— Хочешь, чтобы я сочинение написал? А как?

— Раз плюнуть, Алик, — на листке фотографию переклеим. А сочинение пишут всем кагалом, вечерники всех факультетов, человек триста. Пойди там разберись.

— Сделаю, Влад, — заверил Алик.

— Помни, за мной не пропадет.

Они пожали друг другу руки, и Владлен спустился в метро.

Алик вернулся в сильно прокуренный уют приоровского дома. Лешка как мог потренькивал на гитаре, а Саня, Виля и Костя, расплывшись по громадному дивану, громко и хорошо пели:

…Бревна лежали вразброс. Как срубили их осенью, как очистили от ветвей, так и оставили. Бревна привыкли здесь, вросли в вялую серую землю.

Сначала раскачивали и выворачивали из земли, потом тащили по скользкой траве, затем по двум слегам закатывали на тракторную телегу. За полчаса вшестером — десять кубов.

— Колхозник! — крикнул Тимка трактористу. — Заводи кобылу!

Тракторист сложил брезент и нехотя побрел к кабине. Остальные вскарабкались на телегу: застучал мотор и поезд потихоньку тронулся. Тракторист, видимо, хотел объехать разбитую в дым, свою же колею, и поэтому взял левее, — ближе к спуску в овраг, но не рассчитал, и телега, которую занесло на повороте, боком поползла вниз, сметая мелкие кусты и завалы хвороста.

— Совсем одичал, крестьянский сын?! — осведомился Тимофей.

Тракторист, видя, что телега остановилась, упершись в единственное дерево на склоне, заглушил мотор. Петрович от нечего делать пошел смотреть, что с телегой.

— Мужики, сюда! — вдруг крикнул он.

Смяв хворост и проскользив до дерева, телега открыла вход куда-то, прикрытый дощатой крышкой. Тимка догадался:

— Блиндаж еще с войны!

— Дверца-то никак не военная, свежая дверца-то! — возразил Петрович. Решительный Тимка подошел к дверце и открыл ее. Из темной дыры вырвалась стая энергичных золотисто-синих крупных мух и удручающая вонь. Тимка, зажав ноздри, шагнул в темноту.

— Ребята, там — мертвяк, — сказал он.

— Шкелет, что ли? — спросил тракторист.

— Шкелет не воняет, — возразил Тимка.

— Что ж это такое, что ж это такое?! — завопил тракторист.

— Сообщить надо, — решил Петрович.

— А ты не врешь? — вдруг засомневался тракторист. — Знаем твои шуточки! — радостно кинулся в блиндаж и тут же выскочил из него, заладив по новой — Что ж это такое, что ж это такое?..

— Мы здесь покараулим, чтоб все было в сохранности, а ты дуй в деревню и сообщи по начальству, — приказал ему Петрович. Тракторист, все хлопавший себя по штанам, в ответ замер, подумал и кинулся через лес к шоссе.

— Ничего себе поработали, — не терпя тишины, сообщил просто так Тимка.

Петрович не выдержал и тоже заглянул в блиндаж.

— Еще вполне цельный, — сообщил он, воротясь.

Никто ему не ответил.

Группа прибыла на место происшествия через час тридцать две минуты, неслись под непрерывную сирену.

…Чистоплюй Казарян выбрался из блиндажа первым. Следом за ним — Андрей Дмитриевич, который спросил невинно:

— Запах не нравится, Рома?

— Фотограф отстреляется, и вы его забирайте.

— Кто он, Рома?

— Жорка Столб. Как его, Андрей Дмитриевич?

— Металлическим тяжелым предметом по затылку. Железный прут, свинцовая труба, обух топора — что-нибудь эдакое. Вскрою — скажу точнее. В блиндаж затащили уже труп. Кокнули где-то поблизости.

— Наш? — спросил Гусляев. — Тот, кого я ждал в Дунькове?

— Тот, Витя, тот.

— Я, выходит, ждал, а он уже тут лежал.

— Кстати, сколько он тут лежал, Андрей Дмитриевич? — спросил Казарян.

— От трех до пяти суток. Дома скажу точно.

Санитары с трудом вытащили из блиндажа груженые носилки, накрыли труп простыней и понесли останки Жоры Столба к шоссе. Андрей Дмитриевич махнул оставшимся ручкой и пошел вслед за ними. Они свое дело закончили.

— Я не могу работать в такой вонище, — закапризничал Егоров. — Сделайте что-нибудь. Вам же тоже шмонать надо.

— Там не проветришь, — уныло возразил Гусляев.

— Вот что, Витенька! — Казаряна осенило. — Быстро к машине, и возьми у шофера какой-нибудь промасленной ветоши! Она у нас там малость погорит, и порядок!

— Вы своим костерком мне следы не сожгите! — заметил ворчливый эксперт.

— Черт бы вас побрал! — взорвался Казарян. — Не угодишь!

— Ну, делайте, как знаете, — вмиг сдался эксперт.

Следующим утром собрались в кабинете Смирнова.

— Столба убил Куркуль. — Начал Казарян. — Убил, чтобы завладеть заначенным мехом, который хранился в блиндаже, сложенный в четыре тюка. Все это легко определил эксперт Егоров. Твердо убежденный, что блиндаж отыскать невозможно, Куркуль шуровал в нем безбоязненно. Пальчиков там предостаточно, полным-полно ворсинок меховых и масса следов. Убил Куркуль Жору четыре, точнее, теперь пять дней тому назад свинцовой трубой в десяти метрах от блиндажа. Видимо, подкараулил, зашел со спины и нанес смертельный удар. Потом затащил труп в блиндаж.

Мы с Виктором Гусляевым опоздали на двое суток. Когда мы вышли на любовницу Столба Веронику Борькину из Дунькова, он был уже мертв. Вот такие дела, Саня.

— Мех Куркуль забрал сразу же? — спросил Смирнов.

— Нет. По расчетам эксперта — через день.

— Еще что интересного?

Казарян вытащил из кармана пистолет и молча положил его на смирновский стол.

— Нашли в блиндаже. За дощатой обшивкой. «Виблей» Куркуль забрал, а этот не нашел. «Штейер — 7,62». Прикладистая машинка.

Смирнов взял пистолет в руки, повертел. Один из шурупов эбонитовой накладки был явно вкручен шкодливой российской рукой — латунная его головка резко отличалась от черных, в цвет пистолета, австрийских своих соседей.

— Где Куркуль, Сережа? — мягко спросил Смирнов у Ларионова.

— Ищу, — ответил тот настороженно.

— Ты ищешь, а он убивает.

— Что поделаешь! — нервно огрызнулся Сергей.

— Я не в упрек, Сережа. Просто не хочу, чтобы мы еще один труп нашли. Его живым взять надо. С дамочками кончай, там пусто. Куркуль без денег, это ясно. Пока он не знает, что мы раскопали Столба, он наверняка попытается часть товара сбыть, так как без средств никуда не сдвинуться. А ему подальше от Москвы уйти надо, уйти и отлежаться где-нибудь в тихом и уютном местечке. Твоя главная забота сейчас — рынки (хоть и маловероятно, но надо попробовать), скорняки-частники и главное — подпольные скорняки, перешивающие ворованные меха. Так что дел у тебя по горло. Действуй, Рома, Стручок — твой. Достань из-под земли. Это — в первую очередь. Побегать придется. Задача ясна?

Бегать никуда не пришлось. Не успели Казарян и Ларионов всерьез обсудить план дальнейших мероприятий, как позвонили снизу, из проходной.

— Мне с вами поговорить надо, Роман Суренович, — раздался в трубке голос Геннадия Иванюка.

— …Говори, Гена, — разрешил Казарян, когда Иванюк-младший устроился против него на стуле.

— Час тому назад ко мне Виталька приходил, — признался Иванюк-младший. — Просил, чтоб я на станцию Дуньково по Рижской дороге съездил, по пивным походил, разговоры всякие послушал, не произошло ли там чего. Я отказался, Роман Суренович.

— Та-ак, — протяжно произнес Казарян и встал. Повторил — Так. Тихо полежал Куркуль пять дней и решил на всякий случай провериться. — Казарян выскочил в коридор и закричал — Сережа, всех ребят ко мне!!!

Вернулся в кабинет, сел за стол, снова сказал:

— Та-ак…

— Я вам верю, Роман Суренович, — напомнил о себе Геннадий.

— Не понял? — поднял брови Казарян.

— Вы Витальке обещали помочь.

— Обещал. Значит, сделаю. Он тебе больше ничего не говорил?

— Нет. Махнул рукой и ушел.

— Рижского вокзала он уже боится, сие из твоего сообщения вытекает. Следовательно, отбыл из Покровского-Стрешнева. От тебя туда на трамвае минут тридцать пять — сорок. Едет уже, вероятнее всего. — Не до Иванюка-младшего было теперь Казаряну. Он просчитывал. Схватился за телефон — Срочно машину с сиреной к подъезду!