Ян Мин кивнул и посмотрел на Санхёка.

- Ты уверен? Может, все-таки передумаешь? Не могу обещать тебе сольную карьеру, но пройдет время, люди забудут о VIXX и ты сможешь влиться в состав другой группы, – произнес Директор.

- Нет, – уверенно отказался парень. – Я уже все решил, – поставив свою размашистую роспись на документах, Санхёк протянул их Директору.

- Жаль, – вздохнул мужчина, принимая расторгнутые договора.

Хакён остался один. Он с обреченностью смотрел на буквы, которые начинали расплываться перед глазами, вспоминая то, как долго шел к своей цели стать айдолом, через какие лишения и трудности прошел, чтобы дебютировать, сколько всего они сделали вместе, чтобы сиять на небосклоне корейской волны. А теперь – одна подпись и все кончено. Хакён чувствовал себя на краю обрыва, впереди бескрайняя пропасть, а путь назад закрыт.

Собравшись, Хакён последним подписал документы и быстро протянул их Директору.

- Вам необходимо уже сегодня собрать вещи и съехать из общежития, – сообщил Ян Мин. – Мне жаль, что все так обернулось.

Хакён коротко поклонился и первым вышел из кабинета. Через секунду к нему присоединились Воншик и Санхёк. Они втроем направились к главному выходу, ни у кого не возникло желания попрощаться с тренировочным залом, с аудиториями, в которых прошла большая часть их жизни, вся молодость, отданная этой компании, отданная собственной мечте. Это было слишком тяжело.

В траурном молчании они добрались до машины. Теперь возле здания была охрана, но ни журналистов, ни фанатов в этот день не было – все решили сделать максимально тихо. В фургоне их уже ждал менеджер, привычно сидевший за рулем со стаканчиком кофе, словно сейчас они все вместе отправятся на очередное мероприятие по расписанию.

- Привет, ребята.

Поздоровавшись, все сели в машину, и менеджер отъехал от здания компании.

- Чем занимались целый месяц, пока ваш Хакён в больнице валялся? – в прежней веселой манере спросил менеджер.

Только вот атмосфера в салоне была совершенно не похожа на прежнюю. Никогда еще, даже после самого тяжелого расписания, они не выглядели настолько убито.

- Воншик, ты не приезжал даже за этот месяц, – с упреком произнес менеджер. Хакён не винил друга, тем более, что он часто звонил, интересуясь состоянием остальных мемберов. Также он знал, что Воншик связывался и с Санхёком, и с Джехваном.

- Не было времени, – признался парень.

- Чем занимался?

- У родителей часть лапшишной сгорела, я помогаю ее восстановить.

- Как твой отец?

- По-прежнему, – вздохнул Воншик. Казалось, ему тяжело было даже разговаривать с менеджером. – Мне придется остаться с ними.

- Ясно, – погрустнел менеджер. – А чем ты занимался, Санхёк?

- Ничем, – коротко ответил бывший макнэ.

- Ну, как это ничем? Друзья, наверное, встретили. Давно у тебя такого длительного отпуска не было, отрывался, скорее всего, угадал? – продолжил менеджер.

- Нет.

Хакён догадывался, что за этой немногословностью скрывалась настоящая боль. Хакён слышал от других, что Санхёк часто за этот месяц приезжал на клабище к Юджин и проводил там слишком много времени. Хакён хотел помочь пареньку, но понимал, что и себе-то уже не может помочь.

Менеджер, поняв, что разговор не склеится больше, замолчал. До общежития ехали молча, погрузившись каждый в свои мысли.

Общежитие встретило их пустотой.

- Соберите вещи и остальных мемберов, за ними заедут родственники, – с грустью произнес менеджер на пороге.

Хакён кивнул. Прошел в свою бывшую спальню. Ходить еще до сих пор было немного больно, хотя за месяц проведенный в больнице, казалось, уже все кости должны были срастись и зажить. Но мысли о ногах вылетели из головы, едва Хакён переступил порог их общей с Тэгуном спальни. Как ножом в спину.

Сколько воспоминаний, сколько эмоций хранила здесь каждая вещь!

