А ведь она могла. Она была полной силы.

Мой палец покачивает лежащий округлый булыжник. Как он попал сюда? На этом углу Первого стоит лес с низкими деревьями и пушистыми кустами, но нет предгорья или хотя бы разбросанных валунов, неоткуда взяться таким крупным камням. К тому же он лежит поверх примятой зеленой травы — сначала трава выросла, потом появился камень.

Может, его сюда кто-то когда-то забросил так же, как совсем недавно, десять поворотов назад, Крин зашвырнула во влажный лес серый камень.

И меня теперь швыряют так же, как она его — против воли. Да, мне хочется так думать, мне хочется хотя бы этим «заставили» оправдать себя и то, что я лежу сейчас у перехода, а не шагаю обратно с требованием вывести меня… Ведь я не хочу, я не хочу никуда ходить!

«Мы можем уничтожить весь скрывающий его лес, и это изменит мир вокруг камня».

Я сама говорила? Интересно...

Лес на месте, изменение вокруг себя я приняла, скоро встану и направлюсь в переход. И снова не одна.

Мой новый Мастер…

За вдох до того, как мне ее представили, я успела сообразить, что совсем не задумывалась — какой она может быть? А ведь это важно.

Когда же я ее увидела… Да, я знаю, нельзя присматриваться к своим Мастерам, сначала нужно обязательно спросить, получить согласие. У нас принято защищать личное, в конце концов, я ведь не знаю, из-за кого Крин не хотела, чтобы ее имя произносили другие голоса.

Но эта девочка… Со всей ее юностью, худобой, высоким ростом и самодовольством в позвоночнике…

Меня в тот миг пронзило: надо отказаться, настоять на том, что я не готова возвращаться и никогда не буду готова, что Крин — единственная, с кем я могла работать. Да что угодно мне надо было сказать! И пусть бы меня все Старшие собрались и обсуждали.

Но тут Ала выдала: «Это — Сатс, наша гордость и лучшая ученица. Доверяю ее тебе, Инэн». А я умею видеть суть в речи. Здесь это — «доверяю тебе». Моего опыта хватило услышать несказанное: «Если ты не примешь, закреплю за другим, и кто знает, как оно может выйти. Ты же убережешь, потому что однажды не уберегла».

Не для моей совести такие игры.

А даже если не игры, то все равно не для меня. Я не гордость и не лучшая, а поражение и позор. У меня нет желания куда-то идти, нет причины где-то там водить, учить и оберегать эту новенькую. На кой ее выводить с Первого, если ее выводить ненадолго? Для каких коротких целей?

«Каждому Мастеру нужны минимальные показатели», — вспоминается Ала, непроизвольно вспоминается, будто мысли прочитала.

Да-а, не каждому Основателю дадут пару с входным условием, что пара временная. Подобрали ведь меня — ту, которая не найдет сил отказаться.

Я выталкиваю из маленькой удобной выемки округлый камень и сама переворачиваюсь на другой бок.

Моей Старшей сейчас рядом нет. Она в сотне шагов, провожает новенькую. Я удивилась, когда она вышла наружу, а потом еще и выбралась так далеко, к самому краю. Но все-таки проводы — это повод весомый, а если совсем красивого носа не высовывать, то привычки все заметят.

Сейчас я не вижу ее, передо мной — плотные кусты. Отсюда мне видно лишь кусок неба и еще шпиль. Его вообще из всех мест видно.

Черный прямой столб, число его боковых граней равно числу граней каждого осколка. Все было очень строго, когда собирали мир. Зачем этот шпиль был нужен, никто не помнит. Когда я выходила на путь, один выпуск учеников мог обхватить его по кругу — на удачу в дальнейшем, потому что, мол, мир тогда собирали, начав именно с этого шпиля, а сейчас вы начинаете…

Сейчас, пожалуй, не наберется, чтобы обхватить.

Приносит ли на самом деле удачу и стартовый ли он, мы не знаем. Разное про него говорят. Вроде бы из верхушки шпиля выходили лучи, которые, как шапкой, накрывали весь Первый, а когда мир разрушился, устройство сломалось. Это предположение крепится к слухам о тюрьме. С этим мнением спорят — шпиль-то не заканчивается, у него нет верхушки. Он тянется к небу и теряется в дымке… И с этим спорят. Говорят, сам шпиль высотой не больше семи сотен ростов… И с этим спорят, потому что вот же… Но говорят, что выше материи идет голограмма.

— …со спокойным сердцем. Отправляйтесь.

Вскидываюсь. Я и не заметила, как они закончили свои разговоры и подошли ко мне.

