Я отшатнулась от зеркала, но окно слишком быстро завершило моё отступление. Клиф, будто не замечая моего испуга, пропустил верёвку между пальцев, как змею, и бросил в меня. Сравнение плёткой ударило по остаткам страха, и я, отпрыгнув от верёвки, будто от настоящей змеи, полетела на пол, зацепив рукой жалюзи, которые предательски дрогнули, пустив в комнату больше света, но Клиф оставался в коридоре, потому не шелохнулся.
— Развяжи последний узел, — приказал он ледяным голосом, даже не озаботившись последствиями моего приземления, а я первым делом проверила, не содрала ли с руки кожу, но, к удивлению, даже не оцарапалась — наверное, слой пыли, скопившийся между пластиковыми пластинами, послужил отличным буфером.
Я доползла до верёвки, но короткие ногти со скудными остатками прежней красоты не могли справиться с тугим узлом, или же руки слишком дрожали от разыгравшейся после бурного дня фантазии. Кто знает, какие книги читал Клиф, кроме «кукушки»… Я с опаской перевела взгляд на дверь: байкер подпирал косяк и мечтательно глядел в потолок, словно по тому рассыпались алмазные звёзды.
— Я впервые получил от Габриэля официальное приглашение на церемонию и, по правде сказать, теряюсь, что с ним следует сделать, — начал он медленно, чертя указательным пальцем в воздухе круги, будто наматывал на палец прядь волос или нитку. — Быть может, я должен принести эту верёвку в качестве входного билета?
— Ты спрашиваешь меня? — пробубнила я, из последних сил ухватившись зубами за узелок, уже не веря, что сумею его ослабить. — Серьёзно? Это же просто верёвка!
— Не всё то верёвка, что выглядит верёвкой, — усмехнулся Клиф, глядя на мою тщетную борьбу с узлом. — Ты же творческий человек, ты должна пытаться во всем увидеть скрытый смысл…
Ох, эта коварная усмешка… Будто я ещё не поняла, что каждое изречённое им слово является намёком на безвыходность моего положения.
— Это не просто верёвка. Это приглашение-календарь. Долгие века индейцы так приглашали на праздники соседей. Посланник приносил верёвку, и получатель развязывал при нем первый узелок, и так каждый последующий день. Когда будет развязан последний узел, наступит день праздника.
Объяснения Клифа выровняли моё дыхание, но увеличили сердцебиение. По зигзагообразности верёвки я поняла, что узелков на той было предостаточно, и Клиф начал развязывать их задолго до приезда графа, а значит действительно заключил с Габриэлем какой-то договор. Стало даже интересно, есть ли у Лорана его собственная верёвка, или же индеец дал им одну на двоих, считая сообщниками? Или же любовниками. Они ведь могли разыграть спектакль и перед ним. От одной лишь мысли, что эти двое могли всё же целоваться, меня перекосило. Впервые я почувствовала настоящий укол ревности. Нет, они не могли быть любовниками. В их договоре ставил условия Клиф, а не Лоран, как они хотели, чтобы я думала. Но для чего сейчас Клиф продолжает лгать, что заплатил за меня собой? Чтобы я прочувствовала глубже его заботу или потому что он запутался в собственной лжи и, даже говоря где-то правду, не может отойти от ставшей уже привычной игры? Или же вампиры никогда не говорят правды? Только как это узнать?
Я видела фотографии и в существовании Джанет сомневаться не приходилось. Только умереть она могла при иных обстоятельствах, хотя какое это имеет для меня значение. Важнее то, что Клиф видит сейчас за моей спиной её призрак. Или наоборот это я сама прячусь за тенью, а она может оказаться вовсе не прозрачной и полностью закроет от Клифа меня настоящую. Если уже не закрыла, ведь граф сказал, что мой внутренний мир никогда не интересовал Клифа, его интересовало моё тело, и он наполнял его своими воспоминаниями, музыкой, койотами, вовсе не заботясь насколько тем уютно живётся рядом с моим собственным мирком. А был ли этот мир? Был! Точно был! Лоран возрождал его медленно, но упорно — тем же Газдановым — защищая меня этим от Клифа… Голова взрывалась от невозможности понять, кто же из них двоих желал мне больше зла. Неужели Лоран весь год на самом деле спасал меня от Клифа без явного противостояние байкеру и его создателю? Но как тогда он рассчитывал получить назад свою белую кожу?