Тэгун все еще лежал в больнице, никого не подпуская к себе, не желая ни с кем разговаривать. Он просто молчал. Хакён только раз пришел к нему, но Тэгун сорвался, стал крушить свою палату. Прибежали врачи, усмиряя его лекарствами, а Хакёну запретили приходить, сославшись на то, что любое упоминание о группе теперь приводит Тэгуна в шаткое состояние. Хонбина родители увезли в Америку на лечение. К Джехвану Хакён еще заходил в первое время, но эти встречи оказались слишком болезненны для обоих, словно соль на незаживающие раны. Джехван больше не пытался шутить, он просто замкнулся в себе после вердикта врачей и инвалидного кресла. А у Хакёна больше не было сил пробиваться через стены чужого отчуждения. В конце концов он сдался и прекратил их встречи.

Осмотрев комнату, Хакён ощутил такую сильную тоску по тем временам, когда они еще были командой, когда они были все вшестером, были настоящей семьей. Тут каждая деталь кричала о том, как много он потерял, сколько лишился. Подарки фанатов, награды, кубки, любимая кружка Тэгуна, его полотенце, плюшевый мешка в углу, их диски, чехлы для телефона, которые они делали в подарок старлайтам, фотографии семьи в рамках.

Тяжело вздохнув, Хакён достал из-под кровати чемодан и стал собирать вещи. Еще в больнице он пообещал себе жить дальше, но это было так трудно, невыносимо от осознания, что всему пришел конец. Хакён аккуратно складывал свою одежду, откидывая в сторону то, что планировал выбросить – яркие пиджаки, красивые, но непрактичные для новой жизни рубашки, брюки. Он выкидывал свою одежду без всякой жалости, она бы только мешала ему, напоминая о былом.

Все аксессуары Хакён без раздумий отправил в мусорку. Оставил только часы – подарок Джехвана на день рождения, да несколько браслетов, купленных для него Санхёком. Покончив со своими вещами, Хакён принялся за багаж Тэгуна. Он аккуратно складывал его одежду во второй чемодан, спокойно, как ему казалось, но уже с пятой вещи не выдержал – сел на пол возле кровати, прижимая к себе толстовку Тэгуна, которая еще хранила его тепло, его запах, который за время их знакомства стал таким родным. По щекам текли слезы. Казалось, что стоит немного подождать и Тэгун сейчас войдет в комнату, молчаливо воткнет наушники в уши, и уже через пять минут будет спать, а Хакён тихо подойдет к нему, заберет телефон и нормально укроет одеялом.

Хакён долго сидел на полу, вспоминая как в комнату врывался Джехван с очередной «важной» новостью, как гонялись друг за другом Хонбин и Санхёк прятались в их спальне, как заглядывал Воншик, требуя, чтобы Хакён разобрался с очередной проблемой.

В комнату постучали, и Хакён быстро поднялся, утирая слезы и складывая толстовку в свой чемодан.

- Можно? – заглянул Воншик.

- М.

Хакён не оборачивался, не желая показывать слез, но, как назло, те продолжали течь по щекам. Быстро вытирая их тыльной стороной ладони Хакён изображал кипучую деятельности, словно все в порядке.

- Это твое. Хонбин хотел подарить его тебе на Рождество… я подумал, что он хотел бы, чтобы этот медальон все же был у тебя, – неловко произнес Воншик, положив на кровать небольшую коробочку.

Хакён взял бархатный футляр в руки, не решаясь открыть. Если бы Хонбин не влюбился, если бы так опрометчиво не попал в ловушку Ким Сонтека, все было бы по другому? Может, сейчас они все были бы вместе?

- Ты не виноват, – произнес Воншик, словно почувствовав сомнения друга. – Мы не выбираем тех, кого нам любить. Мне жаль, что никто из нас не заметил того, что происходило с Хонбином. Но это выбор Хонбина, ты не должен винить себя в том, что произошло.

- М. Да, наверное, – сдерживая очередные слезы, кивнул Хакён и открыл коробочку. На дне лежал небольшой золотой медальон в виде звезды с красивой гравировкой «N». Хакён взял медальон и, перевернув его, заметил с другой выгравированные один за другим имена остальных членов группы.

- Он восхищался тобой, Хакён. Ты всегда был тем человеком, за которым мы все шли, – сглотнув, тихо произнес Воншик. Его голос подозрительно дрожал. – Ты был лучшим лидером, я бы даже сказал, что ты был главой нашей семьи.