— Если здесь кто-то ещё сомневается в правильности моего решения, можете больше не приходить ко мне за советом, — продолжил тем же монотонным голосом Габриэль и сделал паузу, во время которой даже дети промолчали. — А теперь вам надлежит помириться. Пире!

— Я не сяду! — закричал Алехандро по-испански и вперил бешеный взгляд в Габриэля. — Я не сомневаюсь в том, что ты веришь дону Антонио. Ты всегда относился к нему слишком дружески, хотя он не стоит ничьего доверия.

— Остановись, Алехандро! — поднялся со стороны графа другой мёртвый индеец. — Ты завтра пожалеешь о своём недоверии к Габриэлю. Им ты обижаешь всех нас. Я тоже потерял сестру и брата, но не смею никого винить. Их всех призвал Господь, потому что так было нужно ему, а не потому что твоя сестра связала жизнь с доном Антонио. Теперь мы знаем, что такое оспа, и знаем, что она не коснулась многих белых, потому что они были привиты. И так же знаем, что вакцина убивала и их. Ты, кажется, забыл, что дона Антонио не было рядом, когда принимали решение дать его жене вакцину. Нечестно обвинять его в том, в чём не было его вины. Он оплакивал смерть жены и ребёнка так же, как оплакивали все мы… И он мог обвинить нас в смерти сына, если бы не принял нашу традицию как неоспоримо верную.

— Ему не нужен был сын. Он бросил мою сестру, и потому она умерла. И я не желаю делить с ним одну еду!

Алехандро швырнул свою тарелку под ноги и жестоко растоптал. Я сильнее вжалась в Клифа, который сам отполз на соседнюю циновку, где ему сразу уступили место. Граф не шевелился, Габриэль тоже. Лишь второй индеец продолжал стоять. Вдруг он поднял руку и объявил так же зычно, как до того сзывал всех сам Габриэль:

— Наша традиция не терпит ссор на празднике. Так дадим Творцу решить, кто из этих двоих прав. Пусть же сойдутся они вместе и докажут свою правоту силой! И будет так!

Габриэль ничего не сказал. На его лице не читалось ни согласия, ни порицания. Гости же, не сговариваясь, начали оттаскивать циновки от костра, освобождая место для страшного действа. Граф молча поднялся, аккуратно положил на тарелку недоеденную лепёшку и направился к ручью. Алехандро двинулся следом. Моё сердце упало. Устрой они драку, силы явно на стороне индейца. Он выглядел моложе, и руки его вряд ли бы влезли в рукава рубашек графа дю Сенга.

— Не бойся, — вдруг раздалась у меня за спиной английская речь. — Когда-то Алехандро уже пустил дону Антонио кровь. И ничего с тем не случилось, выжил и до сих пор живёт.

Я обернулась, но не поняла, кто из индейцев говорил со мной. Почему я стала такой рассеянной, что не в силах удержать при себе собственные мысли!

— О чём они говорили в бане? — схватила я Клифа за плечи.

— Они говорили не по-испански, — ответил он наигранно безразлично, хотя я и видела, что он весь дрожал. — Я не знаю языка индейцев.

Выходило, что граф побывал в Новом Свете не только вампиром и не только в Новом Орлеане. Он человеком успел обосноваться в Калифорнии. Должно быть, тоже промышлял воловьими шкурами. В Монтерее каких только торговцев не было: и испанцы, и американцы, и англичане, и французы, и даже русские. Неужто и его создателем был Габриэль, оттого сейчас Клиф так разволновался, почувствовав, что угроза отговорить Габриэля от моего обращения стала слишком реальной. Быть может, они уже спорили, ведь не просто так Алехандро подсел к нам с Клифом, будто принимал сторону байкера в каком-то споре, чтобы отомстить своему прежнему обидчику. И не переметнётся ли эта месть на меня, ведь Алехандро не мог не заметить, что граф не сводит с меня глаз. Я оглянулась в поисках Лорана, но того нигде не было видно. Я не заметила, сидел ли он подле графа до начала ссоры с индейцем. Что же происходит?

Только я старалась не думать ни о чём, боясь выболтать Клифу все свои потаённые страхи и желания, но и отстраниться от него не могла. Я вжалась в его обнажённую грудь, не чувствуя боли от врезавшихся в щеку ракушек ожерелья, и замерла.

— Где твои серьги? — неожиданно спросил он, отстраняя меня.

