— Ну и видок у тебя, — присвистнула Моника. — Наверное, надо было не слушать Клифа, а забрать тебя отсюда раньше. Не удивлюсь, если этот дон Антонио поговорил с тобой так же, как с этим белым.

— Тебя послал Клиф?

Отчего же он сам не пожелал вырвать меня из лап дона Антонио? Неужели приказ Габриэля настолько силён для них обоих.

— Они договорились с доном Антонио на определённое время. Я, кстати, выжала из этой колымаги всё до последнего, надеясь перехватить его. Аж до мурашек интересно рассмотреть его вблизи. Но он успел сбежать!

— Клиф послал его поговорить со мной?

Моника говорила быстрее, чем я могла понять её речь.

— Откуда я знаю, о чем они договаривались. Мне сказано было забрать тебя и отвезти домой. Да и какая разница?

Разница? Собственно никакой. Лоран честно предупредил, что понять мотивы вампиров мне не дано.

— Пристёгивайся уже, — не стала дожидаться от меня ответа Моника, — и поедем! Я хочу урвать хоть немного сна, потому что днём нам готовить завтрак, вернее ужин для деда и его близких гостей.

Я закрыла глаза, понимая, что иначе буду глупо высматривать впереди давно растаявшие в ночи габаритные огни «порше».

========== Глава 35 ==========

Странный дом был у Габриэля. На одну половину отремонтированный, на другую запущенный до невозможности. Будто хозяин боялся, что современный мир полностью поглотит старину, хотя даже старейшая часть дома была века на два моложе самого индейца. Причина разрухи могла крыться и в чём-то ином, ведь индейский мир заключается не в тростниковой хижине, его границы равняются линии горизонта — Габриэль просто не держался за дом. Твой мир — это то, что ты видишь, то, куда могут донести тебя ноги. А любовь к этому миру — это нежелание уходить с места, где ты находишься, потому что ты счастлив в данную минуту в данном месте. Я не могла вспомнить, кто и когда вложил эти мысли мне в голову. Быть может, прямо сейчас, но кто? Я чувствовала себя настолько уставшей, что не могла связать две разрозненные мысли даже детским бантиком, не то что морским узлом логики.

Я попыталась вытереть ноги о половичок, понимая, что душа мне не предложат, да я и не соглашусь на него в чужом доме — к тому же, я срослась со своей новой одеждой, и запах затхлости прекрасно уживался с облившим меня с головы до ног потом. Я подняла ногу и тронула мозоль.

— Дать пластырь? — послышался подле меня голос Моники, но другой тут же шикнул на неё, и она молча шмыгнула в тёмную пустоту.

При свете фар я оценила размер дома в стандартные три спальни и два салона, но из-за царившей внутри темноты он казался больше. В нём чувствовалось присутствия множества людей, которые отчего-то хранили молчание. Я пыталась отыскать взглядом фигуру, прогнавшую Монику, но даже новые глаза отказывались видеть. Свет от фонаря проникал в дом всего на пару шагов. Я продолжала стоять на пороге, не смея ступить грязными ногами на возможно чистый пол. Неожиданно дверь всей тяжестью согнула мне руку в локте и бесшумно захлопнулась. Стало абсолютно темно, хотя я точно знала, что держу глаза открытыми.

Я не испугалась, мной овладело лишь ещё более томительное ожидание появления Каталины. Только её сила могла управлять сейчас мной. Остальные мёртвые индейцы находились в парке миль за двадцать отсюда. Я хотела кашлянуть, чтобы привлечь внимание, но быстро сообразила, что в доме неспроста хранят молчание. Монику прогнали за то, что она открыла рот. Здесь спали дети. В метре от меня начали проступать очертания дивана, который мог служить кому-то постелью. И Диего мог спать на руках приёмной матери.

Мои ноги продолжали касаться порога, и я не пыталась отрывать их от пола, покорно дожидаясь приглашения. Возможно, Каталина хочет сначала уложить ребёнка и лишь потом заняться мной. Или у неё перед отходом ко сну есть море иных более важных дел. Я же никуда не денусь, потому что дошла до состояния полной готовности уснуть стоя. Темнота давала глазам желанный отдых, и я не чувствовала потребности закрыть их. И вот ноги повели меня в темноту, и тело опустилось на тот самый диван. На плечи лёг мягкий плед. Тёплые руки поправили на волосах повязку, чтобы та не давила на виски — я и не знала, что её можно ослабить.

