Граф говорил слишком быстро, будто боялся, что я перебью его, хотя глупое-то какое слово — боялся, его нет в обиходе вампира.
— Катья, — он вдруг стал говорить медленно. — Ты была у Клифа, ты говорила с ним, я ничего не выдумал. Ты говоришь, что доверяешь мне, и в следующее же мгновение обвиняешь в том, что я готовлю себе любовный напиток. Так нечестно вести себя с тем, кто пытается помочь.
— Помочь?
— Помочь победить Клифа, — проговорил граф по слогам. — Я бы на его месте так просто не сдался. Игра обещает быть интересной.
— Вы не помогаете мне, — Я продолжала сжимать руль с такой силой, словно отпустив его, могла упасть с небоскрёба. — Вам просто скучно. И вас не интересует исход игры.
— Уверяю, мадемуазель, вам станет слишком весело, если я выйду из игры. Ты даже не попыталась сейчас сопротивляться мне, будто все мои слова ушли в пустоту.
— Я пыталась. Я пыталась рассмеяться, но не смогла или не успела, — призналась я.
— Радуйся, что я сумел вернуть тебя с небес на землю, но с Клифом этот номер не пройдёт. Он не отпустит тебя. А теперь скажи то, что я желаю услышать.
— Я доверяю вам, Антуан, — ответила я даже без секундной запинки.
— Вот так-то лучше, Катья, и если ты посмеешь даже мысленно ещё раз во мне усомниться, я брошу тебя на растерзание Клифу, даже ахнуть не успеешь. Заводи машину и поехали. Я никогда не опаздываю на встречи.
И я повернула ключ.
========== Глава 29 ==========
Перед моим воспаленным взором мелькала лишь тонкая линия горного серпантина, ведущего из долины к побережью Тихого океана. Я казалась себе зашоренной лошадью, потому что вдруг перестала видеть и срезанные откосы гор, и свисающие с них деревья, и даже свет фар несущихся навстречу машин. Остались лишь тонкая извивающаяся асфальтовая змейка и бампер идущей впереди машины. Я вновь находилась во власти графа, который заблокировал моё боковое зрение, иного объяснения своему нынешнему состоянию я не находила. Я не видела даже его самого, и, наверное, это и было самым важным в тренинге. Зато я прекрасно слышала шум сменяющих друг друга радио-волн, но вскоре и тот стих, потому что парижанин смирился с тем, что нормального сигнала в горах не будет. Теперь в ушах стояла зловещая тишина — даже не звенящая, а мёртвая. Мерный стук моего сердца и тот не был способен пробиться сквозь её вязкие мрачные слои. Я гнала прочь любые мысли, боясь ненароком рассердить графа. Всё моё естество сосредоточилось на одном желании — не разреветься.
Неожиданно почувствовав приближение руки графа, я внутренне сжалась, но не вздрогнула, когда он наконец коснулся моего плеча. Рука не была холодной, не была тёплой, даже не была тяжёлой — прикосновение походило на объятие, которое дарит маленький ребёнок, именно так в последний раз обнимали меня близнецы. Я не дёрнулась и не напряглась, но внутри подле сердца противно кольнуло, и глаза невыносимо защипало. Я зажмурилась, словно от солнечной вспышки, но лишь на секунду, потому как вспомнила, что веду машину. Тогда я ещё крепче стиснула руль, аккуратно входя и выходя из виражей. Глаза мои, будто под большой дозой кофеина, были теперь широко распахнуты, и я приковала взгляд к бегущей под колеса чёрной ленте дороги. Граф молчал и не убирал с моего плеча руки, и постепенно я начала возвращать себе недостающие фрагменты дорожного пейзажа. Только улыбнуться я всё равно не могла — наверное, возвращение улыбки пока не входило в планы графа. Должно быть, он приберегал её для Клифа. Слёзы же продолжали безжалостно выступать на глазах, но я не могла понять, то ли страдаю от яркого света фар, то ли граф продолжает пугать меня, но изо всех сил старалась удержаться от рыданий, хотя в душе не верила в победу.
— Не сдавайся, слышишь? — по-человечески тёплый голос живого Антуана, да именно его, а не холодного вампира, звучал подле самого уха.
Я молча кивнула, и, к своему полному разочарованию, тут же почувствовала щекой слезу.
— Ты не можешь сейчас плакать, слышишь? — продолжал нашёптывать мне на ухо Антуан. — Думай о том, что мы все ещё не переехали горный хребет, и здесь некуда съехать, чтобы выплакаться. Пусть эта безысходность придаст тебе силы.
И в ту же секунду я почувствовала, как его острый ноготь прошёлся от уголка глаза к слёзному каналу, смазывая настырную слезу.
— Не мучьте меня больше, — взмолилась я, понимая, что сейчас уступлю своему желанию разреветься. — Позвольте спокойно вести машину, сил моих больше нет.
— Не могу, — сказал граф уже по-обычному сухо. — У меня слишком мало времени, чтобы показать тебе, на что способен вампир, когда заинтересован в жертве. И главное помни, что нельзя верить ни единому его слову — поверишь, и ты пропала.
— Нельзя верить Клифу или любому вампиру? А как же моё доверие к вам? — глухо спросила я, ещё сильнее сжимая руль.
— Заинтересованному в жертве вампиру нельзя верить. Мне верь, потому что я в тебе не заинтересован. А вот Клифу не верь. Я выразился яснее?
— Тогда ответьте, в чём его главная ложь? Он лгал, признаваясь мне в любви?
— Откуда мне знать мысли другого вампира! Мальчик сильнее, чем я вначале подумал, он не поддался на внушение. Да и Лоран хорош. Слишком долго прятал от меня свои карты, дав Клифу возможность приготовиться к отпору. Мне трудно поверить в любовь вампира к смертной, но что-то в его словах кажется правдой. Хотя вампиры редко говорят друг другу, а тем более людям, правду, и уж точно никогда не говорят всей правды… Да и как может любить тот, у кого по определению нет души…
Его рука исчезла, и я с радостью отметила, что дорога пошла вниз — даже пришлось убрать ногу с педали газа. Навигационная система показывала, что до пункта назначения остаётся меньше двадцати минут. Боже, двадцать минут, да за них можно сойти с ума от подобных разговоров!
— Про душу — это Стокер придумал, так ведь? — попыталась я увести разговор от реальных вампиров к вымышленным. — Это хорошо для книжек, но я не представляю себе, что такое вампир без души и что такое человек с душой…
— А что для тебя душа?
Парижанин говорил совсем тихо. Казалось, что он выбился из сил, приводя меня в чувства. Я видела, что он прижимается виском к ободку дверцы, будто собирается провалиться в сон, но глаза его оставались открытыми. Только сомневаюсь, что в мелькавших мимо деревьях он мог находить красоту. Должно быть, он о чём-то думал, но точно не о душе. Я же молчала, понимая, что любой мой ответ лишь насмешит вампира, да и его вопрос казался слишком уж риторическим. И зачем только я открыла рот!
— Ладно, не стану тебя мучить, — бросил граф тихо, так и не отвернувшись от окна. — Если в этом вопросе полагаться на Аристотеля, считавшего, что многие состояния души зависят от состояния тела, то душа у меня имеется, только немного в ином состояние, чем у тебя, потому что наши тела, как бы сказать, находятся тоже немного в разных состояниях. Душа, как говорил философ, является принципом жизни для всех живущих существ, а если брать во внимание фразу «движение — это жизнь», то согласно математическому правилу, она будет верна и в форме «жизнь — это движение», поэтому я тоже в своём роде живое существо, потому что двигаюсь. К тому же, если сердце моё остановилось, то, остаётся надеяться, что мозг в какой-то степени жив. Одушевлённое, как говорил Аристотель, более всего отличается от неодушевлённого двумя признаками: движением и ощущением, и у меня не только в наличие все пять чувств: осязание, обоняние, слух, вкус и зрение, но ещё и мышление, которое состоит из воображения и суждения. Наверное, это и есть душа… Как думаешь, уже можно включить музыку?
Неужто графу показалось, что я его не слушаю, или ему действительно не терпелось отделаться от беседы, потому что и без моего ответа, он стал крутить колёсико стереосистемы и наконец нашёл волну с «Лунной сонатой», и больше мы не говорили. Я иногда растягивала губы, пробуя улыбнуться, но так и не сумела вернуть улыбку — ту, которой я улыбалась графу на парковке. Нет, непосильную задачу поставил передо мной Антуан дю Сенг, ещё и брякнув между делом, что Клиф достаточно сильный даже для вампира, который минимум в два раза старше его. Сумею ли я выстоять? Сумею ли дотянуть до утра?
