- Нет. Я пришел сюда, чтобы решить – и я решу. Мой ответ будет таким – право на существование имеют все, кроме тебя. Я вырежу тебя, как гнилую, трухлявую ветвь. Вы никогда не покинете Системы. Вы там и останетесь.
Паладин вскочил, выпрямившись во весь свой рост, с противным скрипом двинув стол.
- Ты, мозгляк, – зарычал он, – ты смеешь со мной спорить?! Здесь и сейчас я способен прикончить тебя, и ты останешься со мной в Системе навсегда – и там ты будешь рабом, вечно!
Он навис надо мной, огромный, черный, громоздкий, могучий – глыба шиповатого железа.
Я покачал головой; нет.
- Я не боюсь тебя, – ответил я спокойно. – Я убью тебя.
И Паладин ринулся на меня…
====== 2.ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ. ЧЕТЫРЕ ВЕТВИ. ПЯТЕРО ПОД ТОРНОМ. ======
8.Явление Серого Демона.
Искушение Ура.
…Ур обнаружил себя бредущим куда-то во мгле.
Под ногами жирно чавкало, ступни вязли в холодном месиве из травы, раскисшей земли и мелком крошеве камешков, из тех, что невыносимо колют ногу, если попадут в башмак. Воздух был затхлый, влажный, и полный запахов гниения и тех трав, что растут на болоте.
Капала вода; с невидимых стен струились тонкие ручейки – обостренным слухом Ур слышал, как они, извиваясь, трутся о невидимые в темноте стены, отламывают от камня микрочастицы, песчинки, – и капало с потолка пещеры.
Да, он был в какой-то пещере. Мгла; темнота; шепчущая вода – и где-то впереди, на таком же темном небе, виднеющемся в неровном проломе и сливающемся с угольно-черными стенами пещеры, сияла одна-единственная крупная звезда. Торн ушел, откатил свое тяжелое тело прочь, и стало темно.
После того как Ур пришел в себя, после того, как он осознал себя, ощутил себя – здесь и сейчас, – после возвращения из небытия, он прошел еще пару шагов, и рухнул во весь рост во влажное и мягкое, как губка, месиво из трав и грязи.
Тело его содрогалось от тяжкого дыхания – он дышал жадно, раскрыв рот, и, казалось, от жара, что вырывалось из него с каждым выдохом, высушивались насквозь пропитанные водой болотные листья.
…Кажется, он долго уходил – от кого? Зачем? Как? Он не помнил.
Все его тело, которое он считал таким прочным, таким сильным, сейчас было словно набитое ватой мягкое тельце тряпичной куклы. Ночная гонка выпила его силы досуха, дочиста, не оставив даже на донышке. Ур лежал на мягкой мокрой кочке, и чувствовал, как подземный дождь, капая ему на щеку, стекая по шее, проникая за пазуху, остужал его горячую кожу…
Кажется, до этого он плыл; кажется, он долго плыл в темноте – какие-то видения, промелькнувшие в его сознании и тотчас пропавшие, были сплошь наполнены движением и холодом… В них была абсолютная темнота и пустота, мрак, и быстрое подводное течение, влекущее его с собою. Он не знал, куда он плывет; чей-то голос, управлял им, серый, безликий; он молчал, когда Ур, в темноте и полном арктическом холоде плыл в глубине, почти у самого дна, спасаясь – от кого? – и говорил лишь одно спокойное слово – «сейчас», и тогда Ур всплывал, и оказывался в крошечной подземной полости, каменной банке, заполненной воздухом, который Ур вдыхал со свистом в горящие легкие, цепляясь изо всех сил за неровности на каменном своде, обдирая руки о торчащие камни, чтобы темное течение не утащило его дальше прежде, чем он отдышится.
Всего этого Ур не помнил – так, обрывки, клочья, – на свое счастье, ибо переживи это он, прочувствуй эту холодную обволакивающую тьму, эту мертвую бездну, кажущуюся бесконечной темноту, он неминуемо сошел бы с ума.
«Уходи», – твердил голос в голове.
Теперь он звучал настойчиво и даже властно. Человек, что своей волей привел Ура сюда – он, должно быть, очень сильный. Он привык, что ему подчиняются… Он и Ура вел так же, как и всех прочих – дергая за веревочки, как марионетку.
На миг Ур даже дышать перестал и перекатился на спину.
Кукла!