— Уши заболели, — не совсем солгала я. — Сняла, а в юбке нет карманов. Где-то оставила…

По лицу Клифа скользнула тень, но слишком много других теней скользило вокруг костра, чтобы я могла испугаться ещё сильнее. Краем глаза я видела, что объявивший состязание индеец продолжает стоять на ногах. Значит, Алехандро с доном Антонио должны вернуться к костру.

Они вернулись скоро, теперь и в волосах графа были перья, хотя я не могла понять, на чём они держались. Соперники медленно, не глядя по сторонам, направились к костру, перед которым теперь образовалась ровная площадка, и замерли против друг друга. Однако по расслабленному телу не было похоже, что они изготовились к драке. Они лишь глядели друг другу в глаза. Странно, что волосы обоих не вспыхнули, такой ненавистью искрился воздух между ними. Я не знала, на кого глядеть, потому смотрела в пространство между ними, за которым в темноте дрожала фигура Габриэля, но я вновь не смогла разгадать выражение его лица.

Вдруг на коленях у меня появилась мышь, будто упала с неба. Я завизжала как ненормальная, но то ли Клиф успел схватить её за хвост, то ли я своим воплем до смерти напугала саму мышь, но она исчезла так же быстро как появилась. Должно быть это было мышиное нашествие, потому что детские вопли раздавались то там, то здесь. А потом пошёл настоящий дождь из мышей, но я уже не могла кричать — они не долетали до земли, а просто растворялись в воздухе, и я поняла, что граф с индейцем колдуют. Только развить эту мысль не успела, потому что Алехандро ни с того ни с сего свалился к ногам графа, скорчился и схватился за горло, будто в приступе удушья, и из носа его брызнула кровь. Он приоткрыл было рот, но тут пальцы в свой черёд окрасились багрянцем. Никто не приходил индейцу на помощь. В парке стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь треском цикад. Даже дети притихли.

Я с трудом сдерживала желчь, подступившую к горлу от этого кровавого зрелища. Вдруг вокруг графа загорелась земля, будто его обложили сухим сеном. Никто не шелохнулся. Все глядели, как языки пламени, точно в бешеном танце, подскакивают к лицу француза, которое то и дело озарялось голубым сиянием, будто от вспышки молнии. Но вот поднялся Габриэль и простёр вперёд руку. Алехандро перестал дёргаться и замер на земле. Пламя освободило графа из плена и исчезло, будто его и не было.

— Ты победил, дон Антонио! — провозгласил Габриэль и вернулся на прежнее место.

Двое индейцев оттащили в сторону неподвижного Алехандро и принялись протирать окровавленное лицо. Я сначала испугалась, что он мёртв, но потом услышала лёгкое покашливание и выдохнула, радуясь, что граф никого при мне не убил. Габриэль не смотрел в сторону поверженного индейца. Он глядел на графа. И я тоже уставилась в по-прежнему пустое лицо парижанина, и даже вздрогнула, неожиданно увидев подле него Лорана. Казалось, на нём стало ещё больше белил. Он затряс руками, и Габриэль медленно поднялся и выкинул вперёд руки в приглашающем жесте. Лоран, к моему ужасу, с жутким хохотом пародировал его. Индеец, будто не замечая клоунады, вновь обратился к собравшимся на своём родном языке.

Несколько женщин поднялись со своих мест, взяв трещотки: длинные рассечённые пополам палки, которые при ударе о ладонь издавали громкие протяжные звуки, сродни барабанным. Остальные двинулись вокруг костра, заключая графа и Лорана в кольцо. Граф, стоявший до того истуканом, неожиданно побежал вокруг костра, словно хотел скрыться от сына, но не смог пройти сквозь танцующий круг, в котором теперь были и мужчины. Они поймали его в западню, хохоча громче палочного боя. Граф продолжал бегать вокруг костра, надеясь отыскать просвет между фигурами, но кольцо становилось только плотнее и плотнее. Лоран то настигал отца, крадучись какой-то звериной походкой, то будто специально пятился. Он явно начал раздражать графа, и тот неожиданно вырвал полено из костра и швырнул в лицо сына. Лоран взвизгнул и отпрыгнул в сторону, но индейцы не выпустили и его, продолжая монотонно стучать трещотками. Откуда-то граф раздобыл палку, которую до того дети метали в кольцо. Теперь кольцом стал Лоран, и он понял это, но смирился с безвыходным положением. Он согнулся пополам от первого удара и покорно подставил отцу белую спину, на которой от каждого последующего начинали разбегаться всё новые и новые зелёные потоки: то ли кожа проступала, то ли кровь Лорана тоже оказалась зелёной.