Со своим Мастером я еще не беседовала, мы лишь молча посмотрели друг на друга. В ней я увидела молодость не только на лице, но и в знаниях, увидела суету не только в проворных глазах, но и в мыслях. Поняла — эту девочку мне придется переучивать, хоть ей самой это будет не нужно, ведь она тоже знает, что мы вместе ненадолго.

Кстати, а если бы я была не с такой новенькой, то дали бы нам быстрый транспорт или пришлось бы на подвесках и на ползучках добираться? Сами бы мы ушли только завтра, а тут словно торопит кто…

Ала, выполнив всю и показную, и неофициальную части, скрывается на тропинке за кустами — и мы остаемся одни.

Мой новый Мастер, проводив ее взглядом, поворачивается ко мне:

— Ну и…

Я чуть воздухом не давлюсь. Но тут же беру себя в руки:

— Присаживайся. Спешить нам некуда, а поговорить надо.

Она опускается на траву, но в ней нет послушания. Я еще ничего ей не указала серьезного, а она уже всем недовольна: так двигается ее рука, отбрасывающая комочек земли из-под ладони.

— Итак, Сатс…

— Мастер Сатс, — неожиданно перебивают меня.

И я едва не давлюсь воздухом второй раз.

Или будет третий, или я его не допущу.

— И я попрошу вас четче выговаривать мое имя, уважаемая Инэн, — продолжает «наша гордость».

Мне уже смешно, и просыпается что-то вроде зловредности. Ведь эта девочка слышала, что Ала мне ее доверила, но теперь будто не помнит, кто от кого зависит.

Тянет улыбнуться, но я не улыбаюсь. Только цокаю языком: «Вот ведь!»

— Хорошо, как скажешь, Мастер Са… ц! — цокаю в конце имени еще раз и наблюдаю, как ее щеки полыхают возмущением.

В ее глазах четко видно «Я бы попросила!», но вслух она все-таки ничего не произносит. Ладно, первый урок будем считать усвоенным.

— Запомни, Мастер Са-ц! Между Основателями и Мастерами всегда лежали границы. И пусть многое изменилось, как ты знаешь из уроков, однако ничего не изменилось. Советую тебе на будущее их не переходить.

— Какие границы? — удивляется она по-детски.

— Границы нашего с тобой положения, которые основываются на наших с тобой обязанностях. Твои заключаются в том, чтобы действовать по моему слову, а без слова не действовать. Мое же дело — смотреть за всем и присматривать за тобой.

— Не надо за мной присматривать! Я уже не маленькая и никогда не была в последних.

— Надо.

Молчит. Видно, Ала ей говорила, что лучше меня слушаться и не спорить.

Закрепим.

— Я понимаю, в тебе кипит твоя кровь. Если ты раньше думала, что чем-то отличаешься, и я сейчас должна тебя как-то выделять, то смирись — одним своим гонором ты такая же, как и все твои предки во всей истории.

Молчит.

Ах, как хорошо, когда она молчит! Как хорошо, когда тишина!

— Мы поняли друг друга. Значит, можем сработаться. Прежде чем сделать хоть какой-то шаг, мне надо понять, к чему и как ты готова, — продолжаю я, подперев голову рукой. — Я знаю, тебя учили хорошо: у нас одна Старшая. Но мне уже известно то, что лежит за пределами учебы и Первого, а тебе — пока нет.

Хмурится, сопит обиженно.

Эх, Мастер Сатс…

Я разворачиваюсь и укладываюсь на спину, закинув руки за голову:

— Посмотрим, как у тебя со знаниями. Почему над Первым сейчас проплывает 634-ый?

— «Нумерация установлена от ближнего к Малой. Идет по сфере. Фиксация окружностей в двух полюсах, направление расчета — по общему движению», — воодушевленно тараторит эта отличница.

Да-а, все это заучивали.

Интересно, ей понятно что-нибудь?..

Когда-то я пыталась проникнуть в суть этой фразы, но вскоре сообразила, что выучить ее дозвучно проще и для учебы полезней. И я учила ее старательно, даже иногда проговаривала вслух. Однажды меня за этим занятием остановила на нижней галерее одна из проходящих мимо Основателей. Я тогда растерялась — ведь, кроме своей матери, я никого из них не видела, а мать допускали на Первый нечасто. Поэтому вытаращилась на эту женщину в рабочей куртке. А она спросила, понимаю ли я то, что учу. Захотелось кивнуть — конечно, понимаю, что ж я, глупая разве… А потом догадалась — ей-то все равно, что я отвечу, а себе я совру.