— Эй, безумный Хочешь быть мне другом?! Что ты тут делаешь?

Хайдаркул подбежал:

— Иду в Каган! Пойду в Каган, помешаю поезду, не пущу поезд в Бухару, не дам, не дам ему туда пройти! Посади меня на свою арбу!

Помощник казикалона расхохотался:

— Ого, да у тебя, как вижу, важные дела! Ты сам хочешь остановить поезд? Да как ты справишься? Поезд задавит тебя!

— Посади сначала на арбу, тогда скажу, — настаивал Хайдаркул, шагая рядом. — Видишь, ноги мои распухли…

Распухли ноги у меня, А есть ли совесть у тебя, Жестокий арбакеш? Что делать мне, не знаю я, Жестокий арбакеш!

Песенка развеселила арбакеша, он остановил арбу и с разрешения хозяина сказал:

— Ну, залезай скорее, давай, давай, Хочешь быть мне другом?.

— Не хочу! — ответил Хайдаркул и легко прыгнул на арбу. Усевшись сзади, он увидел два новых кожаных сундука. Они были заперты, и Хайдаркул собрался было сесть на один из них, но хозяин арбы прикрикнул на него, велел сесть подальше.

— Подумаешь, поставил кожаную скамеечку, а садиться нельзя. Кто же на нее сядет?

Все рассмеялись.

— Это не скамеечка, а сундук, сундук из кожи…

— А для кого кожа?

— Для русского консула! — уже громко смеясь, сказал помощник казикалона.

— Пусть консул кушает кожу, а я буду есть плов. Он — кожу, а я — плов. Консул кожу, а я плов!..

— Ну, хватит! — прервал помощник. — Скажи лучше, как ты остановишь поезд?

— А вот как!.. Огненная арба придет — фш-ш, фш-ш, — Хайдаркул запыхтел, как паровоз, выпускающий пар, — а я посмотрю ей прямо в глаза да как закричу пуф, она и останется — таракко-турук, таракко-турук… Меня научил сам казикалон! Его милость — мой хороший знакомый! Вот и эту арбу он для меня послал… Я в парке Кагана однажды ночевал, знаете, в Убачули… В саду пирушка была, и казикалон там пировал…

— Погоди, Хочешь быть мне другом? Как тебя по-настоящему-то зовут?

— Меня безумным все зовут, сам я равнодушен, а мой дом разрушен, — пробурчал Хайдаркул и захохотал. — Не-ет, я не женюсь, ни за что! Сколько ни просите! Сейчас мое имя спрашиваете, а потом и жените. Не выйдет!

Меня не проведете!

Помощник казикалона вытащил тыквенную табакерку с насом, положил себе немного под язык, потом предложил Хайдаркулу. Тот взял щепотку и уставился молча в одну точку.

— Да что с тобой? Почему молчишь?

Хайдаркул, держа нас во рту, отмахнулся. И вместе с ним все умолкли. Вдруг он резко выплюнул нас и пробормотал:

— Ух, истина или друг!

Помощник казикалона, задремавший было, от неожиданности вздрогнул.

— А, чтоб ты провалился! — крикнул он сердито. — Убирайся отсюда! Охранники рассмеялись, засмеялся и Хайдаркул. Он спрыгнул с арбы и, бормоча себе что-то под нос, побежал в степь.

Уже приближаясь к депо в Кагане, Хайдаркул встретил русского чиновника, который спросил его:

— Эй, сарт, скажи, куда идешь? Хайдаркул дико вытаращил глаза.

— Меня послал казикалон Бухары к русскому консулу… А ты кто, чей сын и откуда идешь?

— Я не… не понимаю, что говоришь, — сказал чиновник, коверкая русский язык.

— Что не понимает, то болван знает… — При этом Хайдаркул показал пальцем на голову чиновника. — Ты шайтан и сын шайтана! Маники-саники знаешь? Эмира бухарского знаешь? Белого царя знаешь, черного царя знаешь? Маники, саники, урусчаники, сартичаники!..

Чиновник был ошеломлен потоком бессвязных слов, но, вглядевшись в заросшего, косматого Хайдаркула, понял в чем дело.

— А… саники… безумный! Иди, иди, сарт, ступай!

— Безумный? — Хайдаркул дико посмотрел на чиновника. — Бог, бог, бог! Саники-маники бог! Безумный саники, безумный маники, ха-ха-ха!

Чиновник, не на шутку испугавшись сумасшедшего, попятился назад, а увидев его дикий взгляд, бросился бежать, перепрыгнув арык.

Хайдаркул захохотал еще громче и бросился за ним, но тот бежал не оглядываясь, тогда Хайдаркул остановился, передохнул и пошел в депо.

