Ей стало страшно. Ещё страшнее, чем от самого видения. Так уже было. Когда? Тогда тоже назревало что-то непоправимое, что он решил встречать в одиночку.

Она вспомнила. Допрос после ареста Тропинина. Она ходила взад-вперед у камина и пыталась поймать взгляд Якова Платоновича, а он говорил с убийцей и не смотрел на неё. Он был очень усталый, слова срывались с губ через силу. Теперь она знала, что тогда он уже получил вызов от князя и заканчивал последнее дело, зная, что утром его не станет.

И в этом была виновата только она – Анна!

В те дни она решила, что хватит с неё безнадёжного ожидания – она может жить без Штольмана. Дяде прислали приглашение в дом Гребневых, но сам он не смог поехать – задержали дела присяжного заседателя. А племянницу отправил, и она поехала туда довольная, что, наконец, обретает общество нормальных людей – не только духов и полицейских. Но потом Гребнева убили, и приехал Штольман. Она была тверда в своём решении обрести самостоятельность, и не позволила ему приблизиться к себе, хотя он попытался это сделать, когда отогнал от неё учителя Семёнова. Сказала, что ничего не случилось. Он принял её ответ, он всё время был на дистанции, но она ни на одно мгновение не смогла забыть о нём. Особенно когда разговаривала с господином Чеховым и вдруг поймала на себе безнадёжный взгляд совершенно измученных глаз. Она испугалась тогда, поспешила сбежать от литератора, но не приблизилась, не отогрела, не успокоила… И едва не потеряла любимого человека навсегда.

Сейчас лицо у него вдруг сделалось совершенно таким, как тогда. Только Анна уже знала, что это выражение означает.

- И что теперь, Яков Платоныч? – тихо спросил Коробейников, садясь напротив начальника.

- Вы же сами всё понимаете, Антон Андреич, иначе зачем отпустили городовых. Надворный советник Штольман должен исчезнуть. Вместе с этими бумагами, будь они прокляты! Слишком много вреда они принесут, попади в чьи-то руки.

- И что?.. – безнадёжно повторил Коробейников, словно боясь принять действительность.

- Труп у нас есть. Осталось сделать так, чтобы его не опознали.

- Керосин?

Штольман утвердительно кивнул.

- Бумаги возьмём с собой. Я должен их изучить, пока есть время.

Он начал подниматься из-за стола. Анна подхватила его под локоть, упрямо заглядывая в лицо. Ему не удастся от неё избавиться. Теперь он не будет один. Никогда!

Поравнявшись с трупом Лассаля, Яков вынул из кармана окровавленного жилета серебряный брегет, щёлкнул крышкой. На крышке с внутренней стороны была гравировка: «Я.П.Штольманъ»

- Вот вам и доказательство, Антон Андреич. Завтра, когда вы «меня» найдёте, оно убедит всех сомневающихся. Давайте сено и лампу.

- Погодите, - остановил его помощник. – Мороз на улице, а вы не одеты. - Он принялся стаскивать с покойника пальто. – Вот! Правда, его тут кто-то топором попортил.

- Пока сойдёт, - хмыкнул Штольман. – А завтра поедете ко мне и под видом обыска конфискуете весь мой гардероб.

Коробейников только кивнул.

***

Когда занялся пламенем уже весь покосившийся домишко, они побрели к дороге, поддерживая Штольмана с двух сторон. Снег, начавшийся с вечера, валил всё гуще.

- Это хорошо! – пропыхтел Антон Андреич. – Следы заметёт.

У лабазов Коробейников сторговал у пьяного извозчика пролётку за пять рублей.

- Завтра у вокзала заберёшь, любезный! – отмахнулся он от воплей: «Барин, да как же-с!»

Штольман устроился в пролётке и задремал, сидя ровно и не касаясь Анны Викторовны. Она сама взяла его руку и грела в своей, сняв перчатки.

У вокзала Коробейников обернулся на козлах:

- Теперь куда?

- На Столярную, - тихо сказала Анна, чтобы не разбудить любимого. – Сейчас там никто не будет искать.

