И Федерико Корхес, весело насвистывая, пошел прочь. Интересно, с какой целью Тоньеко установил слежку за домом Эстелы ди Сальваторе?..

Глава 39

По утрам Ана Роса согласно уже укоренившемуся обычаю поднималась к Фьорелле с кипой газет; но теперь ее сопровождала Мартика.

Пока Ана Роса монотонным голосом вычитывала из газет новости, которые бы могли заинтересовать и развлечь Фьореллу, та с нежностью и любопытством наблюдала за Мартикой.

Мартика тихо сидела в уголке бабушкиной кровати и, поджав под себя ноги, вязала своей кукле платья, фасоны которых брала из старых журналов мод.

Федерико Корхес купил девочке несколько роскошных «дочек» с длинными волосами и в нарядных, обшитых кружевами платьицах, но Мартика сохранила верность своей старой Карменсите, большой улыбающейся брюнетке, которая умела говорить «мама». Карменсита оставалась в доме Эстелы все это время; когда Ирена и Херман забрали Мартику, девочка, чтобы утешить бабушку, взамен себя предложила ей свою куклу, чтобы Фьорелла, глядя на нее, думала о Мартике.

Карменсита заняла любимое кресло Фьореллы, в которое с тех пор не позволялось усаживаться никому. Иногда Фьорелла шила для куклы наряды в ожидании того момента, когда Ирена приведет Мартику в гости, и девочка каждый раз была в восторге от замысловатых платьиц, сочиненных бабушкой. А Фьореллу ее новая роль, роль портнихи для Карменситы, развлекала и утешала; было чем занять руки и мысли.

С тех пор как Мартика снова водворилась в их доме, Фьорелла была вынуждена передоверить роль костюмера и швеи самой Мартике.

Ей нравилось, что ребенок не сидит без дела. Нравилось то сосредоточенное и углубленное выражение, которое появлялось на лице девочки, когда она шила или вязала. Нравилось, что Мартика с ответственностью подходит ко всем делам и небольшим поручениям, которые на нее возлагали: сходить за хлебом в пекарню за углом, принести мороженое. Она любила помогать Онейде на кухне. Никто, казалось бы, специально не приучал девочку к труду, просто она была устроена так, что считала праздность худшим для себя состоянием.

Эта привлекательная в любом человеке черта наполняла сердце Фьореллы гордостью и умилением.

Она не могла как следует воспитать своих собственных внуков. Этот же чужой по крови ребенок казался Фьорелле куда более родным по душе, чем изнеженные Ана Роса и Даниэль. Сейчас Фьорелла с большим удовольствием наблюдала за Мартикой и не слушала того, о чем читала ей Ана Роса, но и не прерывала ее, полагая, что внучке необходимо выполнять хоть какой-то небольшой долг.

Эстела уже третий день не поднималась к свекрови.

Фьорелла знала, что невестка и адвокат Оливейра пытаются опротестовать через суд решение полиции, наложившей арест на их с Херманом счета. Оливейра был уверен в том, что дело они непременно выиграют, так как теперь наверняка знал, что у Темеса не было оснований для того, чтобы арестовать счета.

Фьорелла не вникала во все эти дела, считая Оливейру человеком компетентным в таких вещах. Да и Эстела разумная женщина, она сумеет постоять за себя. И, собственно, чем она, беспомощная старуха, могла им помочь? Только выслушать, только посочувствовать в случае провала мероприятия… Эстела ни о каком провале и слышать не хотела. Она, как и Оливейра, не сомневалась, что решение суда будет в ее пользу.

Ана Роса закончила чтение газет, поднялась и вышла из комнаты.

— Как себя чувствует мама? — Фьорелла задала этот вопрос Мартике, и даже слегка поморщилась: голос ее прозвучал фальшиво. Она знала, что Ирена чувствует себя плохо. Конечно, эта дама может позволить себе отдаваться страданиям, в то время, как другие за нее работают.

— При мне она никогда не плачет, — отвечала Мартика, не переставая шевелить спицами, — но я вижу, ей очень тяжело. — При этих словах девочка вздохнула. Ей тоже было тяжело, но она старалась держаться, чтобы никого не расстраивать своими слезами.

— А Хермансито? — продолжала расспрашивать Фьорелла.