Мысли о марионетке родила в его голове и другую, ассоциирующуюся с нею мысль – кукла…
Глиняная кукла!
Торн, странный серый серьезный Торн, бесстрашный старый мальчик, с такими страшными немигающими внимательными глазами, там, в мертвом городе, который они делили в своих нереальных снах, отдал ему эту куклу. Старую уродливую куклу из обожженной глины. Вложил ему в руку и сжал на ней пальцы. Беги; сбереги её.
- О господи, – Ур с трудом поднял руку – ладони горели, словно он натер их, до мозолей, до крови об воду, – и запустил её за пазуху.
Кукла была при нем. Неаккуратно, но надежно обвязанная каким-то красным шнурком поперек туловища, она висела на его шее. Шнурок был слишком короток, чтоб Ур смог снять его через голову – это означает, что и завязал его кто-то другой. Торн…
Ур не помнил, как Торн отдал ему эту куклу и велел бежать; ничего не помнил.
Одно лишь засело в голове и тревожило, кололо душу воспоминаниями – взгляд Торна, которым он проводил свою послушную марионетку-Ура.
Серый, страшный в своем всепонимании и спокойствии ледяном взгляд; и глаза с отсветом рдеющих углей на самом дне – словно у древнего, невероятно древнего и мудрого существа, для которого мир – всего лишь игрушка, блестящий шарик на ладони…
- Не-ет, – простонал Ур, истерично посмеиваясь. – Но это же нечестно! Это невозможно! Ты не можешь его взять! Слышишь, Ты?! Ты не можешь его взять, он не твой!
Голос Ура прозвучал в пещере странно и дико. Так звучат голоса отчаявшихся в храмах с их высокими стенами и сводчатыми куполами; отразившись от камней, прокатившись пару раз эхом в темноте, голос Ура смолк, и никто не ответил на его гневные слова, взывающие к справедливости.
- Ты не можешь его взять, – повторил Ур, стараясь приподняться со своего мокрого ложа из пропитанных водой болотных мхов. – Ты убьешь его! Ты не смеешь его убивать..!
Но подводное путешествие выжало его досуха, до капли, до самой мельчайшей крупицы силы. У него не осталось сил даже на это, и он снова рухнул во влажные травы, чувствуя, как вода остужает его горящее тело.
Он знал, кто смотрел на него этим прощальным серым взглядом, и кто завладел на этот миг телом юного Торна.
Из всего, что произошло, Ур помнил только Совет, его спорящих участников – и особенно того, кто назвался Слепым Пророком. Таинственное существо, неприметный человек в сером, испачканном сажей рабочем комбинезоне младшего обслуживающего персонала…
Слепой Пророк! Обиженный миром человек – его оставили для того, чтобы он задраил люки за спинами тех, кто, по мнению высокомерных, имел право на жизнь, – тот, кого не брали в расчет, тот, о ком даже не подумали… Испуганный человек, обреченный на верную погибель и отчаянно, до сумасшествия, желающий жить. Он выжил, вопреки всему и всем, и стал божеством в глазах своих потомков.
Ур много слышал от местных о Первоначальнике, об Отце Всех, о странном, полубезумном существе, создавшем этот мир, населившем его людьми, а затем безжалостно и правдиво написавшем все судьбы мира на камнях и вымостившем ими все дороги, что разбегаются по всему свету…
Что было, то и будет, а что есть – то и было….
Страдая в своем безумии (спасаясь от космического огненного шторма в подземном темном укрытии?), он выписал на долю людей все мыслимые и немыслимые жестокости и муки, страдания и горести, такие точные, словно сам видел их, словно разглядывал картинку с увеличительным стеклом; он раздавал беды щедро и безжалостно, и каждому отлилась его чаша слез.
Затем демоны, терзающие его несчастный разум, отступали; и в минуты просветления, когда разум возвращался в измученную голову Пророка, а взор не застилали кровавые картины, он вдруг начинал все исправлять, и тогда на пепелищах и черных руинах расцветали цветы, и мир замирал в умиротворении, созерцая чудо и ощущая благодать и счастье.
Так гласили легенды.
Оттого-то люди этого мира ничего не просили у своего творца, Слепого Пророка. Бог их был не злобен и не добр; он был безумен, а до разума безумца докричишься ли?
Люди не жаловались на судьбу; они знали наверняка, что ежели в их жизни было зло, то и добро непременно даст их Бог, от которого отступят терзающие его демоны.
