— Столпы государства… — иронически повторил Вафо-джан.

Его прервал громкий, требовательный звонок. Все замолчали. Ювелир быстро поднялся и пошел открывать. У ворот стоял девонбеги. Это был толстый, неповоротливый мужчина с огромным животом и короткой шеей. Длинная черная борода, казалось, начиналась у самых глаз. За ним стояло еще несколько человек.

— А, Тахир-джан, — забасил он, бесцеремонно входя во двор. — Чего это ты днем запираешься, боишься, что ли, кого?

— Времена теперь неспокойные, — ответил ювелир. — Вы изволили прийти за…

— Да, да, угадали, — прервал его девонбеги. — Эй, Гафур, пошли?

— В доме гости, — осторожно, чтобы не обидеть девонбеги, сказал ювелир. — Я вам сейчас сам вынесу.

— Это еще что? — засмеялся девонбеги. — Оймулло в гареме, так ты, никак, к себе женщину привел? — И, продолжая громко смеяться, зашагал во внутренний двор. За ним шел его слуга, еще более устрашающего вида, чем сам девонбеги.

Встревоженный ювелир последовал за ним. Он прекрасно знал, что девонбеги нахальнее самого миршаба, и боялся, как бы он не устроил в его доме при гостях какого-нибудь скандала.

Действительно, увидев приготовления к плову, девонбеги громко воскликнул:

— Ого, да здесь, оказывается, плов готовят! Что ж ты молчал, Тахир-джан! Ай, скупец! А ну, Гафур, пойди позови сюда моих джигитов, посидим, поболтаем, пока плов сварится. Только смотри, Тахир-джан, рису засыпай больше, нас человек пять-шесть, и аппетитом нас бог не обидел.

Гости растерянно смотрели на него. Ювелир ничего не ответил, прошел в каморку и вынес завернутую в кисею и белую бумагу корону Пошшобиби.

— Вы уж меня извините, — вежливо, не повышая голоса, сказал он девонбеги, протягивая ему корону. — Сейчас вам нужно выполнить свои обязанности и отнести корону в Арк. А завтра, если, даст бог, все будет благополучно, приходите, плов за нами.

— Ах, вот как ты со мной разговариваешь! — схватил ювелира за ворот взбешенный девонбеги. — Ты меня из дома гонишь? Вместо того чтобы возблагодарить аллаха за то, что мы оказываем твоему дому такую честь, ты…

— У меня гости, — твердо сказал ювелир.

— Ах, у тебя гости! — наливаясь злостью, закричал девонбеги. Вскочив с места, он яростно бил нагайкой по голенищу.

Слуга Гафур, который уже успел привести своих товарищей, подошел к девонбеги и что-то тихо сказал своему господину. Тот кивнул и повернулся к ювелиру:

— Нет, мой милый, нас не проведешь. Это у тебя не гости, это… это собрание джадидов! А иначе зачем бы тебе держать ворота на замке? Зачем прогонять меня? А? Ишь как побледнел!

— Взгляните-ка на них! — сказал Алимходжа Вафо-джану. — Стоило только не пригласить их на плов, и они сразу вас записали в джадиды.

— Заткнись, собака! — заорал на него девонбеги. — Думаешь, если ты ученый, так тебе все дозволено! Вот прикажу сейчас моим молодцам связать вас и всех засажу в тюрьму.

— А ну, потише, господин девонбеги! — вышел из себя ювелир. — Не для того сидел я целую неделкх над короной светлейшей Пошшобиби, чтобы меня в моем собственном доме оскорбляли.

Знайте, что… Он не успел договорить, как за дверью раздался голос Фирузы:

— Дядюшка Тахир-джан, Оймулло просила узнать, не учинил ли этот грубиян девонбеги в ее доме скандал?

У девонбеги от злости чуть не вылезли глаза, и он бросился к двери, чтобы избить нахалку, но его удержал Гафур. Он часто стоял на карауле у ворот гарема и узнал Фирузу по голосу.

— Их светлость Пошшобиби велели, чтобы Оймулло сходила домой и узнала, в чем там дело, почему не несут до сих пор их корону, — снова послышался из-за двери голос Фирузы. — Они сказали: Я хорошо знаю грубость девонбеги, но если он только осмелится оскорбить чем-нибудь моего мастера или хотя бы повысить на него голос, скажите мне, я так его отделаю, что он всю жизнь будет помнить.

Девонбеги побледнел, ноги у него задрожали, он прислонился к стене и умоляюще посмотрел на Гафура.