Со времени создания депо в Кагане прошло десять лет. Там работали опытные русские железнодорожники, мастера и путейские рабочие. Они съехались из разных городов — Ташкента, Асхабада, Мары… Были здесь и ссыльные, так называемые политически неблагонадежные из Петербурга. Работали и местные жители — таджики, узбеки, попадались и татары.

Умар-джан был одним из первых местных жителей, пришедших в депо, он втянулся в это новое дело и работал очень хорошо.

Кто отец Хасан Али всю жизнь батрачил на баев в кишлаке Зирабад. Не нажил ни гроша, как говорится, из одной рубашки никак двух не мог имкроить. Мать Умар-джана умерла от голода в неурожайный год, оставив десятилетнего мальчика сиротой. Хасан Али бросил свой домишко и, забрав сына, пошел искать счастья на строительстве железной дороги по линии Кизилтеппе — Каган. И отец и сын хорошо справлялись с работой, рыли арыки, таскали кирпичи, да мало ли что еще приходилось им делать, — они все выполняли безотказно. Русские начальники были ими довольны, их кормили вполне прилично, они приоделись и вместе с русскими жили в красном вагоне.

Хасан Али остался и на строительстве депо, а потом, когда депо было выстроено, продолжал там работать вместе с Умар-джаном. Не гнушался черной работой, которую ему обычно поручали. Так и прижился и друзей приобрел: старого кузнеца, русского, по фамилии Матвеев, и молодого рабочего, тоже русского, Николая Смирнова.

— Мне, конечно, мастером уж не быть, — говорил старик, — но вот у Умар-джана голова светлая, всему научится. Учите его, век вам благодарен буду.

Умирая, он соединил руки Умар-джана и Николая. Последние слова его прозвучали как завещание:

— Не покидайте друг друга, я поручаю вас обоих богу.

Он умирал спокойно, веря, что сын его обрел верных друзей и не пропадет в этом мире.

Действительно, братская дружба связала молодых людей. Все свои знания, все свое умение Николай передавал Умар-джану, и он стал одним из лучших мастеров депо. Умар-джан изучил паровоз до тонкостей, отремонтированные им машины работали безотказно.

Умар-джан и Николай ремонтировали паровоз. Они не заметили Хайдаркула, и он, постояв немного молча, наконец воскликнул:

— Истина или друг?

Друзья мгновенно оглянулись и расхохотались. Умар-джан положил инструмент и быстро сошел с паровоза.

— Идем, идем, — сказал он, приветствуя Хайдаркула. — Амон дома… Шурпу собирался варить. Наверное, готова уже.

— А как же работа? — спросил Хайдаркул.

— Да я почти закончил, а что осталось, Николай доделает.

И Умар-джан решительно, крупным шагом пошел впереди. Подковки его сапог громко стучали по камням мостовой.

Это был смуглый, высокий, крепко сложенный двадцатитрехлетний мужчина. Большие черные глаза приветливо смотрели на людей, улыбка часто трогала губы под небольшими черными усиками. Голос у него был звучный, движения спокойные.

Жил Умар-джан недалеко от депо. Деревянный забор ограждал небольшой дворик, где стоял его маленький дом.

В крохотной передней находилась железная плитка, на которой варилась шурпа, из чугунного котелка вовсю шел пар, распространяя аппетитный запах. Тут же кипел чайник.

У плиты хозяйничал Амон. В первое мгновение Хайдаркул не узнал юношу, так он изменился после ухода из страшного убежища Ходжа-Убон. На нем синяя бумазеевая косоворотка с маленькими перламутровыми пуговицами, заправленная в черные брюки, вид у него очень бравый. На голове — черная бархатная тюбетейка, на ногах поношенные, но еще вполне приличные сапоги. Щеки пополнели и гладко выбриты, в глазах появился радостный блеск.

— Здравствуйте, дорогой Хайдаркул! — воскликнул юноша. — Пришли наконец!

Амон двинулся к нему навстречу, обнял Хайдаркула, как родного брата.

— Вот, оказывается, кто! А я думаю — что за русский в тюбетейке? Ну, как живете-можете? Забыли о своих горестях и печалях?

— Слава богу, слава богу! — радостно воскликнул Амон. — Сжалился бог надо мной. Но не ему — вам я обязан, вашей помощи… И вот брату моему, Умар-джану, приютил он меня, избавил от забот… Ни о воде, ни о дровах думать не приходится. Мне сейчас хорошо, очень хорошо… Работаю в депо. Вижу столько нового, интересного, что и во сне не снилось. Какие есть ученые, знающие люди, мне у них учиться надо!..