Ур слушал все это очень внимательно.
- А последнее ты что объезжал? – спросил он.
- Узкие воротца.
- Где? Здесь?
Ур соскочил со своего жука и побежал к тому месту, которое только что обрулил Черный. С минуту он тыкался носом в пыль, разгребал руками мелкий мусор на дороге… я, как ни таращил глаза, ничего рассмотреть не мог.
- А ты видишь какую-нибудь разницу между этими воротами и, например, вот этой стеной? – Ур указал на серый обломок.
- Эти ворота, – осторожно ответил Черный, начиная понимать, что что-то не так, – монолитные, целые. Я еще удивился, что они так хорошо сохранились… А на стене вот тут – толстая щель. Трещина, – и он точно указал на место, где стена просто кончается.
- Черный, – сказал я осторожно, – здесь нет стены. Вообще нет. Только обломок. Он кончается этой самой щелью. Дальше – пустота. Что ты такое видишь, Черный?!
Он потрясенно молчал; он не знал, что мне ответить.
Соскочив с жука, он рысью бросился к тому месту, которое объезжал, и поднял руку.
Он хотел коснуться резных створок воротец, которые пленили его своей красотой, но пальцы его проходили сквозь решетку. У него глаза на лоб полезли – ведь он четко видел ковку, черное кружево металлических узоров, – но прикоснуться к этому не мог.
- Что это со мной?! – испуганно спросил он. Ур в изумлении скреб в голове, но не мог придумать логического оправдания этому явлению.
- Кажется, ты видишь то, каким город был до катастрофы, – наконец, ответил он. – И чем сильнее действует сыворотка, тем полнее картина… А разница? Ты видишь хоть какую-то разницу между тем, что есть на самом деле и тем, как оно быть должно?
Черный, все еще заворожено водящий в пустоте руками, не ответил. Кажется, он усиленно искал эту разницу.
Потом он закрыл глаза. Открыл. Закрыл.
- Вот фигня, – произнес он. – С закрытыми глазами вижу. Вижу развалины. Вижу так, как оно есть на самом деле.
- Это плохо, – сказал озадаченный Ур. – Я ничего не понимаю… сыворотка должна была дать тебе знания о цельности человеческого тела, и все! Причем тут город?! Наверное, побочный эффект из-за крови Дракона…
Меж тем Черный, пошире раскрыв глаза, вертелся во все стороны, и на лице его выписывалось неподдельное восхищение.
- Я вижу это! – прошептал он. – Невероятно!
Перед глазами его вставал величественный город; тот, что видел я, и, возможно, еще более прекрасный, целый, нетронутый временем. В городе была прекрасная весна, цветущая, наполняющая воздух запахами цветов и пыльцой – Черный пытался поймать рукой летящие лепестки, но это был мираж, обман. Они соприкасались с его живой рукой и умирали, исчезали, а потом возникали снова – словно пролетели насквозь его ладонь…
- Этого нет, – удивленно и потрясенно произнес Черный. – Нет!
Вместо развороченной земли и треснувшей Чаши он видел многочисленные террасы, поднимающиеся ступенями к стенам Чаши. На них, тонкие, как узоры, вырезанные на яичной скорлупе, стояли беседки, белые, хрупкие, воздушные, похожие на сверкающий сахар, и росли тонкие, узловатые, причудливо и изысканно изогнутые деревья, которым было уже по тысяче лет, и чьи гибкие цветущие ветки с многочисленными узелками, подобными шарикам бусин на нитях, были словно созданы для того, чтобы причудливо переплетаться, украшая чернильное небо с искрами звезд своими изящными сплетениями. Они не утратили изящества и своей красоты, взлелеянной заботливыми искусными садовниками, и в зарослях их пели, трещали ночные цикады. Это была вечная, бессмертная красота!
Город, существуя лишь в воображении Черного, горящий под серебряным светом великого Торна чистым светлым сиянием, молчаливо тянул к черному небу светлые шпили, башенки, и, казалось, был окутан тонко похрустывающей тишиной, словно замер в ожидании чего-то…
И тени – Черный с изумлением поведал, что он видит людей, много людей! Серые безмолвные тени населяли белый город, ходили по его террасам, меж беззвучных фонтанов с хрустальными струями, играющих бликами в ночном свете, поднимались и спускались по длинным многоступенчатым лестницам, собирались группами под раскидистыми деревьями, с которых опадал розовый волшебный цвет, и великий Торн просвечивал сквозь их призрачные дымные тела.
