Парижанин не двинулся с места и только вальяжнее развалился на моей кровати. Опять эта улыбка. Не добрая, а цинично-злая. Этой улыбкой одарил меня в подвале Лоран. Должно быть, как малые дети имитируют родителей, неофиты перенимают манеры у создателей.

— Одеться? — граф взглядом серых глаз, будто рентгеновскими лучами, прожёг обёрнутую вокруг меня простынь, и я пожалела, что скинула перед сном одежду — возможно он не стал бы утруждать себя раздеванием. — Я уже видел тебя обнажённой, и не я один. К чему строить из себя невинность…

Он говорил ещё медленнее, чем прежде, будто боялся, что я не пойму какое-то слово. Да я прекрасно всё поняла и больше не покраснею. Резким движением я сорвала с себя простыню. Он прав, к чему прятать от него тело? Я даже не стану хватать из шкафа первый попавшийся сарафан, я повыбираю и возьму тот, что покороче с огромными цветами по подолу. Приму душ и почищу зубы.

— Не забудь расчесать волосы! — сказал граф серьёзным тоном, наверное, едва сдерживая смех.

Я сама бы над собой посмеялась, но было поздно. Лицо уже приняло боевое выражение, и я потянулась к телефону, чтобы перенести встречу на другой день. Сегодня мне велено развлекать графа, и я пока прекрасно с этим справляюсь.

— Визитку можешь не искать. Я её выбросил.

Я отдёрнула руку, будто обожглась.

— Её дал Лоран, — я не хотела смотреть в зеркальную дверцу шкафа, но не могла опустить голову.

— Он сам попросил меня её выкинуть, — пояснил граф сухо.

— Хорошо.

Я чувствовала спиной ледяной взгляд и решила сначала одеться, а потом уже позвонить маникюрше Соне. Со скоростью новобранца я схватила одежду и метнулась в ванную, крепко заперев дверь, хотя понимала, как глупы все мои действия. В одежде я стала выглядеть ещё глупее. Граф, так и не сменивший позы, смерил меня презрительным взглядом, дольше прочего задержавшись на подоле с яркими маками.

— Ты никогда не сушишь волосы?

А я думала, что это ледяной пот струится по спине. Вернувшись в ванную, я включила фен и даже сумела без петушков собрать сухие волосы в хвост.

— Благодарю, юная леди, — сказал граф всё тем же безразличным тоном, когда я вернулась в спальню. — Первые пять минут в роли приличной девушки ты выдержала достойно.

Это меня что, только что вторично блядью назвали? Пять минут назад намекнули, а сейчас написали печатными буквами с пробелами в страхе, что я не читаю между строк. Лет так десять назад маленькая Катя повесила бы на меня такой же ярлык, но взрослой Кэтрин совершенно не было стыдно за своё прошлое. В университете нас была целая секта таких — кто считал, что личная жизнь и успеваемость — две вещи не совместимые: бойфренды и гёлфренды отнимают слишком много времени и денег. Мы создали базу с телефонами, в которую со стороны было очень сложно попасть — требовалось пройти личную встречу с куратором. Мы звонили по первому попавшемуся номеру, чтобы встретиться для утоления природных инстинктов. Чаще всего в машине. Мы редко спрашивали имена друг друга и старались не встречаться повторно, чтобы животный секс не перерос в личные отношения, от которых на время учёбы мы желали откреститься. Встречались обычно по будням, а в выходные проверенными компаниями, в которых редко попадались бывшие сексуальные партнёры, ходили в горы или кино, ездили к океану, катались на роликах и велосипедах — так что одиночества никто не чувствовал.

Я не причисляла себя к общему «мы». Меня привела в эту секту не великая идея, а великое одиночество. Я по глупости думала, что кто-то решит начать со мной встречаться. Этого не случилось. Хотя имелась и вторая правда. Секта была чисто американской. За два года я не встретила в ней ни одного представителя восточной культуры. Мне казалось, что это часть американской культуры, к которой мне так хотелось приобщиться. Своеобразная «радионо-раскольническая» проверка — тварь я дрожащая или право имею…

Я осталась тварью и вцепилась в Клифа руками и ногами, когда тот явился на второе свидание. Два счастливых года с настоящим американским бойфрендом, почти настоящим…

— У тебя взгляд как на картине Венецианова «Крестьянка с васильками», — улыбнулся граф. — Затравленный… Если ты не помнишь, то я набросал для тебя по памяти. Желаешь взглянуть?

