— Надеюсь, ты умеешь обращаться с детьми?

— Я умею, Каталина, — вмешался Клиф, протягивая к ребёнку руки.

Женщина опалила его тёмным взглядом и скривила в усмешке пухлые губы.

— Я прекрасно знаю всё, что ты умеешь делать. И всё же думаю, что нынче твоё место среди мужчин, а вот Джанет позаботится о Диего, пока мы с дочкой приготовим ужин.

Джанет… Имя в устах Каталины прозвучало оскорбительно холодно, но вздрогнула я от другой мысли. Здесь все обо мне знают и явно ждали на церемонии в качестве Джанет. Что же, Габриэль тоже не знает моё настоящее имя, потому что при нём ни Клиф, ни Лоран не обращались ко мне лично, я просто стояла позади них лёгкой тенью. Насколько нынче моё тело обрело плотность, предстояло ещё узнать.

— Так ты умеешь обращаться с детьми?

Я испугалась, что Каталина задаёт вопрос не в первый раз.

— У меня два брата, — ответила я, хотя и понимала, что их наличие не придало мне никаких знаний о детях.

Клиф с опаской покосился в мою сторону: то ли ему не понравилось упоминание о близнецах, то ли он испугался, что я не справлюсь. Однако я смело шагнула к Каталине и подставила плечо, чтобы принять малыша.

— Будешь осторожна, он проспит до самого утра. Если же нет…

Я похолодела.

— Не беспокойся, — улыбка Каталины оказалась действительно ободряющей, что не свойственно белым вампирам. — Я буду рядом и помогу, но прежде следует отдать почтение Габриэлю. Обещаю, что проведу тебя вне очереди, а потом подыщем вам с Диего укромное местечко. А ты ступай ко всем!

Она вновь зло взглянула на Клифа, и тот покорно сделал шаг в сторону. Я ступала осторожно, чтобы не потревожить сон малыша, хотя мечтала скорее оказаться подальше от Клифа, пока тот не сотворил со мной что-нибудь ещё. Серьги жгли уши, и я вознамерилась снять их, как только окажусь в укромном месте. Очередь молча расступилась, и я увидела Габриэля. Прежде я не решалась открыто разглядывать индейца, а сейчас моё новое зрение позволило за секунду чётко увидеть испещрённое морщинами лицо. Большие тёмные, глубоко спрятавшиеся под обвисшие веки глаза, живые и пронзительные — по-настоящему орлиные. Выцветшие, такие же пухлые, что и у Каталины, губы. И красная краска, безжалостно въевшаяся в дряблую кожу. Сморщенное тело прикрывала лишь доходившая до половины бедра набедренная повязка из светлой звериной шкуры да ожерелье из ракушек, свисавшее поверх едва приметных сосков до впалого пупка. Однако в этом дряблом теле чувствовалась неописуемая мощь. Быть может, силу индейцу придавала высоко поднятая голова, обрамленная тёмным птичьим опереньем. Дольше я не могла его рассматривать. Я покорно склонила голову и сделала шаг в сторону, но Габриэль успел коснуться моего плеча рукой и шепнул по-английски:

— Проходи, племянница.

Я вздрогнула и обернулась, чтобы понять, к кому тот обращается, но позади меня стоял мужчина, и с ним Габриэль заговорил на незнакомом языке. Племянница? Должно быть, Габриэль не настолько приголубил Клифа, чтобы стать ему отцом, потому и мне придётся довольствоваться скромной ролью племянницы. Довольствоваться? Я прижала ребёнка к плечу, испугавшись, что оступлюсь. Нет, я не собиралась оставаться в семье индейца, я собиралась…

— Присядь под деревом!

Я восприняла тихий голос Каталины как приказ и, прижавшись к стволу, осторожно переложила Диего на скрещённые колени, не подумав, что провести в такой позе даже час станет нестерпимой мукой. Моника села рядом и вытащила из-под моей руки одеяльце, чтобы прикрыть ребёнка. Я подняла глаза, но Каталина успела исчезнуть.

— Моника, — тихо позвала я.

— Чего? — обернулась та с неохотой.

— Габриэль действительно считает Клифа племянником?

Моника даже хохотнула.

— Это ты про обращение деда, что ли? Сегодня я тоже ему племянница. Мы все такие, так принято. Не обращай внимания. Вообще сегодня ни на что не обращай внимания. Это всё традиция, не более того. И ничего не бойся. Они сейчас выть начнут, что волки. Ты Диего лучше спасай, одно ухо к ноге прижми, а другое краем одеяла укрой. Может, и не проснётся.

— Послушай, — я на секунду замолчала, боясь задать вопрос: — А кто он, Диего?

— Кто? — Моника вновь удивлённо приподняла плечи. — Новый сын Каталины. Она обычно троих за раз воспитывает. Это с ним она поторопилась, потому что в мыслях уже выставила меня из семьи.

— И все дети…

— Да, да… Это всё воспитанники… Понимаешь, для них очень важна семья, и раз они пережили своих биологических родственников, то создают себе искусственных. Ну и кто-то должен заботиться о них днём, когда они становятся больными и немощными. Каталина очень любит свою прежнюю дочь, и та продолжает жить с ней и заботится днём о детях, поэтому мне и дали возможность уехать, куда пожелаю.

— И они не обращают…

Моника не дала закончить вопрос:

— Они никого не обращают. Это тебе не Голливуд, такого не бывает: вены вскрыть, испить крови… Нет, у них какая-то иная причина бессмертия. Будто они проживают жизни за тех, кого погубили, будучи людьми, — Моника опасливо оглянулась и шепнула: — Не бери в голову! Это всё мои догадки. На самом деле я понятия не имею, почему они не умирают. Но лучше б померли, честное слово!

— А Клиф…

Моника сорвалась с места и бросилась в толпу, и незаданный вопрос остался без ответа. Кровь прилила к голове, и из её водоворота стали выныривать готовые куски информативного пазла. Граф высмеял слова Клифа про получение силы через кровь человека, влюблённого в вампира. Однако его смех мог служить плотным покрывалом, скрывающим от меня правду, которое я могла при желании откинуть. Упоминание Моникой умерших мужей Каталины несло в себе схожий со словами Клифа смысл.

Свободной рукой я выдернула из ушей серьги и воткнула в землю под деревом. Только заземлить страхи не получилось. Они разгорались вместе с костром, в который подбрасывали дрова. Языки пламени взметались выше голов, и мои мысли носились в таком же бешеном танце. Умершая Джанет и воскресший Клиф могли служить продолжением похожей цепочки. Схожее место, рукой подать до Монтерея, костёр, с которого можно собрать пепел, и странный спор графа о философском смысле сжигания человеческой фигуры на «Бёрнинг-Мэне». Если бы этот чёртов француз сейчас сидел рядом, я бы и минуты не ждала, схватила за грудки и вытрясла из его пустого холодного тела признание.

Антуан явно знает, что собирается сделать со мной Клиф, и грозился отговорить от этого Габриэля. Быть может, он желал спасти меня не от перерождения, а от реальной смерти. Может, ему единственному была не безразлична моя судьба. Но только толку-то вопрошать темноту! Графа нет среди скользящих вокруг костра фигур. Оставалась одна надежда, что он переговорил с индейцем в колледже, и тот внял просьбе. Надежды, одни лишь надежды и никакого понятия, что на самом деле происходит там, вокруг костра. Быть может, Каталина нарочно отослала меня с ребёнком прочь, потому что моё время ещё не пришло.

С пригорка прекрасно просматривалась дорога, пустая и тёмная. Никого больше не ждали. Все приглашённые уже выразили почтение вождю. Его самого не было видно, но вдруг длинные перья промелькнули промеж рассевшихся по парковке фигур, и Габриэль начал зычно вещать. Сначала на его слова поднялись дети, успевшие присесть на ограждение для машин. Затем вокруг вождя образовали плотный круг женщины, и только потом снялись с насиженных мест мужчины. Должно быть, Габриэль призывал к себе всех по очереди.

Я осталась сидеть под деревом, решив, что раз не было дано команды по-английски, меня не ждали. В любом случае тревожить сон малыша не хотелось. Диего забавно чмокал во сне губами. Я последовала совету Моники и прикрыла ему уши как раз вовремя. Будто по команде, парковку накрыло страшными стенаниями — плакальщицы из древних времён позавидовали бы такому гомону. Я сама вздрогнула, что говорить о стоявших подле вождя детях. Детский плач отчётливо слышался среди многоголосья воя, но Диего, к счастью, не проснулся, лишь громко причмокнул и тяжело вздохнул.