— А теперь?
— Теперь меня не существует вне тебя и…
Клиф сделал паузу, за которую я постаралась заставить себя ни о чём не подумать, приписывая всё сказанное им лишь очередной психологической атаке на моё расшатанное графом сознание.
— Нет, — сказал Клиф, и я вздрогнула, посчитав это ответом на мою внутреннюю борьбу, но он продолжил тихо: — Города для меня давно не существует… Недавно умер от рака наш барабанщик. Басист перебрался в Неваду, продав здесь дом, чтобы было на что жить на пенсии… Из байкеров почти не осталось никого знакомого. Время безжалостно, и я чувствую его бремя. Надеюсь, что научусь когда-нибудь считать дни только, когда есть верёвка.
Я заметила, что он совершенно не смотрел на дорогу, пока говорил со мной, прямо так же неестественно, как в фильмах. Хотя чему удивляться — в его поведении должно же всё-таки проявиться что-то нечеловеческое, чтобы напомнить мне, с кем рядом я нахожусь. Я балансировала на тонкой верёвочке реальности и могла в любую секунду сорваться в чёрную бездну его глаз, чтобы навсегда слиться с тенью Джанет, став для Клифа новым смыслом бытия. Я вдруг явственно, без всякого фоторобота, увидела за рулём старика. Ссохшегося, сгорбленного, с тонкими сероватыми волосами, с потухшими глазами. Будто сотканного из пепла, который можно было разметать лёгким вздохом сожаления. Сердце сжалось от жалости, но в последней вспышке разума я поняла, что самые глупые самопожертвования происходят из жалости, которая намного сильнее любви. Мои руки сами потянулись, чтобы прижать к груди этот ходячий скелет, но вдруг я почувствовала горький запах золы и закашлялась, и этот сильный приступ удушья спас меня тогда от рокового объятия.
Клиф съехал на обочину и с силой ударил меня по спине, будто вымещал злость за сорвавшееся порабощение. Или вовсе не сильно, ведь его нечеловеческую силу я увидела на пляже. Или граф всё же поддался ему, но зачем? Чтобы выиграть время? Чтобы Клиф списал его со счетов, дав возможность спокойно подготовиться к битве? Лоран сказал, что все мы очень удивимся сегодня, а я уже приноровилась взвешивать на аптечных весах любое слово вампира.
— Тебе нужно воды? Я сбегаю на заправку.
Сколько заботы в глазах и голосе, и сколько сил мне потребуется, чтобы отстоять себя!
— Нет, — я мотнула головой, продолжая осторожно покашливать в кулак. — Поехали, а то опоздаем…
— Никуда мы не опоздаем, это же пау-вау, а нам нужно совсем другое…
— Другое?
Кашель резко прошёл, и я непонимающе уставилась перед собой: мы ехали к колледжу.
— Нас не особо интересуют живые индейцы, тебе так не кажется?
Я кивнула, и то правда. На прошлогоднем празднике я лишь мельком увидела Габриэля. Они ушли куда-то, потому что после закрытия ярмарки я не встретила никого из вампиров.
Мы припозднились. Ремесленники уже почти свернули свои лавочки, потому что при свете фонарей было достаточно тяжело рассмотреть их поделки. Да и зрители подустали и сейчас больше интересовались танцами, которые индейцы завели вокруг костра. Это пау-вау оставалось для меня загадкой. Священная земля калифорнийцев отчего-то привлекала индейцев с восточного побережья. Здесь странные разряженные в петушиные перья люди танцевали какие-то странные танцы, больше подстать африканцам, чем краснокожим. Барабаны тоже были большие и гулкие, а наши местные племена вообще не знали, что это такое. Вся эта свистопляска представляла собой индейский поп-арт хотя бы в моих глазах, которые, впрочем, сейчас искали в толпе французов и Габриэля. Но не находили никого, даже исчезнувшего куда-то Клифа.
— Ты здесь? Я тебя не видела!
Я даже вздрогнула, заслышав за спиной возглас маникюрши. Она была здесь с семьёй. Один ребёнок сидел на плечах у отца, на лице которого пропечаталась брезгливость, другой стоял рядом, а Соня довольная снимала действо на телефон.
— Гляди, какие серьги я купила!
Соня выдернула из бумажного пакетика два миниатюрных ловца снов, в которых я признала перуанское искусство, но не стала разочаровывать человека сообщением, что она купила пусть и ручную работу, но ширпотреб, не имеющий к Калифорнии никакого отношения. Я улыбнулась в ответ, продолжая оглядываться.
— Ты здесь не одна?