Они молчали, эти люди. Может, они и переговаривались, может, те, кто уединялся под цветущими садами и в сахарных беседках, и признавались друг другу в любви, или читали стихи и горячо спорили о том, есть ли жизнь на сверкающих над их головами звездах, да только Черный ничего этого не слышал. Они появлялись из неоткуда, и начинали торопливо заниматься своими делами, которые казались им важными, но непонятными для нас. Склоняясь к земле, водя в пустоте руками, они творили свою непонятную жизнь, и исчезали, растворялись, не довершив начатого, так же внезапно, как и появлялись.
- Ты видишь призраков, души, не нашедшие покоя, все еще бродят здесь, – тихо сказал Ур, выслушав рассказ Черного. – Наверное, этот город – он тоже когда-то был живым организмом, а теперь от него мало что осталось. Даже остов его почти стерт с лица этой земли. А твое волшебное зрение возвращает его к жизни. И людей – тоже.
- Уйдем отсюда, – попросил я. – Завяжи глаза, Черный, и ничего этого ты не увидишь. Будет только пустыня. Потом, позже… когда привыкнешь… ты повязку снимешь. А теперь – теперь нам надо спешить.
Черный послушался; выкроив себе повязку из своего черного плаща, он решительно завязал себе глаза, не оставив и мелкой щелочки, чтобы призраки не беспокоили его, и мы торопливо покинули это печальное место…
Дальше мы поехали без приключений. Черный, выглядящий зловеще в своей черной повязке слепца, больше не заплутал ни разу. Призраки, не нашедшие покоя, больше не тревожили его.
Разбойник наш, предоставленный сам себе, словно ушел в себя. Он с наслаждением подставлял лицо знакомому ему ветру, и на губах его блуждала совершенно глупая восторженная улыбка. Он мысленно был уже там, дома; и до нашего присутствия ему и дела не было.
Ур меж тем становился беспокойней; я видел, что ему, вроде как, было дурно, и даже холодный ветер, бьющий ему в лицо, не остужал горящих щек.
- Что случилось? – прокричал я, чуть обогнав Ура и заглянув ему в лицо. Лоб его, чешуйчатый и яркий, сверкал бусинами пота, чешуйчатые щеки дрожали.
- Ничего, – ответил он, чуть качнув головой. – Я синтезирую тебе медиатор и стабилизатор. Это дело трудное; занимает много энергии, ну, и трат – кое-чем приходится жертвовать, – он усмехнулся, открыв свои устрашающие клыки. – Не беспокойся за меня. Лучше поразмысли над тем, не передумаешь ли ты? – он сделал ударение на слове «ты». – Видишь, что стало с твоим другом? О побочных эффектах я и не подумал, и выпустил из виду кровь Дракона. Верно, кроме воинственного духа, он обладает еще и сильной склонностью к исканию правды – оттого все видит таковым, каковым оно должно быть. Будь на его месте другой, – Ур имел в виду аборигена, – и тот закатился бы в истерике, увидев призраков. Это стоило бы ему разума, если не жизни; и не факт, что твой друг сможет с этим справиться быстро и безболезненно. С тобой – тоже может приключиться все, что угодно. Кровь Дракона усилила твой дар; но кто знает, как она подействует в сочетании с моей сывороткой?
Я упрямо тряхнул головой:
- Нет. Я решил. Как бы то ни было, я хочу стать тем, кем родился – Расчетчиком. Я уверен, – с напором сказал я, хотя мою душу глодали какие-то сомнения, и мрачные предчувствия не давали смотреть в будущее исключительно с оптимизмом, – я уверен, что ничего плохого с нами не случится. Я сказал.
Ур внимательно посмотрел на мен; мои сомнения не укрылись от него.
- Знаешь что, – произнес он после некоторой паузы, – ты бы написал это. Знаешь же, что Расчетчики записывают все, чему следует верить, и это становится правдой. Запиши, что нам стоит делать в случае опасности.
Я послушался его; но на ум не шло ничего. Я раскрыл свою книгу, одной рукой удерживая руль, и, удерживая её локтем, кое-как раздобыл свою ручку, удачно замаскированную под стило.
