Первой жертвой Актера тоже была женщина. Тридцатилетняя любовница одного из «сильных мира сего», которая решила срубить деньжат по-легкому, обнародовав скопившийся у нее компромат в самом начале «смутного времени». Подробностей Актеру не сообщали, ему не полагалось их знать, чтобы в дальнейшем не превратиться из охотника в мишень. Он вылетел в далекий сибирский городок и управился за несколько часов, не прибегая к помощи коллег из местного филиала конторы.

В дальнейшем он всегда старался работать один.

Ту, тридцатилетнею, он утопил в ванне, и до самого последнего мига она смотрела ему в лицо, не пытаясь освободиться. Вышло не очень гладко, на теле остались следы, но дело замяли. Компромат, если таковой имелся, достоянием гласности не стал.

Тогда Актер первый раз задал себе вопрос: об этой ли работе он мечтал? Первый и, как ни банально это звучит, последний. На такие вопросы не бывает ответов. Работай или уходи в сторону. Если, конечно, дадут уйти.

Он вырос в маленьком городке на берегу теплого моря. Мать работала телефонисткой при воинской части, отца он не помнил. Отец погиб во Вьетнаме, на той войне, в которой мы не принимали участия. Когда мать умерла, сослуживцы отца определили его в интернат, находящейся под патронажем служб, заинтересованных в людях, не имеющих корней и прошлого, в работниках, которым нечего терять. Различные тесты подтвердили пригодность к такого рода службе, специалисты определили линию обучения, и другого пути не осталось.

Годы учебы прошли незаметно, как обычные школьные и студенческие годы. По крайней мере, так всегда кажется, когда они остались за спиной. Наряду с общеобразовательными, его учили и предметам весьма специфическим. Это машины в те годы — как, впрочем, и в нынешние — делать не умели, а в секретных сферах был полный порядок. Некоторые не выдерживали, отсеивались, о дальнейшей их судьбе никто не знал. Актера это не волновало, он был доволен. Есть такая профессия — Родину защищать, а что касается методов, то испокон веков все государства их применяли, несмотря на всяческие конвенции и договоры. Применяли и будут применять; страна, которая от них откажется, протянет недолго…

Отличником он не был, но и в худших не ходил, числился крепким середнячком и остался доволен полученным распределением, уверенный, что его дело — четко исполнять приказы, а об остальном позаботятся те, кому это положено.

Первой была сибирская любовница, потом — множество других людей. Дорожно-транспортные происшествия, несчастные случаи в быту, скоротечные болезни на работе… Всякое случалось. В те годы насильственную смерть важных персон старались маскировать. Не шмаляли в подъездах из пистолетов, не взрывали машин, не палили из гранатометов. Актер исколесил всю страну, довелось побывать и за границей, особенно часто — в период «бархатных революций».

Командировка в Новозаветинск сразу пришлась не по душе. Он даже пытался увильнуть, чего раньше не допускал. Было предчувствие… Или потом уже стало казаться, что оно было?

Он прилетел в конце мая, рассчитывая пробыть три месяца. Страну ощутимо потряхивало, работать становилось все труднее, да и объект был на редкость сложный. Прежде чем нанести удар, следовало хорошо осмотреться, как обычно не доверяя никому из местных.

Объектом был Л. Пока Актер искал подходы, ситуация в Центре изменилась, и его просто «сдали», выторговав у Л. какие-то уступки. Или же просто кто-то из руководящего звена конторы продался за деньги.

Актера «сожрали» областные комитетчики. Полтора месяца крутили по своим темам и, поскольку использовали не только гуманные методы следствия, узнали много интересного. Настолько много, что Актер просто не мог остаться в живых, но «исполнение» почему-то заволокитили, а потом в Центре опять что-то перевернулось, и Актера, уже простившегося с жизнью, «скинули» ментам, благо поводом для ареста служила обычная, общеуголовная статья.