Только альбом он не протянул, приглашая прилечь рядом. Я выдохнула и шагнула к кровати. Матрас протяжно скрипнул, хотя был новым и не пружинным. Похоже, это скрипели мои мысли, которые граф разгребал, как дворники мёртвые листья. Пока я принимала душ, парижанин перерисовал лицо. Теперь мои глаза были открыты и глядели по-блядски призывно. Меня аж передёрнуло.

— Это не Венецианов, — сумела произнести я, не вспыхнув.

— Конечно, нет. Это Антуан дю Сенг, жалкий подражатель.

— У меня другой взгляд, это всё ваша фантазия, — я попыталась подняться с кровати, но не смогла сдвинуться и на дюйм, словно приклеилась к скомканному покрывалу. Граф насильно удерживал меня подле себя, желая продолжить неприятный разговор.

— Я не Модильяни, — произнёс парижанин медленно. — Я вижу душу насквозь. Мне достаточно секундного взгляда в глаза… Это ты, хочешь того или нет. Так ты смотрела на меня вчера. Но взгляд венециановской крестьянки мне нравится больше, — он нашёл в складках простыни ластик и будто нечаянно коснулся моего бедра. Я вздрогнула. — Тебе страшно со мной?

— Нет, — с трудом выговорила я и сумела отодрать от простыни руку. Мой дезодорант прошёл проверку на стойкость, но вот сердце предательски трепыхалось. Граф нарисовал новые глаза, умело скопировав в этот раз Венецианова. Наверное его, потому что взгляд вышел совсем заячий. — Хотите посмотреть фильмы про художников из серии «Сила искусства»? — Следовало взять ситуацию под контроль до того, как граф вздумает ещё что-нибудь мне подрисовать.

Я поднялась с кровати и одёрнула сарафан. Граф соизволил последовать за мной в гостиную. Только я, не дойдя до дивана, замерла как вкопанная. На кухонном островке красовался букет красных роз, а это означало, что граф проснулся не позже пяти утра. Но чёрт с ними с розами и графской бессонницей! Круглый обеденный столик, никогда прежде не использовавшийся по назначению, был накрыт на двоих. Один бокал алел кровью, а другой желтел апельсиновым соком. На тарелке веером лежали поджаренные тосты, ломтики сыра-бри и виноград — в общем всё то немногое, что граф сумел найти в холодильнике. Я пару раз моргнула, осушая с ресниц непрошенные слёзы, и обернулась к парижанину, на котором чудом оказалась рубашка.

— Спасибо, — я не была уверена, что разжала губы, но лёгкий кивок дал мне понять, что благодарность принята. — Кроме мамы, мне никто не готовил завтрак.

— Не думал, что хоть в чём-то могу оказаться первым, — выдал граф с прежним сарказмом, и я не сумела проглотить злость:

— А вам так важно быть первым?

— В отношении тебя — абсолютно нет, — сказал граф, будто отвесил оплеуху, и в этот раз я её проглотила и спросила уже тихо:

— Вы всё ещё хотите сесть со мной за один стол?

— Если я не побрезговал лечь в твою постель, то стол уж точно выдержу…

— В моей постели до вас тоже никого не было, — сказала я и тут же осеклась, вспомнив, как Клиф завязывал на ней шнурки. К счастью, граф оставил моё воспоминание без внимания и молча протянул телефон.

— Подстригать ногти в субботу очень неосмотрительно, юная леди.

— Это всего-навсего суеверие, — начала я робко, глядя в абсолютно серьёзное лицо графа.

— Ну я тоже когда-то считал, что вампиры — плод больной фантазии лорда Байрона.

— Я уже давно так не считаю, — я попыталась улыбнуться, но моё лицо стало походить на такую же мёртвую маску, что и лицо графа. Возможно, оно у него не каменное и не серое, когда он спит больше четырёх часов. — Что касается ногтей, то Соня не станет над ними колдовать, а просто выкинет в мусорное ведро.

— Порой самые опасные люди кажутся совершенно безобидными…

— Это не тот случай! — Невыспавшийся граф начинал действовать мне на нервы. — Я сейчас позвоню и перенесу встречу на безопасный день. Для вашего спокойствия, — добавила я и тут же пожалела о своих словах.