— Хермансито — мужчина, он держит свои чувства при себе, — Мартика говорила совсем как взрослая, — иногда, я вижу, он даже пытается меня развлечь… Но, честно говоря, мне все равно очень грустно, хоть я стараюсь и не показывать этого.

— Ты правильно делаешь, — поддержала ее Фьорелла. — Этим самым ты оказываешь большую помощь Эстеле.

— Бедная мама Эстела, — подхватила Мартика, — мы все ей свалились на голову со своими проблемами… Хорошо, что с нами сейчас живет Федерико, правда? Он нам всем помогает. Я так привязалась к нему.

— В самом деле? — с улыбкой произнесла Фьорелла.

— Да, ведь он добр, как ангел!

— Как-как? Как ты сказала?..

С лица Фьореллы вдруг сползла улыбка. Какое-то смутное воспоминание, как змея, скользнуло в ее сердце. Ангел, ангел… Это слово вызвало у Фьореллы какую-то странную ассоциацию… Стоп! Какую ассоциацию? Ангел!..

Тут ее как будто ударило током.

Она вспомнила свой сон, приснившийся ей накануне гибели Хермана Гальярдо.

Боже мой! Это был пророческий сон!

Она видела город, охваченный пламенем… Видела Мартику и Хермана, Виолету, которая пыталась провести их сквозь огонь. И еще она видела во сне человека, чья ангельская красота ужаснула ее, потому что у этого человека были пустые глаза… Так вот почему, когда она увидела впервые Корхеса, ей показалось, будто она знала его когда-то… Корхес похож на человека из сна, человека с такими странными глазами… Фьорелла не была суеверной, но теперь она решила, что этот сон послан ей Богом с целью предупреждения… О чем? Она подумала, что ведь и в самом деле они о Корхесе толком ничего не знают. Кто он? Откуда к ним свалился? И почему она сейчас чувствует страх при мысли о нем?..

— Что с тобой, бабушка? — словно издалека донесся до нее голос Мартики.

Фьорелла с усилием улыбнулась ей.

— Вот что, детка, пригласи-ка ко мне Ирену.

— Маму? — удивилась девочка.

— Да-да, твою маму. Позови ее ко мне побыстрее.

Но в эту минуту дверь раскрылась и на ее пороге появился сияющий Хермансито.

— Бабушка Фьорелла, Мартика! Мой папа, мой папа приехал!

Никого и никогда Ирена не обнимала еще с такой горькой мучительной отрадой, как сейчас Карлоса. Они стояли посредине гостиной, сцепившись, как два потерпевших кораблекрушение и выброшенных волною на берег человека, и не могли разъединиться. Провидение сводило и разводило их, снова сводило, чтобы опять развести в разные стороны, но эта встреча несла в себе что-то такое особенное, что они оба почувствовали: если им и суждена новая разлука, то душой они все равно всегда будут вместе.

Ирена, припав к плечу Карлоса, улыбалась сквозь слезы. Он теперь ей как брат, нет, он дороже брата. Тот, который разъединил их когда-то, теперь соединил их до гробовой доски, но совсем иначе, чем они оба могли себе представить. Отныне ни она ему, ни он ей не принесут никакой боли. У каждого из них своя жизнь и своя судьба, но они родные друг другу люди. Их навсегда породнило общее горе.

Они не замечали, что гостиная уже полна людей: на шум спустился из своей комнаты Федерико Корхес, вышли из кухни Онейда с Мариелой, прибежали Мартика и Хермансито, за ними появились Ана Роса и Милагритос.

Наконец Ирена отстранилась от Карлоса, чтобы дать ему возможность со всеми поздороваться. Все ему улыбались, все радовались его приезду, как будто надеясь, что Карлос внесет оживление и бодрость в грустную, несмотря на общие усилия держаться и не падать духом, атмосферу дома.

Карлос всматривался в лица окружавших его людей. Он ощущал себя в эти минуты главой большого семейства, который обязан внести в дом спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

Наконец Ирена, обратившись ко всем, произнесла:

— Дорогие мои, мне надо переговорить с Карлосом о многом… Сеньор Федерико, а вы останьтесь с нами, если можно.

Гостиная опустела.

Федерико Корхес, следуя приглашению Ирены, опустился в кресло.