Скоро впереди забелели мешки, горкой наваленные справа и слева от дороги. Что там было — огневые точки, укрепленные позиции или просто сгрузили удобрения, Телицкий не разобрал. «Хамви» вильнул перед бетонной плитой, снизил скорость и уже совсем медленно подкатил к выросшему посреди шоссе человеку в камуфляже.

— Смотри-ка, в «пермячке» что ли? — впервые проявил интерес министерский.

— А какая, хрен, разница? — спросил его безопасник.

— Не было раньше, — ответил тот.

— Знаток, мля?

Повинуясь жестам военного, водитель свернул с шоссе к желтеющему свежим брусом дому. За вывалом земли, чуть в стороне, Телицкий заметил низкую башенку БМП.

— Выходим, — сказал СБУшник.

Они захлопали дверцами.

Пахло землей и стружкой, откуда-то сбоку наплывал вкусный мясной запах.

— Как думаешь, нас покормят? — придвинулся к Телицкому Сева.

Мысли сходились.

— Не знаю.

Министерский и СБУшник зашли в дом, пробыли там минут пять и вернулись к журналистам в сопровождении пожилого мужчины в брезентовых штанах и штормовке.

— Значит, так, — сказал тот, почему-то уставясь на Телицкого, словно выбрав старшим, — ваши военные сейчас катят обратно, а вы, представители древнейшей профессии, ждете здесь транспорта, который отвезет вас, куда хотите, в пределах разумного, конечно. Амдестенд?

Телицкий кивнул. Помедлив, кивнули и Бусыгин с Тищенко.

— Вы за этим получше следите, — указал на Телицкого СБУшник. Улыбка его сделалась по-акульему зубастой, хищной.

— Почему? — спросил донецкий.

— Ходит, где не надо, мля.

— Понятно.

Безопасник и министерский забрались в автомобиль. «Хамви» грузно развернулся и, рыкнув, выбрался на шоссе.

— Ну, что, просьбы, пожелания? — обратился к журналистам их новый распорядитель, тасуя в руках бумажки, полученные от СБУшника.

— Нас покормят? — спросил Сева Тищенко.

Донецкий почесал в затылке.

— Вообще-то, на три порции наскребем. Я думал, вы скажете, куда вас отвезти, о чем хотите написать.

— Меня — в Донецк, — быстро сказал Бусыгин, — меня устроит.

— Я бы тоже, — сказал Тищенко. — Интересно, как там у вас кафе, магазины работают. Как люди досуг проводят.

— А меня к военнопленным, — сказал Телицкий.

— Вот так сразу в застенки? — хмыкнул донецкий.

— Можно к тем, кого выводят на уборку улиц, на расчистку, в поля. Хочу с кем-нибудь из них интервью сделать.

— Переврете ж все.

Телицкий пожал плечами.

— Понятно, — сказал донецкий. — Идите пока за мной.

Он провел их к дощатому столу под пленочным тентом и переговорил с женщиной в белом поварском халате поверх пальто.

Женщина смотрела без удовольствия.

Телицкий, не дожидаясь разрешения, сел на длинную лавку и тут же занозил ладонь. Доски оказались плохо оструганы.

Бардак! Доски-сепаратисты! Несколько секунд он выковыривал вонзившуюся в мякоть ладони миниатюрную щепку, мысленно рифмуя матерные слова.

— Кашу с говядиной будете? — спросила женщина.

— Было бы замечательно, — сказал Сева.

Телицкий молча кивнул. Заноза наконец поддалась, он подцепил ее ногтями, жалея, что под рукой нет пинцета.

— Вы осторожнее, — сказала ему женщина.

— Понял уже, — буркнул Телицкий.

— Отсюда, попрошу, никуда, граждане самостийные журналисты, — наклонился к столу донецкий. — Машина будет через полчаса, так что ждите.

Каша была теплая, но сносная.

Женщина выдала им по ложке и по куску хлеба. Потом принесла компот в граненых стаканах. Бусыгин дождался, пока она не исчезнет в пристройке, попыхивающей дымом из железной трубы, и заговорщицки подмигнул:

— Ну, что, у кого какое задание?

Миска стукнулась в миски.

— Вот так тебе и скажи, — хмыкнул Тищенко, волохая ложкой кусок разваренной говядины.

— Я же в творческом смысле! — обиделся Бусыгин.

— В творческом — написать статью, — сказал Телицкий.

Бесхитростно смотря на Бусыгина наглыми глазами, он зачерпнул кашу из его миски и принялся ее демонстративно жевать.

— Эх, вы! — Бусыгин отсел, забрав с собой свою порцию. — Мы же украинцы, мы должны заодно! А вы будто не родные.

— Три украинца — партизанский отряд с предателем.

— Это я — предатель? — взвился Бусыгин. — Я на майдане стоял! Всей душой, с первых дней, еще с октября!

— Все стояли, — глухо сказал Тищенко, — всей страной стояли, теперь вот нормальной каши только здесь и поешь.

— Я тебе это припомню, — пообещал Бусыгин, стуча ложкой. — Как вернемся... через неделю... СБУшник первым узнает!

— Хватит уже лаяться! — сказал Телицкий. — Всем политика вот уже!

Он провел ладонью по горлу.

— Я это припомню тоже! — наставил ложку Бусыгин.

— Что?

— Угрозу зарезать!

— Ты-то сам зачем приехал?

— Так я вам и сказал!

— А мы с Севой скажем, что ты переселиться сюда хочешь и нас к тому же подбивал, — процедил Телицкий.

— Я подтвердю, — пообещал Сева.

— Суки!

Бусыгин отсел еще дальше.

Где-то вдалеке, не поймешь даже, справа или слева, негромко бухнуло, несколько раз хлестко ударили одиночные выстрелы, и все затихло.

— Это наши или не наши? — спросил Бусыгин.

— В свете последних веяний здесь все свои, — сказал Телицкий. — Если у вас там на канале не в курсе, то объясняю для тупых: Украина идет с сепаратистами на сближение, предлагая им широкую автономию, языковые преференции и прочее, и прочее. Это требования Евросоюза, а, значит, получается, и наши требования.

— Свои стреляют по своим, — задумчиво проговорил Сева.

— Я вот не понимаю, — повернулся Бусыгин, — как вы с ними мириться хотите? Они же нас отвергают!

— Потому что они — другие, — сказал Телицкий. — Это по всем статистическим выборкам было видно. Нет, пастор полез, все кровью измазал. А надо было сразу: не хотите — пожалуйста, будут чисто коммерческие отношения.

— Так ты за них? — прищурился Бусыгин.

— Я за Украину, — сказал Телицкий. — За страну, а не монстра.

— Ну–ну. А к Одессе ты как относишься?

Телицкий отвердел скулами.

— Никак. Все.

Он выпил компот и вышел из-под тента. Тищенко выбрался за ним.

— По лезвию ходишь, Алексей, — пробормотал он, прикрывая губы ладонью, чтобы Бусыгин не слышал наверняка.

— Да мне донецкие на хрен не сдались! — сказал Телицкий. — Я никого не трогаю, меня пусть никто не трогает. И вообще — все сами по себе!

— Золотые слова! — крикнул Бусыгин.

Телицкий достал из кармана куртки сигареты, выщелкнул из пачки одну. За второй тут же потянулся Сева.

— Я — за компанию.

Они затянулись. К домику тем временем подъехал убитый «лэндровер», грязный, обшарпанный, с разбитой фарой.

— Похоже, наш транспорт, — сказал Сева.

— М–да, не для дорогих гостей.

Телицкий поежился от ветра, затрепавшего тентовый край.

— Да и пофиг, — сказал Сева. — Неделя без жены, Порошенко и дятла-редактора, на мой взгляд, вполне стоят, чтобы не плевать на донецких через губу.

Водитель вышел из «лэндровера» и, попинав колеса, скрылся в доме. Не прошло и минуты, как он появился на крыльце вместе с их куратором, одетом все в те же брезентовые штаны, но уже без штормовки. Вместе они замахали журналистам.

— Бусыгин, зовут нас, — заглянул под тент Телицкий.

— Иду, — ответил Бусыгин, пряча смартфон в нагрудном кармане.

Водитель был щуплый, с костистым, неприятным лицом. И к тому же с редкими зубами.

— Этих двух — в Донецк, — указал на Тищенко и Бусыгина куратор. — Довезешь до администрации, их там оформят, и с ними все.

— А третьего? — водитель простужено шмыгнул носом.

— Третьего...

— В застенки, — подсказал Телицкий.

Донецкий впервые улыбнулся.

— Свези в Степцовку, к Юрию.

Водитель заулыбался и сам.

— К Юрке-то? К Юрке я могу. Он мужик просветленный.

— Какой? — спросил Телицкий.

— Увидишь, — пообещали ему.