Он бы все равно никуда не делся, но тут случился путч, и стало не до него. И в столице, и в провинциальном Новозаветинске отягощенные властью люди с такой частотой летели из окон, что все расклады изменились. Л. был одним из тех, кто сумел не только сохранить, но и упрочить свои позиции. Вышедшую в тираж шестерку он решил превратить в козырного туза, до поры припрятанного в рукаве. С его возможностями это было несложно, а у Актера, как и много лет назад при других обстоятельствах, не было выбора.

Он стал служить новому хозяину, о чем в дальнейшем ни разу не пожалел.

…Подъезжая к прокуратуре, Актер обратил внимание на сутулого парня с прической ямайского негра, спускавшегося с крыльца.

Парень разорвал повестку, которую вертел в руках, промокнул нос рукавом и побрел было к остановке, но передумал и завернул за угол прокуратуры.

Актер двинулся следом.

Убедившись, что никто их не видит, догнал парня, пошел сзади, а в удобном месте сшиб с ног и оттащил за кусты, где их не могли увидеть с тропинки. Выдранными из десантных ботинок шнурками связал щиколотки и руки, затянул капюшон так, чтобы наружу торчал только нос, слегка придушил.

— Ты чего здесь шаришься? Стучать ходишь?

— Я свидетель, — севшим от ужаса голосом прохрипел «ямаец».

— Корешей, значит, вломил? Знаем таких свидетелей!

— Нет…

— Где живет Стенли? Ну, быстро! «Ямаец», он же друг Ромы Казарина, по кличке Чужой, принимал участие в нападении на Актера. Прибить его, что ли, раз подвернулся?

— Я не знаю такого…

Актер просунул руку под капюшон, указательным и большим пальцами надавил на глаза. Боль дикая, от ужаса останавливается сердце, но прямого вреда здоровью нет. Если, конечно, уметь.

Актер умел. Как выяснилось, Стенли числился в розыске за давний грабеж, арест был подписан, и он «пошел по беспределу», молотя нападения каждый день, рассчитывая собрать побольше денег и смыться из города. Жил Стенли у сестры Брута, в однокомнатной неподалеку от дома Инны.

— А как же Брут?

— Так он в коридоре спит, — простонал парень; задумавшись, Актер перетянул шнурок капюшона, и пленнику пришлось выгнуться дугой, чтобы хоть немного ослабить давление.

— По какому делу ты свидетель?

— Меня Казарин попросил…

— Рома? Как тесен мир! О чем он тебя просил? Выслушав ответ, Актер улыбнулся. С местью можно повременить. Ситуация опять складывалась в его пользу. Грех не воспользоваться.

— Слышь, дятел! Жить хочешь? «Ямаец», конечно, хотел…

Звонили сразу два телефона. Обычный — на тумбочке, и мобильный — под кроватью. Не отрываясь от подушки, Волгин пошарил рукой по полу, зацепил бутылку. Открыв один глаз, оценил содержимое: что-то еще осталось. Странно, что не забыл навернуть пробку. Встряхнул емкость, посчитал рванувшие от донышка вверх пузырьки. Много пузырьков. От их количества захотелось спать. Опустил бутылку на ковер, постарался установить вертикально. Кажется, не получилось. Ну и черт с ней! Где-то еще было пиво. Специально оставлял на утро.

Телефоны продолжали звонить. Кто-то очень настойчив. Наверное, Катышев. Отстраненный от должности, Волгин должен приходить на работу в обычное время и выполнять разовые, не слишком ответственные, поручения своего начальника. Вручить адресату повестку, навести справки в паспортном столе жилконторы, опросить незначительного свидетеля… Должен приходить вовремя, но сегодня не пошел. Сегодня без него обойдутся. Наверное, обойдутся и завтра.

А не уволиться ли опять? Родина нуждается не в профессионалах, а в «рубщиках палок». В дровосеках.

Занятый этой мыслью, Волгин задремал.

Проснувшись вторично, он чувствовал себя значительно лучше. Время близилось к трем пополудни. Резко отбросил одеяло, встал. Добравшись до пива, махом осушил полбутылки. Посмотрел в окно. Накрапывал противный дождик, небо было беспросветно-серым, по стеклу хлестали мокрые ветки. Дерево растет в опасной близости, прямо подарок квартирному вору. Надо бы спилить…