– Господин директор, свет отключен, все системы не работают.

– Как? Почему? – обходя ее, спросил Вортан Баринович. – Задолженность по оплате, – на бегу продолжала рапортовать начальник АХО.

В коридоре тихо перешептывались сотрудники отделов. На их лицах была то ли улыбка, то ли огорчение, но, увидев шефа, приняли стойку, расступились и стали раскланиваться.

– Все по рабочим местам! – строго приказал Вортан Баринович. В голове шумело, злость подкатывалась к самому горлу. Господи, кто бы знал, как он ненавидел эти морды. Вечно стонущие, вечно недовольные своей зарплатой, которую приходилось иногда им выплачивать, вечно в проблемах – то детей в детский сад не могут устроить, то жена рожает, то сами болеют. Но, кстати, болеть у Вортана Бариновича было не положено. Или работай, или увольняйся. Свято место пусто не бывает. Войдя в кабинет, он захлопнул дверь перед самым носом начальника АХО.

Тетя Маша посмотрела на секретаршу, пожала плечами и пророчески произнесла:

– Сейчас всех поставит ракообразно.

Сема тихо вошел в приемную и сел на стул напротив секретаря.

Полив из лейки цветы на подоконнике, Вортан Баринович сел за стол и с удовольствием откинулся в удобном кресле, но, увидев на столе телеграмму, пододвинулся и стал читать.

«ВСТРЕЧАЙТЕ СЕГОДНЯ 21-00 ПОЕЗД 999 ВАГОН 12 САНКТ-ПЕТЕРБУРГ НАЛОГОВЫЙ ИНСПЕКТОР».

Морщинки на лице как-то сами собой расправились, стало постепенно возвращаться хорошее настроение, и он даже улыбнулся.

«Странно, – подумал он, – едет налоговая, а я спокоен. Да, но почему из Санкт-Петербурга, а не наши? Может быть, это даже лучше, новый человек меньше возьмет. Наши уже зажрались, меньше ста тысяч и слушать не хотят».

Дверь неслышно приоткрылась, и в щелку просунулось худое сморщенное лицо главного бухгалтера.

– Можно?

– Входи, Соломон, – благодушно позвал Вортан Баринович. Он не любил этого старого еврея, у которого всегда плохо пахло изо рта, по причине того, что тот или никогда не чистил зубы, или чем-то болел. Но он уважал его, уважал за то, что никто, как Соломон, не умел так умно и надежно прятать деньги Вортана Бариновича по разным оффшорам. Да, Соломон немножко воровал, но воровал чисто, понемногу, но часто.

Соломон открыл толстый «талмуд», где по полочкам были разнесены дебет с кредитом.

– Этого не может быть. Это какое-то недоразумение, шеф.

Вортан Баринович подальше отстранился от главбуха, держа его на расстоянии, потому что, как всегда, у него изо рта пахло плохо, но сегодня почему-то очень плохо, какой-то затхлостью, как из тухлого болота. Видно, он, после сказанного тетей Машей, очень сильно волновался.

– Надо как-то решать, Соломон, – строго сказал, стараясь дышать в другую сторону, – пошли кого-нибудь, что ли… да, кстати, к нам едет ревизор.

– Налоговый инспектор, – тихо произнес Соломон.

«Вот сволочь, уже увидел. И что это я такой рассеянный стал? Надо было убрать раньше», – зло подумал про себя Вортан Баринович, пряча телеграмму в ящик стола.

– Готовить наличность? – вкрадчиво спросил главбух. Вортан Баринович злобно посмотрел на Соломона и отвернулся. Ему, конечно, жалко было денег, но больше всего его раздражала в этом человеке его врожденная еврейская хитрость, переходящая в ехидство, а может быть, потом и в предательство.

– Ленинградский вокзал, двадцать один ноль-ноль, – услышал он голос главбуха.

Вортан Баринович резко повернулся, в глазах его застыла мысль. Соломон отпрянул. Он всегда боялся этого момента – прихода мысли у шефа. Это говорило о том, что начнется буря и всех поставят, как выражалась тетя Маша, ракообразно.

– Во сколько, во сколько?

– Двадцать один ноль-ноль, – заикаясь, произнес Соломон.

– А как же Шереметьево?

У Соломона желудок поднялся к горлу, минуя легкие. Стало тяжело дышать, и наступило всеобщее опотевание. Он не понимал вопроса.

– Ну, ладно, иди и принимай меры, – спокойно сказал Вортан Баринович.

Соломон повернулся направо, затем налево и тихо поплыл к выходу.