— О, мы знаем, как великодушна и милостива их светлость Пошшобиби, — громко произнес Гафур, не растерявшись. — Никакого скандала нет, просто здесь немного пошутили.

— Да, да, конечно, это была шутка, — заикаясь, пробормотал девонбеги. — Передай, пожалуйста, Оймулло, что мы только хотели немного посмеяться… Ну а если мы в чем провинились, то просим извинения… Ну, приятно вам оставаться, дай бог вам хорошего аппетита. Мы пошли…

Гафур вышел первым, за ним побрели его растерянные и испуганные дружки, шествие замыкал девонбеги. Проходя мимо Фирузы, стоявшей у двери в парандже, он остановился и, пытаясь выдавить на своем лице улыбку, еще раз заискивающе повторил:

— Так уж ты передай, пожалуйста, Оймулло, что мы пошутили.

— Если вы еще хоть раз попробуете так пошутить, то я все расскажу их светлости Пошшобиби. Так и тетушка караулбеги приказали. Ну ладно, несите быстрее, а то как бы мне еще за вас не попало.

— Сию минуту все будет исполнено, — подобострастно ответил девонбеги и вышел на улицу.

Мужчины долго молчали, и только после того, как Фируза закрыла за девонбеги ворота, стали приходить в себя.

— Слава богу, ушли, — с облегчением сказала Фируза, входя. — Что-нибудь надо сделать, дядюшка?

— А где Оймулло, девочка? — спросил ювелир.

— Оймулло… — Фируза немного растерялась. — Оймулло в Арке… Я себя плохо почувствовала, дядюшка, жар у меня поднялся, вот Оймулло и велела мне идти домой… Подхожу к дому и слышу — девонбеги орет… Ну, я и…

— Значит, все сама сочинила? — засмеялся ювелир.

— А что же было делать? — смутилась Фируза.

Мужчины наконец поняли, что произошло, и громко расхохотались, расхваливая догадливую Фирузу.

— Молодец, доченька, — обрадовался ювелир, — отвела беду. Сто тысяч раз спасибо твоему отцу, лучше всех нас сообразила…

Ну, иди отдохни. А господин доктор даст тебе лекарство.

— Спасибо, дядюшка.

Фируза поднялась в балахану, а ювелир, взглянув на расстроенные лица гостей, сказал:

— Ну что ж, друзья, собака полаяла и, слава аллаху, сбежала. Это еще недостаточное основание, чтобы отказаться от плова…

Вечером того же дня в доме ткача Гуломали собралось человек восемь его товарищей по ремеслу.

Хайдаркул и Асо еще не пришли. Гости пили чай, курили чилим и вели неторопливую беседу.

— Верно говорят, что горшечник пьет воду из разбитого черепка, — сказал старый ткач. — Вот взять нас, ткачей, — одеваем всех в атлас и шелк, а сами ходим в ситцевых да карбасовых халатах. Взяли бы все ткачи Бухары да и договорились — давайте целую неделю только на себя работать. Сошьем себе шелковые халаты и будем в них щеголять.

— Как же, только шелковых халатов не хватает!

— Желудок пустой, в кармане ни теньги, зато уж гордости до неба, — заметил кто-то.

Раздался стук в ворота. Все удивленно переглянулись. Асо с гостем должны были прийти с соседского двора. Кто еще мог в такой поздний час стучаться к ткачу? Открыв ворота, Гуломали увидел Асо и Хайдаркула. Гуломали хотел спросить, почему они пришли не через соседский двор, но Хайдаркул быстро шепнул ему:

— Тише!

Они прошли в калитку.

— Ну как, все собрались? — спросил Асо.

— Да.

— Все восемь?

— Да.

— Что вы им сказали?

— Как велели. Сказал, что будет гость из Персии, человек мудрый, известный…

— Правильно, — перебил его Хайдаркул, — так и говорите: перс из Мешхеда, духовный наставник, хаджи, совершивший паломничество в Мекку.

— Хорошо, — сказал Гуломали, и все трое пошли в комнату. Собравшиеся встретили гостя стоя, почтительно поздоровавшись, усадили его на почетное место. Асо сел ниже.

— Илохи омин, — произнес Хайдаркул, молитвенно подняв руки. — Да снизойдет милость бога на дела ваши и на дом ваш, да одарит вас твердой памятью и крепким здоровьем аллах великий и справедливый! Пусть обходят вас стороной немощи и болезни!

— Спасибо, — почтительно ответил ему Мадсолех, — добро пожаловать!

Опустив смиренно глаза, Хайдаркул минуту помолчал, а потом, вздохнув, произнес: