— Слышь, Волгин, не много на себя берешь? Подымешь?

— В самый раз. Ты ведь с Инной давно познакомился, еще когда ее приятелей за вымогательство задерживал. Помнишь, была история? Конечно, помнишь! А зная ваши характеры, не надо много ума, чтобы предположить, как дальше развивались события.

— Чо те надо?

— Ничего. Не ругайте Своего начальника, — Волгин встал, — ведь у вас мог быть начальник гораздо хуже. Писать на тебя в УСБ я не собираюсь. Пойду работать…

Он уже переступил порог, когда ББ окликнул:

— Обожди!

Из сейфа Катышев достал вскрытый конверт, бросил на стол:

— Держи. Из Москвы, по секретной почте пришло…

— Благодарю.

Входящий номер был недельной давности. Завалялось в канцелярии или ББ придержал?

Посредник Паша сидел в коридоре с непроницаемым лицом, но печальными глазами, похожий на мастера восточных единоборств, чьих лучших учеников только что отбуцкали в кабаке пьяные хулиганы.

Волгин прошел мимо, на ходу знакомясь с содержимым конверта, не останавливаясь, бросил:

— Подождите пару минут. — И заперся в кабинете.

По местной линии дозвонился до постового на входе в РУВД. Назвал фамилию и краткие приметы Паши, распорядился не выпускать, если захочет уйти. Потом опять взялся за пришедшие из столицы бумаги.

Московский уголовный розыск, в помощь которого Волгин не очень-то верил, — прошли те времена, когда МВД был единым, слаженным механизмом, нынче каждое колесико вертелось по-своему, а механики занимались вообще черт знает чем, — так вот, прославленный МУР сообщал, что Локтионов Э.А. действительно с такого-то по такое-то число останавливался в гостинице, занимал такой-то номер, входил в деловые контакты со следующими фирмами… А также неоднократно звонил в Новозаветинск: трижды — к себе в контору, трижды — домой, пять раз — Кольской и столько же — Варламову. Наибольшая активность пришлась на день убийства Инны и последующий.

На выводы много времени не требовалось. Ничего нового, но приятно, когда оказываешься прав в своих предположениях.

В дверь постучали.

— Да! — крикнул Волгин, убирая муровское сообщение в сейф и готовясь встретить гостя, совершенно позабыв, что дверь запер.

Когда он выглянул в коридор, посредник Паша сидел с прежним видом, а Поперечный медленно удалялся в сторону лестницы.

— Костя, я здесь!

— Ничего не получится, — заявил Поперечный, устроившись за столом. — Я просмотрел материал в дежурке, факт незаконного лишения свободы ничем не подтверждается. Хотя, конечно, все понятно… Увы, придется отпускать.

— Это я уже понял.

— Тогда зачем было меня вызывать?

— Решение тебе принимать.

— Могли бы и по почте к нам отправить, спешить уже некуда.

— Есть еще один момент. Этот наш нынешний «терпила» — ближайшая связь Варламова. Помнишь еще такого?

— Которого убили?

— Вот именно. «Терпила» — ближайшая связь Варламова, а покойный Варламов, в свою очередь, — ближайшая связь Локтионова. Можно сказать, его зам по темным делишкам.

— Не слишком ли сложно?

— В самый раз.

— И что ты хочешь?

— Я хочу обыск. У Паши. Сначала ты его, конечно, допроси — сам знаешь, в суде протоколы допросов, которые опера писали, не котируются, нас вечно в рукоприкладстве подозревают, — а когда допросишь, я поеду к нему домой и выверну его хату наизнанку.

— Он что-то говорит? Варламов ему что-нибудь отдавал на хранение?

— Ни черта он не говорит. Если бы что-то говорил, то и обыск был бы не нужен, он сам бы все отдал. Молчит, сволочь.

— А что ты рассчитываешь найти?

— Там видно будет.

Затея Поперечному не нравилась. Обдумав ее со всех сторон, он с сомнением заявил:

— Как-то не того получается. Что ж мы, теперь всех знакомых Локтионова обыскивать будем? Тем более что он не локтионовский знакомый…

— Костя, я тебе напишу большой мотивированный рапорт. Если что — я во всем виноват, вали все на меня.

— При чем здесь это? — Поперечный смутился, достал из папки протоколы. — Ладно, зови своего «терпилу».

— «Терпила»! — трагическим голосом прошептал Волгин в сторону двери, потом вышел в коридор и официальным тоном пригласил: — Гражданин Свешников, прошу на допрос.

Волгин испытывал душевный подъем. Бессонная, полная событий, с привкусом поражения ночь осталась далеко позади, в то время как финал «дела Инны» стремительно приближался.

Сергей чувствовал себя как бегун, который намотал положенное количество кругов по стадиону, пережил отчаяние, усталость и второе дыхание, вышел на финишную прямую и летит, не чувствуя под собой ног, на ленточку, которую он, только он — все остальные далеко позади, — вот-вот разорвет, и радость победы затмит те чувства, что одолевали его еще несколько минут назад.

Впрочем, легкой атлетикой Волгин в жизни не занимался и отчего такое сравнение пришло ему в голову, понять не мог.

Запустив Свешникова в кабинет и укротив неправомерное желание наградить его пинком в задницу, Волгин устроился в кожаном кресле и приготовился слушать.

Ничего нового, как он и ожидал, не прозвучало.

Они договорились, что Поперечный едет к себе, получает у прокурора санкцию на обыск и вызывает Волгина; Свешников все это время находится в РУВД. Не в камере, а в коридоре, как добропорядочный гражданин, желающий помочь следствию.

Волгин написал обстоятельный рапорт на двух листах; на допросе Свешников признал, что был близок с покойным Варламовым и несколько раз получал от него на хранение различные документы, какие именно — сказать не может, не интересовался, тем более что последний раз это было давно, а сейчас у него дома ничего нет.

Прокурор санкцию на обыск не дал.

— Ты сам виноват, — убитым голосом говорил Поперечный по телефону, — тебя же от работы отстранили.

— Ну и что? — вполне искренне удивился Волгин.

— Ну и то, что меня в твой рапорт полчаса мордой тыкали.

— Бред какой-то!

Поперечный объяснял еще что-то, говорил про другие обстоятельства — о предсмертной записке Казарина, в частности, — но Волгин уже не слушал, искал выход. Завалиться домой к Свешникову и навести шмон без всякой санкции? Не пройдет. Знать бы, что у него там пистолет хранится, — можно попробовать, для такой ситуации есть лазейки в законодательстве, но добытые в результате подобного налета бумаги или видеокассету к делу не приобщишь. Посмотрели на Запад — и сделали как у них: определили, что улики, полученные с нарушением закона, силы не имеют. Правильно, конечно, но одновременно с принятием этого нововведения не помешало бы поднять до ихнего уровня материальную базу с финансовым обеспечением…

— Короче, никак. Извини, старик. — Поперечный положил трубку.

— Сам виноват, — отозвался Волгин. Конечно, сам виноват. Раньше надо было думать, а не мечтать, как финишную ленточку разорвешь. Операция «Чистые руки» в самом разгаре, а ты, отстраненный, со своим рапортом лезешь. Наверняка и Катышев пару слов шепнул — не сейчас, раньше. Интересно, почему, руки, то есть рыбу, начали чистить не с головы, а с плавников? Так легче? Оперов полощут в хвост и в гриву, причем, как правило, достается именно тем, кто работает; на бездельника, как известно, никто жалобу не напишет… Полощут, порой наказывая не за проступок, а только за то, что дал повод для кляузы, в то время как те, кого бы действительно пора прижать…

«Хватит, — одернул себя Волгин. — В милиции каждая служба считает себя самой важной. Дежурный, паспортист, опер, участковый, следователь — каждый уверен, что только он занят делом, а все остальные на нем выезжают. О другом думай. Лоханулся — не ищи оправданий, ищи выход».

Через минуту Сергей придвинул к себе телефон и набрал номер «убойщиков» того района, на территории которого скончался Варламов.

— Приветствую, коллега. Волгин беспокоит.

— Кто?

С опером, который поднял трубку, они виделись несколько дней назад.

— Волгин, из Северного. Помнишь, я приезжал?