Нет, у меня не работала ни индукция, ни дедукция… Одно я понимала, что лоб мой покрывается испариной вовсе не от усиленной работы мозга, а от так некстати проснувшейся ревности. Но ревновала я теперь не к Лорану, а к Джанет. Я видела разбросанные по полу продырявленные холсты, я тянулась к ним, хотя желала спрятать глаза в ладони, чтобы избавиться от пугающей картины, и Клиф поспешил вернуть меня к реальности, грубо подняв за протянутые руки с пола.
— Я старался сварить что-то съедобное. Но если ты ещё минуту помедлишь, овсянку придётся выбросить.
Он отпустил меня и сунул верёвку в задний карман джинсов, а я поспешила к двери, чтобы не слышать ударяющиеся друг о друга бляшки ремня. Сердце выстукивало бравый барабанный марш, который должен был дать мне силы не согнуться под натиском Клифа, а хоть немного прокрутить в голове всю ситуацию до встречи с Габриэлем. Овсянка камнем опустилась в живот, но вкус еды меня интересовал меньше всего. Я вдруг поняла, что в нарисованную Клифом картинку вовсе не вписывался «Бьюик», который был и оставался ему не по карману. Значит, ложь действительно занимала в его рассказах достойное место наряду с возможной правдой.
— Послушай, кто подарил тебе эту машину? — спросила я наигранно-спокойно, когда нас отделяли от дома уже несколько светофоров. Клиф не ответил сразу, и я поняла, что поймала его в ловушку, из которой он сейчас пытается выбраться. Даже нарисованный на футболке мишка будто вырос на его распрямлённой груди.
— Она не моя, — ответил Клиф спокойно, не отрывая взгляда от дороги. — Это машина Габриэля. Вернее не его, а кого-то из окружения. Габриэль редко куда-то выбирается. Какое-то время я был его личным шофёром, а когда машина встала, мы её забыли… И лишь недавно решили привести в порядок, и тогда я попросил Софи заняться этим… Тебя так волнует эта машина?
Теперь он повернулся ко мне. Глаза утратили мягкость плюшевого мишки, они сверкали раскалёнными углями.
— Просто мне показалось, что ты врёшь, — выдохнула я, понимая, что списать свой интерес на вдруг разыгравшееся любопытство, не получится.
— Даже если вру, что с того? — голос Клифа остался спокойным, а вот кофта Джанет прилипла к спине.
— Просто, — Голос мой почти пропал. — Просто граф так долго вдалбливал мне, что ты лгун, что теперь мне тяжело поверить в твою искренность, и каждая нестыковка вгоняет меня в панику.
— Нестыковка? — Губы Клифа чуть дрогнули. — Я просто не желал говорить тебе заранее про Габриэля. Если бы я сказал, что отремонтировал ему машину, ты могла начать задавать вопросы, которые бы всё испортили… Ты была не готова ко всему этому, и я боялся даже чуть-чуть потревожить тебя…
И вдруг он почти закричал:
— Спроси ещё про ту визитку! Я проклинаю себя, что дал её тебе. Но временами я переставал себя контролировать и делал то, что требовал от меня Лоран. Он мог залезть в голову и начать нажимать только известные ему рычажки, и мной постоянно владел страх, что он посмеет зайти дальше… Не считай меня гомофобом, но лично у меня никогда не возникало желания попробовать, а от Лорана меня просто воротит — несмотря на его смазливость и ум, в нём чувствуется чудовище. Я подсознательно всегда боялся его и возможно потому попытался сделать союзником. Не смотри на меня так, будто я ничем не лучше его… Можешь не верить, но ты моя вторая женщина в полном смысле этого слова.
— Зачем ты опять мне врёшь?
— Сказал же, что не поверишь! Но это и не важно… Свобода в любви для меня всегда заключалось в выборе партнёра, с которым хорошо, а не того, кого одобрит общество. Джанет не имела никаких шансов понравиться моим родителям. Они даже внука не видели. Комнату, из которой мы ушли, они создали, чтобы я вернулся из Фриско без неё, но смысл всей моей жизни сосредоточился в Джанет. Без неё я не смог бы жить, и без Фриско.