— И мы убили его сами.

Я молчала, понимая, что мои вопросы уже не важны. Я стала невольным слушателем его разговора с самим собой.

— Мы убили его подслащённой мёдом водой. Благодаря его смерти, врачи узнали, что младенцам нельзя давать мёд. Мы не были одни в нашем горе, но калифорнийское солнце не сумело растопить льда, сковавшего тело Джанет. Она стала пить и много. Я позабыл, как пахнет свежий воздух, его марихуановая сладость заменила прежнюю улыбку Джанет. Моя жена перестала улыбаться, совсем. Прямо как ты, ты почти не улыбаешься…

Я вздрогнула от неожиданного обращения к своей персоне. Теперь Клиф не глядел сквозь меня, а втягивал всю в чёрную дыру своих мёртвых глаз.

— Мы хотели быть другими родителями. Отличными от тех, кого рисовало телевидение. Наши женщины пошли против системы, объявив бойкот молочным смесям. Только грудь и никакого сахара. Он считался у хиппи самым страшным злом, потому детям подслащивали еду только мёдом. Скоро у младенцев стали случаться судороги, но и тогда никто не подумал обратиться к врачам. А когда нашего сына парализовало, звать врачей оказалось поздно. Было море полиции, копы и врачи пытались докопаться до причин — они боялись, что хиппи пичкают детей наркотиками. Но потом обнаружили лишь мёд и как-то догадались, что дело в нём. Сознание того, что она собственноручно убила ребёнка, парализовало Джанет — она перестала писать, порой могла не говорить со мной несколько дней подряд и однажды перерезала себе вены… Её спас индеец, которого мы приютили тогда на пару дней. Он предложил нам уехать из города. Я договорился с парнями удержать жильё, отменил все концерты, взял отпуск в китайской пекарне, где тогда работал… Мы жили в палатке в лесу, недалеко от Монтерея. Жена индейца заботилась о Джанет. Там мы и познакомились с Габриэлем, не понимая, конечно, его природы… Джанет обожала его рассказы. Особенно про человека-койота. Эти истории нельзя слушать сидя. Только лежа, и Джанет легко под них засыпала. Она вновь стала рисовать, только теперь птиц, косуль и даже змей… Они продолжали быть нереально-радужными, но эта радужность стала фальшивой, но я не хотел замечать фальши и принял её за излечение и потому со спокойным сердцем вернулся в город. Робби уже застал Джанет в приподнятом настроении, а потом она окунулась в лето любви, как мы назвали тусовку шестьдесят седьмого — столько народу приехало в город. Лица в нашей квартирке сменялись одно за другим, иногда у нас ночевало до десяти человек. Джанет была счастлива и будто забыла о ребёнке, а потом я начал примечать, что они часто закрываются с Робби в мастерской. С его подачи она начала творить под кайфом, и он стал для неё бесконечным. Робби вытащил на улицу бывшую коляску нашего сына и продавал с неё свои рукописные комиксы, убеждая Джанет тоже выставить холсты, и она согласилась, но когда продалось штук десять койотов, она кухонным ножом распорола все оставшиеся… Я решил отвезти её к Габриэлю, но пока забирал у парней мотоцикл, она выпила чуть ли не бутылку виски и оказалась не в состоянии куда-либо ехать… Вечер был убит, мы с Робби тоже напились, а дальше я помню слишком смутно… В каком-то припадке Джанет, которая, мы думали, уснула, разорвала новые комиксы Робби. Я пытался понять, что она хочет сказать, но её пьяный язык заплетался больше обычного. Тогда вместо ответа она схватила тушь и чистые листы. Робби не растерялся, тут же предложил отправиться в путешествие и каждому нарисовать своих героев. Мы были слишком пьяны и заглотили лишку, а потом как-то очутились в Монтерее уже без Робби и возможно добавили ещё. К утру она была мертва, а я… Я тоже был мёртв. Габриэль сказал, что нашёл нас в лесу — впрочем, по его словам нас отыскал койот. Меня он вытащил, а её, говорит, спасать было поздно. До сих пор мы оба числимся пропавшими без вести. Вот, даже листовка есть. Ей лет тридцать.

Клиф сунул мне потрёпанный бланк. Такой же, какие и сейчас присылают вместе с рекламой по почте.

