– Вы меня смутили, господин Дениц, заронили сомнение. Ведь если не вы провоцируете на грех, тогда кто?

– Эффект полной ясности при чтении религиозных текстов достигается за счет безоговорочного доверия к традиционному истолкованию, но стоит немного освободить свой разум от стереотипного восприятия, как открываются новые стороны, казалось бы, давно известного. Милейший Михаил, как вы думаете, почему грех называется «первородным»? Потому, что заложен в человека с рождения? Переходил, переходит и будет переходить посредством наследственной передачи от родителей к детям и так далее? Значит – это вирус. И только с появлением Гомункула, искусственного зарождения или клонирования, используя генетические поправки, можно будет избежать греха.

– Что вы, что вы, – замахал руками Михаил, – какое клонирование, какой вирус? Господи, что он говорит? А я слушаю. Прости меня, Господи! – он трижды перекрестился. – Знайте, господин Дениц, человек рождается безгрешным, непорочным созданием. Над ним Божия благодать, – он трижды перекрестился. – Прости меня, Господи, – и, упав на колени, воздев руки к небесам, спросил: – Господи, что с людьми происходит, что им не хватает? Ты дал им землю, дал жизнь, дал десять заповедей. Что им еще надо? Ведь все так просто – выполняй заповеди и живи в добре, мире и благодати. Прошло более трех тысяч лет, а грехопадение не прекращается.

– И не прекратится, пока человек не избавится от зла. Религиозные тексты извращенно толкуют суть вопроса, якобы грехопадение открыло дорогу злу. Нет, зло породило грехопадение. Причина – двойственность человеческой натуры.

– Господи! Наставь их на путь истинный.

По-тихому, или, как еще говорят, по-английски выбравшись из ресторана, Сема в расстроенных чувствах и с тяжелым камнем на душе шел туда, куда несли ноги. Вечерело, а точнее сказать, тихо опускалась ночь. Непонятно, каким образом, он оказался на Патриарших прудах. Жидкий свет фонарей освещал полупустые аллеи. Подойдя к пруду, на котором плавали лебеди, он снял туфли, закатал штанины и сел на краешек бетонного окаймления, опустив ноги в воду. Глядя на водную гладь, в игре света он находил что-то мистическое, от чего его душа сжималась от горького разочарования. Всплывало самое близкое – воспоминания о родителях. Он любил их всей душой и особенно остро ощущал, как сейчас ему их не хватает. Как хотелось бы услышать голос строгой, вечно чем-то недовольной мамы, наставляющей его на путь истинный, увидеть всегда молчащего отца, только улыбающегося на выпады жены, субботние семейные ужины при горящих свечах. Он и сейчас помнит этот запах и струйки расплавленного воска, стекающего по свечам меноры – семисвечья, в тот незабываемый праздник Пейсах. В пасхальный вечер на столе, покрытом красной скатертью, стоит пасхальное блюдо, символизирующее исход евреев из египетского плена. Зроа – кусок жареного мяса с косточкой – память о пасхальном агнце, жертвенном ягненке, которого принесли израильтяне в жертву перед выходом из Египта и началом новой свободной жизни. Бейца – крутое яйцо, символизирующее праздничную жертву. Набор горьких трав, символизирующих горькую жизнь израильтян в Египте. Рядом аккуратной стопкой лежит маца – хлеб, выпеченный из пресного теста. Дядя Яков, мамин брат, с покрытой головой читает «Агаду» – книгу сказаний. Папа улыбается и медленно поднимает полный бокал красного виноградного вина. Рядом стоит красивый пустой бокал, который мама ставила для Илии-пророка. Позже Сема прочел в Торе, что Бог обещал, когда Илия вернется, то возвестит еврейскому народу о пришествии Мессии. Как это было давно, и как сильно со временем обостряются воспоминания о прошлом.

Патриаршие явно пошаливали, и магические волны в этот небывало жаркий вечер адским пламенем охватывали центральный округ криминальной столицы. Маргарита Николаевна, недавно переехавшая в Москву, возвращалась с работы домой всегда по одному и тому же маршруту. Садилась в метро на «Краснопресненской», переходила на «Баррикадную», проезжала одну станцию до «Пушкинской», выходила и по Тверскому бульвару шла к своему дому. Но в этот весенний майский вечер она, совершенно непонятно каким образом, прошла мимо метро и оказалась около зоопарка. В растерянности она остановилась и повернула обратно, в сторону метро.