Антон Андреевич кивнул. После отъезда Увакова, кажется, никто не интересовался тайной квартирой Штольмана.

Но тут Яков открыл глаза и возразил:

- Вперед отвезем Анну Викторовну. Ночь на дворе, Мироновы волноваться будут. И заберем бумаги химика. Не хочу оставлять их у вас дольше, чем нужно. - мягко сказал он ей.

И улыбнулся такой далёкой и всепрощающей улыбкой, что у неё чуть сердце не остановилось. Так он уже улыбался ей – утром после дуэли.

«Значит, так, Яков Платонович? Вот, значит, как?»

========== Духи говорят ==========

Не стоило ехать на Столярную, но вариантов у него больше не было. Не в номера же, где каждая собака могла его узнать, несмотря на отросшую бороду. Но о Столярной знала Анна Викторовна. И завтра она туда непременно придёт.

Однажды он уже сделал то, на что не имел ни малейшего права. Порыв страсти, толкнувший их друг к другу, был взаимным, и Штольман ни о чём не жалел. Но тогда он хотя бы существовал, у него было лицо и имя. Теперь все пути назад были отрезаны, а мосты сожжены. Завтра Коробейников найдёт обугленные останки, и надворного советника Штольмана окончательно не станет. А дальше что?

Об этом спросил его и Антон Андреевич, когда довёл до дверей потайной квартиры:

- Что дальше, Яков Платонович?

В руке помощник держал папку, которую Анна передала им у дома Мироновых. Её взгляд требовал ответов, обещаний. Она стояла там, у ограды, совсем рядом, но он не позволил себе прикоснуться. Ему казалось, что от неё вокруг разливается тепло. Хотелось просто прижать её к себе, чтобы смягчился взгляд этих синих глаз, чтобы отпустило звенящее напряжение, накалявшее воздух.

Он молча улыбнулся ей, и она ушла за ворота, не промолвив ни слова. И стало очень холодно…

Совсем недавно он вдруг узнал, какая она сильная. Может ли он требовать от неё ещё большей силы, заставляя делить с ним неопределённость и неизвестность? Или милосерднее исчезнуть, чтобы когда-то она могла связать жизнь с другим? С тем, кто сделает её счастливой?

Рано утром через Затонск проходит московский поезд. Анна будет еще спать в своей постели. Его могут искать на западной границе Империи, и потому он поедет на восток. Купит билет в общий вагон. Худой и небритый он сойдёт за мастерового. Картуз, сапоги и армяк изменят его до неузнаваемости. Он затеряется среди людского гомона в зелёном вагоне, быть может, найдёт место, чтобы лечь, и забудется глухим сном без сновидений. Версты будут бежать за окном, отдаляя его от своего сердца, навсегда оставшегося в Затонске. Дальше жизнь не имела ни звука, ни вкуса, ни красок. Почему-то ему казалось, что с этого поезда он уже не сойдёт.

И, может быть, духи расскажут ей об этом…

Не дождавшись ответа, Коробейников просто прошёл с ним в квартиру, довёл до кровати, вопросительно заглянул в лицо.

- За доктором?

Штольман отрицательно качнул головой, потянул к себе папку Брауна.

- Прочтите, Антон Андреевич.

Помощник плотно задёрнул шторы, зажёг свечу на столе и принялся сосредоточенно читать, хмуря чистый лоб.

«Хороший мальчик!» - вспомнилось Штольману.

Да, в этом городе ему несказанно повезло. Хороший мальчик. Хорошая девочка. За несколько месяцев рядом с ними он словно прожил целую жизнь и сам стал каким-то другим, а каким – не мог понять до конца. Наивным, быть может. Эти двое научили его верить в чудеса. И он всё еще бессознательно ждал чуда, хотя весь опыт его прежней жизни убеждал, что чудес в этом мире быть не может.

«- Ты же знаешь, что я не верю!» - сказала Нина с улыбкой.

«- Я тоже не верю!» - ответил он ей.

А была ли это правда? Часто ли они говорили друг другу правду? Иногда. Чтобы ранить друг друга больнее. С Ниной правда была не нужна и опасна.