Я следила за навигатором, чтобы не сбиться с дороги, и вот наконец мы въехали на бескрайнее поле, превращённое огромным количеством машин в кукурузный початок. Втиснув машину между двумя домами-на-колёсах, я выключила зажигание и сложила руки на коленях, не в силах сделать больше ни одного движения. Граф тут же накрыл мою правую ладонь своей. Я подняла глаза, чтобы встретиться с его кошачьей улыбкой, и поняла, что мои губы свободно сложились в такую же. Поддавшись непонятному порыву, я метнулась вперёд и коснулась губами его холодных губ. Испугавшись своего поступка, я тут же откинулась обратно и ударилась затылком о стекло водительской двери. Рука моя машинально ушла наверх, чтобы потереть затылок, но вместо этого сняла с головы повязку. Кожа с бисером так долго сжимала мне голову, что я даже почувствовала у корней волос боль.
— Умница, — сказал граф, и я не совсем поняла, что сделала правильно — поцеловала его или же сняла повязку. — Всё ты сделала правильно, всё. Во-первых, ты мне улыбнулась, посылая куда подальше, но главное, ты меня поблагодарила без принуждения. Только вот срывать повязку ещё рано. Верни быстро на голову, потому что к нам идёт её хозяин.
Клиф почти сразу распахнул дверцу и, если бы не поймал за руку, я бы точно вывалилась из машины. Только его хватке не хватило галантности, как-то уж слишком по-хозяйски он вытащил меня наружу, будто родитель непослушного ребёнка. Теперь в одной руке он держал шлем, а в другой — меня, и возможно не отпустил бы вообще, не ткни ему Лоран в грудь ресторанной коробкой. Встретить хозяина я никак не ожидала и не знала, радоваться его присутствию или ещё больше испугаться. Может, он лично решил проверить действенность терапии и лишь сильнее подзадорит Клифа. По голосу графа, сухо поприветствовавшего обоих, я поняла, что появление сына для него не меньший сюрприз. Похоже, и Клиф получал мало удовольствия от присутствия Лорана, уж слишком сильно тряс чёлкой, будто та и в правду мешала ему.
— Положи в машину, — прошептал Клиф.
Чтобы пропустить Лорана, ему пришлось разомкнуть на моём запястье пальцы. Хозяин резко протиснулся между нами, отпихнув меня в сторону графа, который уже успел обойти машину.
— Что там? — спросила я, надеясь, что простой вопрос остудит накалившийся воздух.
— Клиф купил краба, — ответил Лоран первым. — Но до окончания арт-марафона остался лишь час, и я уверен, что отец успел накормить тебя каким-нибудь очередным кулинарным шедевром, потому краба будешь символично поедать после сожжения фигуры творящего человека.
— Прямо масленица, да, Клиф? — спросил граф, прищурено глядя на прячущегося за чёлкой байкера.
— Что? — переспросил тот как-то слишком грубо, будто раздражение на графа прорвало ранее выстроенную им плотину вежливости.
— У русских есть такой праздник — проводы зимы и встреча весны, они тоже сжигают чучело.
Граф говорил всё это с затаённым смехом, иначе отчего бы его английский вдруг стал совсем плохим, и даже, покачав головой, с притворным огорчением взглянул на меня:
— Он вовсе не интересовался русской культурой, Катья? Совсем? Ах, какая жалость… Клиф, — Граф уже глядел в лицо байкера: — Как же так, три года встречаться с русской девушкой и не выучить ничего про русских…
— Я не встречался с русской девушкой, — ответил Клиф, захлопнув водительскую дверцу, которую Лоран оставил открытой, отделив нас друг от друга, словно два враждующих лагеря. — В Кэтрин не осталось ничего русского. Во всяком случае, я лично вижу в ней американку.
— Плохо смотришь, — уже почти без акцента сказал граф. — Я вот не спутал бы её в толпе разряженных хиппи. Она не похожа ни на одну из них, сколько бы повязок ты ей не дарил.
Клиф стиснул губы. Я впервые видела его таким злым — казалось, пыль должна была вспыхнуть под ногами графа. Однако тот лишь вальяжнее отставил ногу.
— Она вообще похожа на Гвинет Пелтроу, — не сдавался Клиф. — Разве не так?
— Если бы я ещё знал, кто это такая, — усмехнулся граф.
— Актриса. И потом, какой у нас тут крови только не намешано…
— О, да… — продолжал улыбаться граф, глядя на байкера с каким-то совсем уж нескрываемым снисхождением.
— А много ли вы сами знаете про русских, Ваше Сиятельство?
Должно быть, Клиф специально после секундной запинки добавил светское обращение, потому что его «you» сейчас прозвучало более чем фамильярно.
— Быть может, и не достаточно, — спокойно ответил граф. — Но мы с ней европейцы, и наши культуры достаточно близки. Во всяком случае в культурном плане мы можем найти много общего… Если ты читал роман Льва Толстого «Война и мир»… — И тут граф едва не рассмеялся и демонстративно прикрыл губы холёной рукой. — Ах, да… Хиппи предпочитали читать о сумасшедших…
— Я же сказал, что только краб может подождать, — вмешался Лоран, от которого сейчас тоже вовсе не веяло спокойствием.
Он встал между мной и Клифом, оставляя тому возможность обниматься лишь с собственным шлемом и испепелять графа воинственным взглядом, потому что парижанин предложил мне взять его под руку. Но лишь мы пробежали между машинами и занырнули в толпу, Антуан сжал мою руку так крепко, будто боялся потерять, как беспомощного ребёнка, или я должна была иначе истолковать рукопожатие, но я не хотела ни о чём думать. Я глядела вокруг, стараясь позабыть о своих спутниках. Оба, отец и сын, то и дело пригибались, чтобы не сбить светящиеся фигурки, летавшие над головами собравшихся. Особенно мне приглянулись радиоуправляемые бабочки, злобно сверкавшие лампочками усиков — они напомнили глаза Клифа, и я так ими залюбовалась, что завизжала, как резанная, когда какой-то мужик сунул мне в лицо светящуюся проволочную змею. Граф сильнее прижал меня к груди и сказал так громко, чтобы Клиф точно услышал:
— Со змеями ты теперь дружишь. Настало время бояться пятящихся крабов.
Я не знала, какова моя роль в словесном или мысленном поединке двух вампиров, и было не ясно, молчит Клиф или отвечает оппоненту мысленно. Я не могла понять, насколько остаюсь сейчас самостоятельной, потому решила ничего не говорить, ничего не делать и действительно спрятать голову в песок. Рука графа перестала быть ледяной, но при этом не стала горячей, потому я теперь почти не ощущала её дружеского пожатия. С другой стороны, нога в ногу, маршировал Лоран, не давая мне даже малейшей возможности взглянуть в сторону Клифа. Да я и не желала на него смотреть, опасаясь дать лишний повод усомниться в моей лояльности.
Всё вокруг светилось, искрилось, крутилось, визжало и гремело. У каждой палатки, которыми было усыпано выровненное песчаное пространство, что-то светилось и гремело: одни подсвечивали картины, другие скульптуры, а третьи самих себя, облачённых в невообразимые костюмы или в их отсутствие. Раньше бы я пожалела, что не попала сюда при свете дня, чтобы разглядеть артистов более внимательно, но моё нынешнее зрение давало возможность полностью заменить мысли о сражающихся за моей спиной вампирах лицезрением костюмов, украшений, тату и невообразимых выражений лиц. Я с головой погрузилась в людской хаос, где не было никакой морали, никаких ограничений, никаких можно-нельзя — не было ничего, что бы останавливало людей в самовыражении. Они не догадывались, что рядом существует сила, намного могущественнее их свободного разума.
Мы не сбавляли шага, будто мои спутники шли по выжженной солнцем пустыне, где не было ни одного человека. Казалось, лишь я замечала скользящие мимо полуобнажённые тела, дёргающиеся в первобытном танце под электронную музыку. Но когда я попыталась остановиться перед музыкантами, скачущими перед извергающимися, словно вулканы, огнями, граф усилил хватку и потащил меня дальше, прорычав о своём желании выбраться из этого арт-ужаса. И вдруг сам остановился перед девицами, весь наряд которых составляли кожаные шорты и бюстгальтеры. Под ритуальную музыку они крутили в руках зажжённые в нескольких местах обручи, то и дело протискивая в них своё тело, будто переплетаясь с огнём. Это было красиво и страшно, потому что я, казалось, собственной кожей чувствовала боль от ожога. Потом они отбросили в сторону обручи и взяли по факелу, чтобы продолжить первобытный ритуал. Огонь становился частью рук, продолжением тел. Движения танцовщиц были настолько чувственными, что походили на огненные ласки, которые девушки дарили друг другу, заключая в огненные объятья. Высвеченные огнём лица завораживали. Танцовщицы заходились в первородной страсти, передавая своё напряжение зрителям, будто касались и их тоже. Невидимые прикосновения были настолько явственными, что я непроизвольно сглотнула подкативший к горлу ком желания и откинула голову назад, чтобы сразу же встретиться со смеющимися глазами графа, и лишь тогда я заметила, что его руки покоятся на моих плечах.
