Азазель скривился.

– Человек – это звучит гордо, – вставил Лукавый, опрокинув рюмочку и закусывая соленым огурчиком.

– И потом он патриот, не бежал за границу, как другие, – добавил Косматый.

– Коммунист?! – ткнув вилкой в сторону Азазеля, выкрикнул, коверкая слово, Лукавый.

– Гражданин, – рявкнул Азазель.

– В общем, сделайте все деликатно и без рук, – промокая салфеткой губы, сказал Дениц, – с учетом его политической ориентации.

Задребезжал дверной замок. Сема оторвался от своей тетрадки, прикрыл ее, подошел к двери и посмотрел в глазок. В мутный глазок нельзя было различить лица стоящего в рабочей спецовке человека.

– Кто там, что вам надо?

– Работники «ЖЭКа». Сема открыл дверь.

– Милейший, дорогой вы наш Симеон Иванович, – входя, раскрыв объятия и улыбаясь, запел Лукавый, – как вы можете, мы ждем вас, ждем, а вы все не идете и не идете. Ну разве можно жить в таких условиях? – он обнял Сему за плечи. – Теперь я понимаю, почему жена забрала Изю и ушла к любимой мамочке, – горько, с дрожью в голосе посочувствовал он.

За Лукавым вошли Азазель и Косматый, с ведром и метлой.

– Разве можно так, – продолжал петь Лукавый. – Посмотрите на стены, а ванна, а туалет – это же дискомфорт.

– Идя навстречу человеку, – совершенно безразлично начал Косматый, – руководство «ЖЭКа» постановило, – он достал из ведра папку с надписью «Дело №», – вам, как ударнику коммунистического труда, вне очереди сделать капитальный ремонт, – и он с грохотом бросил папку в ведро.

– Спасибо, – спокойно сказал Сема, – я не нуждаюсь в ремонте. Вы не из «ЖЭКа», я знаю, кто вы.

– И все он знает, – начал нервничать Азазель, – кто много знает, тот плохо спит.

– Спокойно, товарищи, – успокоил его Лукавый, – Симеон Иванович просто еще не знает, что для него обслуживание делается совершенно бесплатно.

– Сегодня бесплатно только сыр в мышеловке, – спокойно ответил Сема. – Это не коммунизм.

– Да что он заладил? – окончательно взорвался Азазель.

– А ты его отправь в коммунизм, – хитро вставил Косматый.

– Надоел ты мне, – рявкнул Азазель и стукнул Сему по лбу.

Решетчатые ворота, с красной звездой на створках, со скрипом открылись. Духовой оркестр дружно грянул «в коммунистической бригаде с нами …». Санитарная машина въехала во двор. На площадке в праздничной форме, выстроенные по линейке, стояли члены «КОМИНТЕРНа, коммунистического интернационала, согласно оперативным документам. В народе бытовало как «приют» или «профилакторий». Мужчины – отдельно, женщины – отдельно. Немного в стороне стояла небольшая группа в белых халатах, из-под которых выглядывали офицерские штаны с лампасами. Впереди, в штанах с генеральскими лампасами, стоял Главврач, в компетентных органах кличка «Агасфер», среднего роста, круглолицый, с доброй улыбкой на лице, на котором торчала черная с проседью клиновидная бородка. За ним, с равнодушным выражением на однообразных лицах, стояли двенадцать «апостолов» от медицины.

Санитары скорой открыли заднюю дверь и выкатили каталку. К вставшему с каталки удивленному Семе подбежала маленькая сморщенная старушонка и, отсалютовав, четко отрапортовала:

– Дорогой Симеон Иванович, мы рады приветствовать вас в нашем дружном оздоровительном «Коммунистическом интернационале» № 4, – она взяла его правой рукой за шею и, резко пригнув, завязала галстук. – Добро пожаловать! – и, отсалютовав, побежала в строй. В ответ снова грянул оркестр.

К Семе подошел Главврач, обнял за плечи, как старого знакомого, и они пошли по чисто убранной аллее.

