таким образом, продолжателем дела своего прежнего хозяина — господина Чжана. Поэтому люди прозвали Чжан Шэна младшим господином Чжаном. Между тем его бывшая госпожа постоянно пыталась соблазнить его, но сердце Чжан Шэна было твердым как камень. Он ставил ее настолько выше себя, что чары ее на него нисколько не действовали.

Наступил праздник Цинмин — праздник Весны. Можно ли было не заметить его?

Все жители Кайфына вышли к пруду Цзиньмин на прогулку. Младший господин Чжан тоже пошел погулять. Вечером, у ворот Ваньшэн, когда он возвращался домой, кто-то его окликнул:

— Приказчик Чжан!

«Нынче меня все зовут младшим господином Чжаном, — сразу подумал Чжан Шэн. — Кто бы это мог быть, что он зовет меня приказчиком?» Он обернулся и узнал своего старого хозяина, господина Чжана. Чжан Шэн всмотрелся в его лицо и заметил на нем четыре иероглифа, вытатуированные золотом. Господин Чжан был неумыт, непричесан и одет неопрятно. Чжан Шэн пригласил своего хозяина в винную лавку и, когда они там уселись вдвоем, спросил:

— Что с вами случилось, хозяин?

— Мне не следовало жениться на этой женщине из дома министра Вана, — отвечал старый господин Чжан. — В первый день Нового года она стояла за занавеской и смотрела на улицу. Мимо проходил мальчик-слуга с какой-то коробкой. Она остановила его и спросила: «Что нового в доме министра?» — «Ничего особенного, — ответил мальчик. — Только вот третьего дня министр принялся искать ожерелье в сто восемь жемчужин, но нигде не мог найти. Он обвинил в пропаже всех домашних, и никто не избежал наказания». Когда жена услышала это, она стала меняться в лице — то бледнела, то заливалась краской. Вскоре ко мне в дом явилось человек двадцать. Они унесли все — и мое имущество, и приданое жены, а меня схватили и доставили ко двору, допрашивали и пытали: требовали эти сто восемь жемчужин. Но я их в глаза не видел, ну и отвечал, что их у меня нет. Тогда меня избили отравленными ядом палками и заключили в тюрьму. К счастью, жена в тот же день повесилась у себя в комнате. Суд не мог найти улик, и меня оставили в покое. До сих пор ничего не известно о том, куда девалось ожерелье в сто восемь жемчужин.