Шириной до 10 метров и глубиной до 2 метров, Хайластын-Гол имела сильно заболоченную долину шириной до полутора километров. Если к этому добавить, что песчаные скаты долины имели крутизну до 45 градусов, то станет ясно, что эта небольшая речушка была почти непроходимым препятствием для военной техники того времени и чрезвычайно затрудняла маневрирование танками и артиллерией. Ширина Халхин-Гола достигала 130 метров, что при глубине в два метра и сильном течении создавало серьёзную преграду для войск. Боевую технику на восточный берег реки можно было переправлять только по наведённым паромным переправам. Долина реки представляла собою сильно заболоченную впадину шириной от одного до трёх километров. Монгольская территория за рекой простиралась в глубину до 20 километров и имела ширину по фронту 60–70 километров. На этом участке и разыгрались основные события летом 1939 г.

Боевые действия происходили в районе восточного выступа территории МНР главным образом на восточном берегу реки Халхин-Гол, между ею и государственной границей. Действия воздушных сил в этом районе распространялись в глубину: со стороны японской авиации до Баин-Тумень, со стороны советской авиации до линии Со-лунь, Джамин Сумэ, Ганьчжур. Район боевых действий со стороны Маньчжурии лежал на пути, выводящем в глубь Забайкалья, с нашей стороны занимал фланговое положение к Хайларскому укреплённому району и лежал на кратчайшем пути движения в глубь Северной Маньчжурии — в обход Хинганского хребта с юга на Солуньском участке. Район боевых действий представлял собой безлесную и незаселённую местность. Особенно характерным моментом является большое удаление его от железных дорог на территории МНР и сравнительно небольшое на маньчжурской территории (от станции Соловьёвск район отстоял на 750 километров, от Халун-Аршана на 80 километров).

Выбор района боевых действий принадлежал японскому командованию. Оно организовало нападение на территорию МНР в этом районе, учитывая удалённость района на территории МНР. Захват этого района обеспечивал надёжное прикрытие для будущей железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур. При решении вопроса о выборе района боёв играла роль и удалённость наших войск от него, и недооценка японским командованием наших возможностей сосредоточения сил в чрезмерно удалённом районе от железных дорог и баз. Следует отметить и то, что японская разведка располагала достоверной информацией о дислокации частей 57-го особого корпуса на территории МНР. Район боевых действий оказался пригодным для использования всех родов войск при благоприятных условиях подвоза для японцев и при труднейших условиях питания наших частей в силу растяжки тыла, равной 750 километров.

Упущений в боевой подготовке войск и в подготовке театра военных действий было много. Сказывалась неопытность командного состава, халатность и, может быть, какое-то благодушие — надежда на то, что ничего серьёзного не случится. Вот как оценивалась обстановка перед началом боёв в докладе штаба:

«Командование 57-го особого корпуса, в лице комдива Фекленко, советники МНРА, штабы 57-го корпуса и МНРА проявили преступную халатность в деле подготовки восточного направления к развёртыванию боевых действий.

Этого района ни командование 57 ОК и МНРА, ни их штабы совершенно не знало и там не бывало. Командиры соединений и их штабы также никогда ни на одном направлении не бывали и учений не проводили. Связь и управление на этом направлении также не была совершенно подготовлена, и всё базировалось только на одном проводе до Тамцак-Булака. Никаких узлов связи подготовлено не было. Никаких оперативных расчётов, отработанных соображений и документов на сосредоточение советско-монгольских частей, на случай развёртывания боевых действий, ни в штабе 57-го корпуса, ни в штабе МНРА не оказалось. Части 57-го корпуса и части МНРА оказались очень плохо подготовленными, особенно плохо был подготовлен штаб 57-го корпуса…» Оценка в докладе была жёсткая. Конечно, если начальник штаба корпуса «японский шпион», то оценка работы штаба в таком докладе, который предназначался высшему командованию, может быть только отрицательной. Но если спустя шестьдесят лет отбросить все ложные обвинения, то всё равно надо признать, что к возможным крупномасштабным конфликтам с частями Квантунской армии в 1939 г. командование корпуса было не готово. И дело здесь ни в том, что бои начались в восточном выступе. Начнись они в любом другом месте монголо-маньчжурской границы — результат первых столкновений был бы точно таким же. Не были мы готовы к серьёзному конфликту, и исправлять просчёты и ошибки пришлось уже в ходе боёв.

В апреле 1939 г. командующий Квантунской армией генерал Уэда издал оперативный приказ № 1488 с изложением «Принципов разрешения советско-маньчжурских споров». В одном из пунктов приказа предписывалось: «В случае нечёткого обозначения границы, устанавливать её по своей инициативе, а если противная сторона станет этому препятствовать, смело вступать в бой и добиваться победы, не заботясь о последствиях, о которых позаботится высшее начальство». Как отмечает японский историк К. Хаяси, с получением приказа № 1488 командиры частей и соединений Квантунской армии стали просто игнорировать прежнюю линию границы и вторгались на чужую территорию, считая её своей, а когда этому хотели помешать, они применяли силу.

В это время японский генштаб рассматривал целесообразность переноса усилий с восточного и северного направлений на западное, в случае войны с СССР. В штаб Квантунской армии были направлены офицеры оперативного управления, а 23-я пехотная дивизия была переброшена в район Хайлара. Всё это делалось с целью «изучить возможность ведения боевых действий на западном направлении и сбора разведывательных данных для разработки операции против советской Забайкальской железной дороги».

Положение на границах республики обострялось с каждым днём, и командование 57-го особого корпуса решило принять меры предосторожности. Из частей корпуса был сформирован сводный отряд в составе мотострелкового батальона 11-й танковой бригады, роты бронемашин, сапёрной роты и артиллерийской батареи. Общая численность отряда составляла 1200 человек рядового и командного состава. 1 марта командир батальона старший лейтенант Быков получил приказ командира бригады комбрига Яковлева принять командование сводным отрядом и выступить в район Тамцак-Булака. Считалось, что присутствие советских войск в этом районе отрезвляюще подействует на японских агрессоров и удержит их от провокационных действий на монгольской границе. После пятидневного марша отряд прибыл в Тамцак-Булак, где уже были расквартированы подразделения 6-й монгольской кавалерийской дивизии. Восточнее города не было никаких частей советских или монгольских войск, и вся территория охранялась только монгольскими пограничниками.

С 11 мая на границе фактически уже шли бои с регулярными японо-маньчжурскими частями, а командование корпуса, не зная и не понимая происходящих событий, 15 мая выехало по хозяйственным делам на лесоразработки за 130 километров от Улан-Батора. Кущев выехал в Улан-Удэ за 650 километров от места событий. В штабе корпуса в Улан-Баторе остался только заместитель начальника штаба полковник Третьяков. Ему и пришлось отвечать на все вопросы Москвы ночью 15 мая во время разговора по прямому проводу. Вот начало этого разговора:

«У аппарата заместитель начальника штаба полковник Третьяков.

У аппарата полковник Шевченко (Генштаб). Уже в течение двух дней иностранная пресса помещает сведения о том, что на реке Халха между японскими и монгольскими войсками происходят боевые действия. Прошу сейчас же сообщить, какие у Вас имеются данные по существу этого вопроса, насколько достоверны сведения иностранной прессы? Какая у Вас имеется связь с частями, расположенными в указанном районе? Где сейчас Фекленко? Всё. Прошу ответить».

Через несколько минут в Москве к аппарату подошёл заместитель начальника Генштаба комкор Смородинов. И опять в Улан-Батор полетели вопросы: