Он думал, что последняя страница этого романа перевёрнута, когда сжёг её фотокарточку. Но она снова вернулась в его жизнь, чтобы он убедился, что сам стал другим. Окончательно он закрыл эту книгу сегодня, когда опустил на труп подаренный ею брегет. Яков Штольман, которого она знала, умер. Оставался кто-то другой – с его лицом и фигурой - неясный, неопределённый для себя самого. Кто он теперь? Зачем он?

Коробейников оторвался от бумаг и уставился на бывшего начальника. Юное лицо казалось усталым, потерянным. Повзрослевшим.

- Как же это, Яков Платонович?

И теперь он уже не мог сказать: «Не берите в голову, Антон Андреевич. Всё образуется!»

- Как бы вы поступили с этим?

Антон Андреевич задумался лишь на мгновение.

- Сжечь!

- Согласен. Выполняйте!

Он всё ещё по привычке отдавал приказы, а Коробейников ещё по привычке повиновался.

Листы с результатами исследований Брауна один за другим исчезали в печке. Антон ворошил кочергой золу, чтобы лучше горело. Штольман встал, опорожнил саквояж, и в печку отправились чертежи инженера Буссе и тетрадь Лоуренса. На столе оставались только пачки банкнот.

Коробейников подкинул в топку дров и закрыл дверцу, откладывая кочергу. Печка громко загудела, пожирая дрова, точно обрадовалась, что ей больше не скармливают опасные секреты.

- Всё, Яков Платонович. Что теперь? – вопреки обыкновению, он был не слишком речист этим вечером.

Штольман длинно выдохнул.

- На моё место уже прислали кого-нибудь?

- Никак нет-с.

- Думаю, Трегубов поставит вас заведовать сыскным отделением. В помощники возьмите Ульяшина. Он уже почти так же хорош, как были вы.

На лице помощника был такой громкий вопрос, что не услышать было невозможно. Как на него ответить?

- А вы?

Он снова тяжело выдохнул:

- Затеряюсь и постараюсь выжить.

Коробейников встал, решительно сложил деньги в саквояж и пододвинул его бывшему начальнику:

- С деньгами выжить легче.

Штольман молча кивнул. В самом деле, не предъявишь же их в отделении. Слишком много вопросов.

Антон Андреевич мялся и явно хотел спросить о чём-то ещё.

- А… Анна Викторовна?

Яков сам не знал ответа на этот вопрос.

- Имею ли я право тянуть её во всё это?

- Никакого! – уверенно ответил Коробейников.

***

Анна Викторовна появилась, едва рассвело. Ворвалась, грохнув огромным чемоданом, и поставила его поперек двери, словно Штольман был котом, норовившим прошмыгнуть у неё между ног на улицу.

- Что? – резко сказала она. - Не получилось сбежать?

В лице её было что-то такое… - как тогда, когда она отвесила ему пощёчину.

Штольман вздохнул.

- Здравствуйте, Анна Викторовна!

Он поднялся, чтобы принять её пальто. Под его руками напряжённые плечи слегка расслабились. Она обернулась и уткнулась в него, как обиженный ребёнок.

- Как вы могли?

- Да что я мог, Анна Викторовна?

- Вы собирались уехать, не сказав мне ни слова!

- Собирался, - покаянно сказал он.

Её волосы пахли морозом, но макушка была тёплой, губы отрывать не хотелось.

- И вам совсем не стыдно?

Тонкие руки обхватили его за шею, лоб уткнулся в колючий подбородок, мокрые ресницы щекотали кожу.

- Стыдно.

Он целовал холодные с мороза пальцы.

- Ведь вы сами сказали, что мы теперь должны быть вместе! – она упрямо боднула его в плечо.

Штольман вздохнул и выпрямился, заставляя себя оторваться от неё.

- Аня, вы должны понимать: меня больше нет. Дальше – полнейшая неизвестность. Трюк с обгоревшим трупом, быть может, даст мне шанс скрыться, но начинать всё придётся с самого начала. Хотите ли вы?

- Хочу я что? – зло сказала она. – Вы, Яков Платонович, пока ничего мне не предложили.

Она была права. Предстояло что-то предлагать.

- Есть несколько вариантов. После всего, что произошло между нами, я обязан дать вам своё имя. Мы повенчаемся, а дальше, если вы хотите, то уедете в Петербург вдовой надворного советника Штольмана.

Анна резко отвернулась и встала к нему спиной. Передёрнула плечами, когда он попытался положить на них ладони. Штольман отстранился. Но отойти хотя бы на шаг не было сил.

- А другие? – сказала она напряжённым голосом после долгого молчания. Каждый миг этого молчания отзывался сосущей болью в груди.

- Что другие? – не понял он.

- Другие варианты! – упрямо потребовала Анна.

Предстояло озвучить самое заветное, самое несбыточное своё желание. И молчать не имело смысла, потому что больше не представится случая сказать.

- Мы повенчаемся и уедем. Не знаю, куда. Туда, где нас не найдут и не достанут. И там попробуем начать жизнь заново.

Она шумно выдохнула. Сам он, сказав, дышать забыл.

- Господи! Хотя бы предложили мне это!

Она развернулась и требовательно вцепилась ему в плечи, сверля взглядом огромных синих глаз. У него сердце падало куда-то вниз при виде этих глаз.

- Аня, у меня больше ничего нет, - тихо напомнил он ей. – Ни службы, ни чина, ни даже имени. Прежде я мог вам предложить хотя бы это.

- Какой же вы дурак, Яков Платонович! – с глубокой убеждённостью сказала барышня Миронова. Он не мог с ней не согласиться. – Но вы-то есть! Какое мне дело до всего остального? Если вы решите стать вице-королём Индии, я буду вице-королевой. Если вы станете немецким сапожником Иоганном Шмидтом, я буду фрау Шмидт.

Он рассмеялся, зарываясь губами в её волосы:

- Медиум фрау Шмидт? Нет, это никуда не годится!

Анна вдруг резко отстранилась от него, глядя в лицо тревожно:

- Яков Платонович, вам знакомо такое место: узкий и глубокий канал с берегами из серого гранита, стиснутый высокими зелёными стенами с обеих сторон. Арка над каналом в том месте, где он вливается в очень широкую реку.

- Похоже на Зимнюю канавку в Петербурге. Это вам духи рассказали?

Она сосредоточенно кивнула.

- Вы хотите поехать в Петербург?

- Нет, только не в Петербург! – почти закричала она. – Куда угодно, только не туда!

- Как вам будет угодно, Анна Викторовна! Хотя вице-королеву я вам не обещаю.

- Ну и ладно! – совсем по-детски всхлипнула она, утыкаясь в него. Всё это время с ним была взрослая, сильная женщина. Он узнавал её и не узнавал. И вдруг вновь вернулась девочка – неловкая, но искренняя – та, что покорила его с первой встречи.

В объятиях друг друга было тепло.

- Духи снова говорят со мной, - поведала она, не отрываясь от него. – Я обнаружила это утром и страшно испугалась.

- Испугались? С каких это пор? Мне трудно представить духа, который смог бы вас напугать. К вам на завтрак, как к себе домой являлись зарезанные, утопленные, задушенные, загрызенные. Должны бы уже привыкнуть!

- Не смейтесь, Яков Платонович! Ула… Вы помните Улу?

- Приживалку графини Уваровой?

- Её. Она предсказала мне по своей книге, что голоса умолкнут, и знание упразднится, но любовь не перестанет быть. И когда голоса вернулись, я…

- Вы испугались этого?

Она снова ткнулась в него и тихонько всхлипнула.

- Ассирийско-шумеркая книга Улы Томкуте говорит строками Священного Писания? Воистину, чудны дела потусторонние!

- Опять смеётесь? Яков Платонович, Яков Платонович, как вы не романтичны!

- Я уже был романтичным, и с меня довольно. Тогда мне нагадали, что вам грозит смерть.

Анна отстранилась, снова превращаясь в дерзкую девчонку:

- И вы поверили гаданию? Кстати, речь вполне могла идти о госпоже Нежинской.

- Даже если забыть обо всём, что было после, мадам Лефлю выразилась вполне конкретно.

- Что же она сказала? – сейчас в своём любопытстве она была так похожа на девочку, которая допытывалась у него, бросил ли он Ту Женщину, что он не сдержал улыбки.