— Ты всё равно ошибёшься, если решишь выбирать между ними двумя, — прозвучал совсем рядом тихий голос Каталины с едва уловимым акцентом в плавном английском, но я так и не увидела лица. — Выбирай только между собой: настоящей и придуманной. Подумай, с которой из себя тебе будет легче ужиться.

Она запечатлела у меня на лбу тёплый поцелуй, и я была уверена, что за ним последует мёртвый сон, но веки не отяжелели. Я даже наконец различила лёгкие очертания женской фигуры: Каталина сидела в конце дивана, на самом краю, потому я и не почувствовала её, когда вытянула гудящие ноги.

— Мир в семье превыше всего, но добиться его можно лишь понимая желания другого. А теперь подумай, как можно заглянуть в чужую душу, когда ничего не видишь в своей собственной? Ты не будешь в миру с другими, пока воюешь с собственными желаниями. Ты должна отыскать их в себе и выставить на обозрение тем, кому ты не безразлична, и тогда они попытаются исполнить их. Иначе ты подводишь и себя, и того, кто тебя любит. Сейчас я могу прочесть в твоей душе лишь желание поскорее уснуть. Позволь Габриэлю так же чётко прочесть завтра твоё другое желание. Ты всё равно ошибёшься, если решишь выбирать между ними двумя, я говорю это второй раз. Когда-то я тоже считала, что женщина не создана для того, чтобы жить одной. Меня упрекали за то, что я отдалась другому мужчине, когда мой первый муж ещё не умер. Никто не понимал, насколько велик был мой страх ощутить, как ведшая меня по жизни рука отпускает мои пальцы. И я долго стремилась ухватиться другой рукой за новые пальцы прежде, чем отпустить мёртвые. И я оставила вторую руку свободной лишь с сыном Габриэля. Я ушла от своего итальянца к нему в деревню, когда тот был уже глубоким стариком именно для того, чтобы спокойно, по совету Габриэля, ожидать смерти мужа, которая освободит меня от зависимости. И мой последний муж действительно подарил мне свободу и веру в себя. Ты спросишь, отчего я не ухожу от Габриэля? Потому что держит меня подле него не страх одиночества, а любовь семьи, для которой я что-то могу сделать. Своей заботой я каждый день благодарю его за сына, с которым он поделился частью своей мудрости. Если бы не он, я бы давно умерла, потому что все мои желания сосредоточились на необходимости быть частью кого-то. Я была цветком без корней, который питался соками мужей. Отрасти себе корни, вот мой единственный совет.

С последним звуком затихающего голоса тень поднялась с дивана. Я попыталась открыть рот, чтобы пожелать Каталине доброго сна, но не сумела разлепить губ.

— Даже не пытайся. Я запечатала тебе уста, и только Габриэль может снять эту печать. Слова извращают наши мысли: «да» редко означает согласие, а «нет» — отрицание. Формирование слов отвлекает нас от изначальной мысли — в итоге обёртка редко соответствует внутреннему содержанию. Если бы люди учились чувствовать друг друга вместо того, чтобы тратить время на пустые разговоры, они бы находили друг в друге больше счастья. Габриэль не ждёт от тебя слов ни на каком известном ему и тебе языке. Он прочтёт твою душу, которая не сумеет солгать. Но он не полезет глубоко, так что воспользуйся немотой, чтобы выставить вперёд лишь то, что имеет для тебя ценность. Его мудрости будет довольно, чтобы решить, сумеет ли Клиф принести в твою судьбу радость и свет. Никто не желает тебе зла, и даже если Клиф вздумает заполучить тебя против твоей воли, семья никогда не поддержит его.

Каталина замолчала и слилась с темнотой, но разговор не был окончен. И через минуту она заговорила вновь.

— Я не должна говорить с тобой, но твоя боль настолько сильна, что не способна уместиться в твоём теле, и ты безжалостно даришь её окружающим. Находиться подле тебя мучительно больно, и я пытаюсь забрать от тебя хоть что-то, чтобы моя семья не мучилась кошмарами, насылаемыми тобой. Твой сон будет черён и спокоен. Мы подарим тебе целый вечер для подготовки к встрече с Габриэлем, а пока запомни одно: человек должен найти счастье в самом себе, только лишь потом он может поделиться им с близкими и получить от них счастье взамен. Никто не желает получать боль другого. Боли все бегут, она не может объединять, она разлучает людей.