– Знаю, знаю, сам пописываю. Я тоже, так сказать, творческий человек. Работаю над диссертацией по теме «Дегенерация и ее лечение» и, только идя навстречу обществу, взял на себя ношу хозяйственника, – говоря это, он пощипывал бородку и как-то странно посмеивался. – У нас здесь все равны – нет ни руководителей, ни подчиненных. Это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников на основе самоуправления. Труд на благо общества – жизненная потребность каждого. Каждый, как говорится, делает по возможности, получает по заслугам. Вы здесь станете совсем другим человеком. Милейший, сегодня не подают, – обратился Главврач к маленькому человечку, стоящему у дверей старинного особняка со скромной вывеской, на которой мелкими буквами было выгравировано «ФНД», Фонд новой демократии, и, повернувшись к Семе, с улыбкой заметил: – Это наш «головастик», тоже из пишущих.

Ровно в десять часов «головастик» постучал. Дверь открылась, на площадку вышел швейцар, поздоровался и очень вежливо напомнил:

– «Фонд» по объективным причинам прекратил свою деятельность и выплат больше не будет.

На это «головастик» улыбнулся и тоже очень вежливо отвечал:

– Спасибо, мы не спешим. Подождем, – и затем многозначительно изрек: – Время – деньги!

От руки Главного шло тепло, глаза искрились сердечностью и доброжелательностью. Сема почувствовал облегчение, как говорят французы, déjà vu, после долгого, утомительного и напряженного дня. Все: уход жены, встреча с иностранцами, – удалилось, и их как бы и не существовало. Сема попал в другой мир. Он шел, прижимая к груди тетрадку, и на душе у него было светло, спокойно и радостно.

– Да, да, вы здесь станете совсем другим человеком. У нас все для человека и ради человека. Вы не будете скучать ни днем, ни ночью. Работа по зову сердца, отдых – яркое проявление вашей индивидуальности. Здесь вы напишете свой эпохальный роман, – и как-то странно захохотал. – А хотите – пойте, танцуйте, вяжите, у нас много разных кружков и вы обязательно будете их членом.

– А кто руководит кружками?

– Ну что вы, Симеон Иванович, я же вам сказал, у нас нет руководителей. Каждый проявляет свои способности самостоятельно. Вот, кстати, завтра будет концерт, посвященный девизу «Пролетарии всех стран – объединяйтесь».

К главному подошел внушительного вида Пионервожатый.

– Все готово.

– Отлично, отлично, – и, повернувшись к Семе, Главврач с улыбкой сказал: – Ну, на поселение, милейший Симеон Иванович, – и показал в сторону жилого корпуса. – Устраивайтесь, с дороги устали, отдыхайте. В изолятор, – тихо сказал санитару.

– Вот ты как-то говорил, – обратился Косматый к Лукавому во время вечерней прогулки, – что еврейскому народу были даны десять заповедей?

– Какая разница, еврейскому, не еврейскому – это общенародное достояние. А евреям потому, что он избрал этот народ, как более благонадежный, и они дали ему обещание.

– Ну, хорошо! Вот, к примеру, все выполняют предписание, а кто-то не выполняет. Что с ним делать?

– Этот «кто-то» зарабатывает плохую карму и в следующей жизни потеряет человеческий облик, его душа переселится в тело животного или мерзкую тварь. Кстати, задумайся о своих деяниях. – Лукавый рассмеялся.

– Да ну тебя! А в последующей жизни? – не унимался Косматый.

– Все зависит от кармы в предыдущей жизни.

– Интересное кино, – Косматый расправил усы. – А теперь вот с этого места еще раз и подробнее.

– Кутузов, ты что, совсем тупой или прикидываешься? – удивился Лукавый. – Ну ладно. Если по науке, «карма» в переводе с… – махнул рукой, – тебе это не надо, обозначает «деяние, поступок» – основной термин буддийской концепции, да и не только буддийской, о причинно-следственной связи, согласно которой плохой поступок неизбежно приносит плохие плоды, а хороший поступок – хорошие. Совокупность хороших и плохих поступков, совершенных в прошлых рождениях, формирует удел объекта в настоящем рождении. Твои поступки в этом рождении, в этой жизни, будут формировать твой удел в будущей жизни, – посмотрел на Косматого. – Не догоняешь? Хорошо! Теперь еще проще, по жизни. Если гены, полученные твоими родителями от предков, прежних поколений, деда с бабкой, хорошие, то вырастет хороший субъект, а если плохие гены, вырастет такой балбес, как ты, с плохой наследственностью. Вот тебе и карма, и генетика. Таким образом, соблюдение моральных требований – путь к спасению.