— Так бы я выглядел в пятьдесят, — усмехнулся Клиф, ткнув пальцем в мелкий квадратик фоторобота. — Хочешь взглянуть на Джанет?

Я отрицательно мотнула головой.

— Что вы сделали с её телом?

Это была слишком долгая пауза перед коротким ответом:

— Сожгли.

Клиф быстро сгрёб все фотографии и, закинув коробку в шкаф, остался стоять ко мне спиной.

— Если ты теперь считаешь, что я не убил тебя, потому что ты похожа на Джанет, то ты права. Я не мог убить одну и ту же женщину дважды. Я посчитал это знаком свыше, вторым своим шансом. А когда начались панические атаки, я понял, что вновь у меня на глазах из-за меня умирает любимая женщина, и я опять бессилен перед судьбой.

— А почему ты попросил помощи у Лорана, а не Габриэля?

— Я попросил её у Габриэля, но он сказал, что не будет ничего делать до поминальной церемонии, которая состоится будущей ночью. Тогда я испугался, что ты что-нибудь сотворишь с собой за этот год, и Лоран оказался единственным, кто показался мне безопасным. Я обжёгся на Робби — он не вытащил Джанет из ямы, а загнал в ещё большую. Однако я вновь ошибся с выбором помощника, но год пережит, и ты почти здорова…

На последних словах Клиф резко обернулся. Глаза его вновь сияли, как две чёрные жемчужины, прорезая предрассветный сумрак спальни.

— Позволь хотя бы обнять тебя.

Мне вновь задавали вопрос, не требовавший ответа. Куда я могла деться из лап вампира, даже если бы хотела. А я не хотела уже уходить, я хотела обнять его и прижать к груди, как заплаканного ребёнка. И Клиф знал это, делая твёрдый шаг к кровати.

========== Глава 32 ==========

Разбуженная стойким запахом овсянки, я с трудом приподнялась на локтях и мотнула головой, чтобы скинуть с лица спутанные волосы. Комната оказалась пустой, если не считать аккуратно-разложенной на краю кровати одежды, явно принадлежавшей Джанет, но одежде не нужно было желать доброго утра, да и вечер не пах добротой. С носа текло, но спросонья трудно было отличить сопли от солёной воды — в одном я была уверена, то не были слёзы. Если только я не разрыдалась от безумного желания провалиться обратно в сон и проспать до следующего утра. Тело ломило, голова гудела. В горизонтальном недвижимом положении я провела не больше четырёх часов, если верить нынешнему отсвету заходящего солнца, просочившемуся в вампирское логово через прорехи жалюзи. Остальной отрезок дня можно было увековечить в порноленте, только зритель испытал бы от просмотра больший экстаз, чем я от участия.

Клиф пытался заполнить мою пустоту полной версией Камасутры, но у меня не потеплели даже ноги. Клиф ещё никогда не был таким горячим во всех смыслах этого замысловатого английского и русского слова, и в какой-то момент я прокляла графа вместе с королевской змеёй, но в другой сразу поняла, что подобное сожаление может сыграть Клифу на руку. Я действительно к полудню почти завидовала Джанет, имевшей при жизни такого живого любовника, и готова была отказаться от дурацкого блока, чтобы увидеть небо в алмазах хотя бы в мёртвом исполнении.

Однако пока в глазах рябило лишь от чёлки неугомонного вампира. Я старалась не открывать глаз, моля Эроса сжалиться, потому что у меня не осталось сил симулировать оргазм. Да и невозможно обмануть вампира, как ни старайся. Увы, любовные старания Клифа остались тщетными. Согревала моё пустое ледяное тело лишь твёрдая уверенность, что граф этим днём тоже не спит из-за больных пальцев.

Не дожидаясь возвращения Клифа, я приняла душ и оделась, стараясь не вдыхать нафталиновый запах заботливо хранимых вещей мёртвой женщины, живой двойник которой в длинной цветастой юбке и балахонистой кофте с подкрученными для удобства рукавами стоял сейчас перед зеркалом, тщетно стараясь просушить полотенцем волосы. Я даже принялась рассматривать ухо, но, к счастью, нашла вместо родинки лишь пустую дырку. Только вспомнить, где и когда рассталась с серёжками, не смогла. Впрочем, появившийся в дверях Клиф быстро отвлёк меня от мыслей об утраченных украшениях, потому что в руке его болталась верёвка угрожающих размеров.