— Если ты не в состоянии донести до корзины ни одного камня, то уйди от нас, пока не заставил меня ругаться на празднике.

Я слишком испугалась, что это Клиф, и потому не сумела обрадоваться, услышав привычный смешок Лорана.

— Я стараюсь, честно. Это даже интересно.

— Желаешь играть, ступай к детям. У меня остаётся не так много времени, чтобы сварить похлёбку. Я не хочу возиться с тобой, как с неразумной девочкой. В тебе же осталось что-то от мужчины, верно?

Я медленно обернулась и замерла. Лоран оказался голым, если не считать набедренной повязки, которая с боку представляла собой лишь тонкую верёвочку. Тело его было густо намазано белилами. Я прежде не обращала внимания на количество косметики, которую он использовал под одеждой, и сейчас не могла поверить, что зелёная кожа требует так много грима. Или же просто новое зрение открывало мне глаза в прямом смысле. Впрочем, меня интересовало лишь его присутствие на празднике. Оно подарило надежду, что граф тоже здесь, пусть и с мужчинами, но на одном со мной отрезке земли.

Лоран между тем осторожно подцепил из углей двумя длинными палками раскалённые красные камни и донёс до корзины, не уронив.

— В соседней вода закипела, — сказал он, окинув меня беглым взглядом.

Я опустила глаза, а поднялась одна из мёртвых, высыпала содержимое своей ступы в большую корзину и направилась к Лорану, который перекладывал из высокой корзины остывшие камни обратно на угли.

— Каталина, принеси из моей машины мёд, — сказала она, ссыпав желудёвую муку в кипящую воду.

Та кивнула и пошла к лестнице, а я незаметно подсела к Диего, решив, что на камне буду только мешаться. Теперь я была совсем близко от Лорана, но тот не сказал мне ни слова. Камни волшебным образом перестали выскальзывать из его рук. Он издевался над Каталиной, иначе зачем он пользовался палками? Намного проще отнести камни руками. Я же видела, что он спокойно держал над огнём краба.

— По традиции нельзя, — голос Лорана прозвучал над самым моим ухом, и я поразилась, что вновь вслух произнесла вопрос, хотя вампир сейчас мог спокойно прочитать мои мысли, раз Клиф сумел ослабить поставленную графом блокировку. — Индейцы весь праздник будут притворяться, что они живые. И, должен сказать, мастерски. Признайся, что с трудом можешь отличить мёртвых от живых людей.

Я кивнула в надежде, что Лоран продолжит разговор. Однако он больше ничего не сказал. Живые женщины отставили ступы, девочки собрали в корзины скорлупки желудей и понесли прочь, а мёртвые спустились к ручью, чтобы отмыть лица от краски.

— С живой кожи так просто не отмоешь эту дрянь, — сказала, подсев ко мне, Моника. — Я ногти ей в детстве красила, сходила месяц. Брала камешки как раз тут, мочила и вперёд. Хорошо щеки не додумалась румянить!

Она вновь хохотнула и принялась отряхивать от муки джинсы.

— Это они в знак траура раскрасились? — уточнила я.

— Конечно. Сейчас им надо успеть умыться. Пора освобождать камни для мужчин. Пойдём поможем остальным с лососем. Его хоть есть можно! — вновь хохотнула она.

— А дети? Они же спят, — покосилась я на Диего.

— Ну так спят же! Пошли. Каталина не говорила, чтобы ты вновь его забрала.

— Тут ручей рядом! — не унималась я, поражаясь такому безразличию девушки.

— Белый остаётся здесь, и Эстефания будет следить за похлёбкой. Или тебе хочется увидеть кого-то из мужчин обнажённым? — Моника вновь тихо смеялась. — Кажется, ты его уже видела без набедренной повязки.

Я не стала говорить, что того, кого мне хочется увидеть, я видела лишь в шортах. Сердце бешено стучало. Как бы проверить, здесь ли граф, но спросить Лорана я боялась. Вернее боялась заранее разочароваться ответом. Казалось, прошла вечность с того момента, как индейцы затопили баню. Мы спустились на парковку. Дети продолжали играть, а старухи греться у костра. Женщины обступили переносные грили, от которых тянуло ароматом жареной рыбы. Каталина обрушила на дочь испанскую тираду. О смысле её можно было догадаться по упаковке сушёных водорослей, которой она трясла. Моника лишь смущённо пожимала плечами, не произнося и слова в оправдание. Каталина наконец швырнула водоросли другой женщине и сунула мне в руку банку.

— Отнеси мёд вниз, — сказала она, переведя дыхание, уже мягко, видно злясь на себя за то, что в праздник наорала на дочь.

Я спустилась на половину ступенек и замерла. На камнях, где ещё недавно толкли в ступах жёлуди, распластались мужские фигуры разных размеров и возрастов. Все молчали и не двигались. Три фигуры я признала сразу: Габриэля, Клифа и графа. Я опустила глаза и принялась считать ступеньки, вдруг почувствовав, как сандалии Джанет натёрли ноги. Эстефания окликнула меня, но никто из мужчин не шелохнулся. Я медленно подошла к кипящей похлёбке и протянула банку. Эстефания отпустила меня взглядом, но я будто приросла к циновке.

— Можно остаться смотреть за детьми? — я еле выдавила из себя просьбу, надеясь, что Эстефания понимает английский, и тут же услышала в ответ приказ по-испански, который я прекрасно поняла, только всё равно не желала уходить. Близость к графу завораживала и дарила желанное спокойствие.

— Сейчас они остынут, и начнётся праздник, — игриво подмигнул мне Лоран, явно забавляясь моим замешательством.

Я поплелась наверх, силясь не обернуться. Я не ждала увидеть Клифа распростёртым подле графа, но слишком большое расстояние между ними пугало. Каталина расставляла неподалёку от костра корзины с желудёвыми хлебцами, плетёные блюда с рыбой и прочей снедью. Моника и прежняя девочка появились с пакетами одноразовой посуды. Такое переплетение прошлого и настоящего забавляло, или же я искала повод улыбнуться, потому что спокойствие вновь утекло из меня, и я со страхом ждала появления мужчин — особенно Клифа.

— Время слёз кончилось!

Каталина бесшумно выросла у меня из-за спины и смахнула с моей щеки слезинку. Пальцы её казались тёплыми, живыми.

— Женщины плачут громко, — продолжила она мягко. — Это мужчины плачут молча, потому что у них больше слез. А женщинам некогда плакать, у нас много дел. Будешь с Моникой раздавать еду.

Я шмыгнула носом, уже не отличая слёзы от океанской воды, и пошла к костру. Скоро появились Эстефания с Лораном и несколькими мёртвыми женщинами — они несли корзины с желудёвой похлёбкой. Знакомая девочка расстелила перед нами пару циновок, и Моника шахматкой расставила на них белые тарелки.

— Правда, что похожи на раковины абалона, а?

Я на её манер пожала плечами, потому что поняла, что та просто кривляется, внутренне противясь навязанной матерью роли официантки.

— Впрочем на тарелки поместится больше, чем в раковину, — продолжала бурчать Моника, наваливая в тарелки без разбора и куски лосося, и кукурузные лепёшки, и даже отломанные кусочки желудёвых кирпичиков. Это было не только невозможно съесть, но и просто поднять с циновки. А Моника лишь пожимала плечами, смеясь:

— Нам главное проявить щедрость, а донесут это до рта или до помойки, не наше дело.

— Как вампиры едят? — не унималась я, понимая, что все мои представления о вампирской диете летят в тартарары.

— Ты меня спрашиваешь! — хохотала Моника. — Меня это не интересует. Мне сказали раздать, я и раздаю. Своего Клифа спроси или деда. Каталину сейчас лучше не теребить вопросами.

Меня тут же перестала интересовать пищевая пирамида вампиров, потому что в тот момент они по одному стали выныривать из кустов. Первым шёл Габриэль с обнажённой головой, оставив где-то перья. Когда он остановился перед костром и стал к нам спиной, я сумела рассмотреть волосы — они были умело закручены узлом, и оставленный почти с кулак хвост спускался между худых лопаток. Я так залюбовалась причёской, что не заметила, как Габриэль обернулся и вперил в меня тёмный взгляд. Я дёрнулась и чуть не оступилась, и лишь Каталина, схватившая меня за руку, спасла расставленные на циновке тарелки от неминуемой гибели. Индеец прикрыл глаза, будто извиняясь за причинённое всем неудобство, и через секунду вновь стоял лицом к гостям, призывно размахивая руками. Речь его мне не перевели, но раз гости сразу стали подходить к нам с Моникой, говорил Габриэль про еду. На десятом госте я действительно перестала отличать живых от мёртвых, никто ни от чего не отказывался, а проводить их взглядом не было времени. Я осталась на раздаче одна. Моника с девочкой копошились внизу, наполняя новые тарелки, а Каталина стояла, улыбаясь, подле Габриэля, который что-то шептал каждому проходившему мимо него гостю — что-то приятное, потому что все от мала до велика отвечали ему улыбкой, да и сам вождь походил сейчас на доброго дедушку. Мне же предназначалось лишь «Gracias» (спасибо, исп.), но и ему я была несказанно рада и улыбалась до ушей, не в силах вообще стянуть губы обратно, пока не увидела перед собой графа дю Сенга.