– Дорогу ищете? – ехидно осведомился странный субъект в коротком красном пиджаке с помятой мичманкой на голове. – Идите прямо и выйдете куда надо. Вас там ждут.

– Благодарю за совет, – сухо ответила Маргарита. – Я сама решу, куда мне идти, – и, развернувшись, пошла в обратную сторону.

– Ну, ну! Не понравились мы ей, – с сожалением заключил субъект, погладив по голове возникшего рядом с ним черт знает кого.

Оказавшись на Патриарших прудах, Маргарита Николаевна чуть не столкнулась с приличным пожилым человечком с маленьким фибровым чемоданчиком в руке с необыкновенно печальным лицом.

– Позвольте вас спросить, – с грустью обратился он, – не подскажете, где помещается домоуправление дома № 302-бис на Садовой улице?

– Простите! – отрывисто ответила Маргарита.

– Покорнейше вас благодарю, – грустно сказал человек и пошел дальше.

Маргарита Николаевна сначала удивилась, как она сюда попала, хотя место было ей знакомо. Иногда меняя маршрут с работы домой, она проходила мимо пруда к Тверскому бульвару.

Стояла мертвая тишина. Природа словно замерла в ожидании какого-то чуда. Аллеи, как ни странно, не были безлюдны. У раскрашенной будочки «Пиво и воды» стояли два гражданина и пили пиво. Один маленького роста, упитан, лыс, в очках. Другой – молодой, в ковбойке, в заломленной на затылок клетчатой кепке. По главной аллее не спеша прогуливался мужчина в сером берете и с тростью под мышкой, окидывая взглядом окрестные дома, пруд, что свидетельствовало о том, что эти места он видит впервые. За ним шли двое. Тот, что в жокейском картузике и клетчатом пиджаке, вел на поводке большого черного косматого кота, который все время пытался встать и идти на задних лапах. На месте, где сидел знаменитый баснописец, на бронзовой скамье сидела пара, мужчина и женщина. Женщина в белом платье с серым пушистым боа, накинутым на обнаженные плечи. Мужчина тоже в белом костюме, красной в горошек бабочке, с моноклем в правом глазу и сигаретой в зубах. Он поманил Маргариту Николаевну пальцем.

– Вы знаете, что я бессмертен? Маргарита улыбнулась.

– Это невозможно.

– А я вам говорю, что я бессмертен, – настаивал он, начиная волноваться и постоянно поправляя выпадающий монокль. – Бессмертен, бессмертен…

Задребезжал звонок. Маргарита Николаевна обернулась. Старенький трамвайчик поворачивал с Ермолаевского на Бронную.

На боковой аллее, рассевшись по лавочкам, шумно спорила по квартирному вопросу курящая пишущая братия. Щуплый человечек с портфелем под мышкой, пробегая между спорящими, зажал пальцами нос и недовольно пробубнил.

– А чтоб вам провалиться! Загадят, все загадят.

У самого пруда на бетонном окаймлении молодая женщина со слезами на глазах в чем-то горячо убеждала угрюмого мужчину в халате, черной шапочке и шлепанцах на босу ногу, равнодушно смотрящего в сторону причала, где беседовали два человека в белых одеждах. Крупный, крепко сложенный, в белом плаще с кровавым подбоем, сидел в кресле, а перед ним стоял молодой человек лет двадцати семи в стареньком разорванном хитоне. О чем они говорили, Маргарита Николаевна не могла слышать, но вскоре молодой человек сел в лодку, стоящую у причала, и отплыл. И тут знойный воздух сгустился перед ним, и он растворился в сотканном из этого воздуха мареве.

Маргарита Николаевна не верила в мистические слухи, приписываемые Патриаршим, но, оказавшись здесь сегодня, сейчас, в этот аномально жаркий майский весенний вечер, как ей казалось, совершенно случайно, словно впала в состояние транса. Ее охватило новое, доселе незнакомое ей ощущение свободы, свободы от повседневной рутинной работы, свободы от постоянных переживаний прошлой жизни. Необычайная легкость, возникшая во всем теле, тянула ее вверх, душа вскипала от радости, каждая частичка тела наполнялась любовью, божественной благодатью.