Только ответить на Сонин вопрос я не смогла, почувствовав на плече руку Клифа. Он небрежно, совсем по-человечески, улыбнулся, поздоровался, протянул для пожатия руку Сониному мужу, сообщил, что у них очаровательные дети, и я поймала одобряющий взгляд Сони до того, как Клиф выдал:
— Look what I got for you, baby! (Гляди, что у меня для тебя есть, малыш! (англ.)
Клиф будто перестал видеть посторонних. Он держал серьги-подвески с аккуратными продолговатыми кусками обточенной раковины абалона, переплетённой с перьями и бусинами.
— How do you like it? (Тебе нравится? (англ.)
— They are gorgeous, honey. (Они великолепны, милый. (англ.)
— Then try it on! (Тогда примерь! (англ.)
Его глаза светились радостью, а мои опаской. Это были калифорнийские серьги, и он явно взял их не с лотка. Что если они заговорены и призваны возыметь надо мной какую-то силу, ведь не просто так я потеряла свои серьги. Впрочем, сила вампира подавила мою волю, и я покорно подставила ему пустые мочки.
— So? — Клиф слишком долго тянул звук «оу». — We are free to go. (Ну вот, можем идти. (англ.)
Я бросила тихое «пока» Соне и покорно вложила руку в ледяную ладонь Клифа, почувствовав его острые ногти. Куда теперь лежал наш путь и к чему, знал лишь он, но явно не спешил со мной делиться, а когда у машины, вместо того, чтобы распахнуть передо мной дверцу, он вдруг прижал меня к ней и запустил руки в волосы, я ахнула. На моих волосах вновь оказалась повязка Джанет, а это означало, что ни граф, ни Лоран не посчитали нужным показаться мне на глаза, хотя были рядом. Только спросить о них Клифа я не успела, потому что к машине, запыхаясь, подбежала девушка и будто, чтобы остановиться, вцепилась вампиру в руку. И Клиф не вырвал руки.
— I need a ride! (Подвези! (англ.) — выдохнула она и тут же с улыбкой бросила мне короткое «хай».
— Sure, Monica, (Хорошо, Моника. (англ.) — улыбнулся Клиф, явно обрадовавшись встречи.
— Thanks God. Catalina gonna kill me! (Слава Богу! Не то Каталина прибьёт меня! (англ.)
Клиф подвинул меня в сторону, но девушка, опередив его услужливость, самостоятельно залезла на заднее сиденье и захлопнула дверцу.
— Hey, whatʼs your name? (Эй, а тебя как зовут? (англ.)
Моника коснулась моего плеча, лишь я уселась вперёд. Клиф захлопнул дверцу, и я ответила до того, как он успел обойти машину и занять кресло водителя.
— Iʼm Janet. (Меня зовут Джанет. (англ.)
— Monica. Nice to meet you, Janet. (Меня Моника. Рада знакомству, Джанет! (англ.)
— Что ты тут делаешь одна? — обернулся Клиф.
— Чего? — переспросила Моника не сразу, явно в мыслях витая где-то далеко. — А, — протянула она, когда Клиф повторил вопрос. — Меня Габриэль забыл. Он меня всегда забывает, если рядом нет Каталины. А она одурела с этой церемонией. Я вон, себе руки все стёрла…
Боковым зрением я заметила, что девушка покрутила пальцами, чтобы Клиф увидел их отражение в зеркале заднего вида.
— Потребовала, чтобы мы только на камнях крошили жёлуди, мы штук двадцать хлебцев замочили вчера. Слава Богу, она не заставит меня их есть! Но точно прибьёт за купленные у китайцев водоросли. Я не понимаю, какого дьявола она носится с угощениями. Габриэлю плевать на всё, кроме своих дудок. Ведь мог бы уговорить эту сумасшедшую успокоиться, но нет, он счастлив…
— Мне кажется, успокоиться следует тебе, потому что ты переходишь все допустимые границы, — перебил её Клиф таким же спокойным тоном, каким недавно говорил со мной.
— Нет, какие границы! Габриэль ведь сам говорит, что надо делать так, как будет лучше другому и тогда в ответ получишь такое же добро, но получается, что я пашу на них который год, а в итоге что получаю? Она не даёт мне даже на свидание сбегать. Сама при жизни мужиков как перчатки меняла, а меня в монашку обрядила? Нет, она реально решила выдать меня за Фернандо, ты понимаешь? Я и Фернандо перед алтарём, понимаешь? А если я захочу уйти от него, кто мне развод даст? Падре? Где прежняя свобода индейцев? Где? Женщина всегда имела право уйти, не дожидаясь, когда муж сдохнет. И вот, знаешь, не могли её мужья дохнуть как мухи, она явно отправляла их на тот свет, потому и помереть теперь не может, пока все их жизни не проживёт!