– Странно получается. Один – в Шереметьево, другой – на Ленинградский. Оба в одно и то же время? Надо кого-то послать. Нет, неудобно. Бизнесмен, богатый человек – не солидно, да и налоговика надо было бы лично встретить, прощупать, что за птица, чего стоит. Господи, как это тяжело, когда надо думать, а положиться не на кого.

Дверь кабинета скрипнула, и вошла красивая-прекрасивая секретарша. Стройная как лань, глазки в разлет, губки бантиком, грудь – так и просится в руки, ножки от самой шеи, коротенькая юбочка до этого самого. Единственный дефект в ее внешности – багровый шрам на шее. Глазки Вортана Бариновича загорелись так, что в кабинете стало светлее, как будто солнышко вернулось с запада на восток и заглянуло в окошко. Протянув руки и глотая слюну, Вортан Баринович хотел что-то сказать, но секретарша опередила.

– К вам посетитель, – сказала она, играя грудью.

В этот момент, не дожидаясь приглашения, в кабинет решительно вошел мужчина плотного сложения.

– Давайте сразу к делу, – начал он и, хлопнув секретаршу по пышной попке, указал на дверь.

Та кокетливо улыбнулась ему, блеснув зелеными огоньками в глазах, и, обворожительно виляя бедрами, вышла.

– Кто вы такой? Как сюда попали? – возмущенно спросил Вортан Бариович, почувствовал запах тины и какой-то озноб, словно из-под стола повеяло сыростью.

– Хочу вам помочь решить вопрос с подключением электроэнергии.

– А вы… – он поежился.

– Я уже и задаток получил за услуги, вот квитанция.

– Разрешите посмотреть.

– Пожалуйста.

Вортан Баринович посмотрел на квитанцию и обомлел. Все было на месте – печать, его подпись, подпись главного бухгалтера на сумму в 50 тысяч рублей и расписка в том, что исполнитель, господин Азазель, получил причитающуюся сумму.

«Что же это такое? – подумал Вортан Баринович. – Когда это я успел подписать?» – жаба грязными руками сжала его сердце. Когда он трезв, его всегда душила жаба.

– Вчера поздно ночью, – предугадав его мысли, сказал посетитель. – Возвращаясь домой после посещения вашей секретарши, вы заехали…

– Ладно, ладно! – прервал его Вортан Баринович.

Да, вчерашний вечер для него был черной дырой. В памяти остались только отрывки воспоминаний. Он помнил, как приехал на квартиру, купленную им для «мегеры», так он называл сваю любовницу-секретаршу, как сели за стол, как она молча разделась и легла в постель. Дальше провал – что делали, о чем говорили, да и о чем говорить? Для него эталон женщины – красивая, лежит и молчит. Но странное дело, эти интимные моменты каждый раз навсегда исчезали из его памяти, и, хоть убей, их невозможно было вспомнить. Единственные ощущения, что натурально оставались в памяти навсегда, это исчезновения энной суммы с банковской карты.

– И вот результат нашего общения, – загадочно улыбнулся посетитель.

Вортан Баринович зачем-то стал шарить по столу, потом, как бы опомнившись, снял трубку телефона и стал набирать номер.

– Все на обеденном перерыве. Свет будет через полчаса, – услышал он голос Азазеля.

Из трубки доносились длинные гудки – никто не отвечал. – Да черт с ним! – решил Вортан Баринович. Положив трубку и откинувшись в кресле, открыл рот, чтобы уточнить еще раз события вчерашнего вечера, но перед ним никого не оказалось, и квитанция тоже исчезла со стола. – Ну, чудеса. При чем здесь вчерашняя встреча и сегодняшнее отключение света? Ну, чудеса, – пропел он не своим голосом.

Открыв тяжелую железную дверь, Азазель вошел в помещение МОСЭНЕРГО. В передней за столом неподвижно сидел молодой здоровенный детина, секьюрити, и тупо смотрел перед собой.

– Здравствуйте, где…

Сидящий человек не отреагировал.

«Фу ты, ну ты, лапти гнуты, – непонятно почему пришло в голову Азазеля, – он же спит».

Тихо, на цыпочках, он пошел в другую комнату, и, хотя за ним вошел следующий посетитель и громко хлопнула дверь, спящий не отреагировал, оставаясь в том же положении. В приемном зале, называемом «служба одного окна», толпилась масса народа. Секретарь, стоя за стойкой, хриплым, с утра осипшим голосом, глядя куда-то поверх голов, монотонно повторяла: