— Не за что. Я искренне надеюсь, что ваш отец поправится.

«Прощание с друзьями? Объятия Поттера и Уизли я не выдержу!» — подумал Малфой и остановился перед портретом Полной дамы, запоздало вспомнив, что не знает пароля. Он уже собрался трансгрессировать в комнату Грейнджер, как перед самым его носом распахнулся портрет, и из проема вышел какой-то высокий гриффиндорец.

— Привет, Гермиона! Тебя Рон искал, всех на уши поднял.

— Привет, — произнес Малфой, вымученно улыбнувшись.

«Вот сейчас ко мне начнет приставать рыжий», — обреченно подумал Драко.

Гостиная Гриффиндора показалась ему аляпистой, но в то же время уютной: мягкие пуфики и диванчики, большой камин, портрет Годрика Гриффиндора на стене. Драко почувствовал, что здесь ему искренне рады: несколько гриффиндорцев поприветствовали его, Лонгботтом через всю комнату крикнул: «Доброе утро, Гермиона!»

Но никто из гриффиндорцев не обратил внимания на странности во внешнем виде и поведении Гермионы Грейнджер: старая мантия, которую она уже давно не носила, отсутствие тяжелой сумки, оттягивающей плечи, уверенная, мужиковатая походка, надменная улыбка в ответ на приветствие других учеников.

— Гермиона!

Малфой обернулся. К нему несся Рон Уизли — этакий сгусток положительных эмоций. Он, видимо, хотел обнять Гермиону, но, заметив выражение на ее лице, резко остановился.

— Ты что, плакала? Кто тебя обидел? Кто-то из Слизерина?

«Типичная идиотская гриффиндорская логика!»

— Нет, Уи… Рон, — поправился Малфой. — Мой отец находится при смерти, мама просит, чтобы я на некоторое время покинула Хогвартс.

— Мерлин! Как это произошло и когда?

— Вчера вечером родители попали в аварию, — не моргнув глазом, солгал Драко. — Извини, Рон, я спешу. Мне надо успеть собрать вещи, через полчаса я уезжаю.

— А если положить твоего отца в Мунго?

— Не надо. Он магл, а магическая больница только добавит ко всему прочему нервный срыв. Рон, пожалуйста, не слишком распространяйся о том, что произошло. Не хочу, чтобы все обсуждали и жалели меня.

— Конечно! — произнес Рон, глядя в спину удаляющейся Гермионы.

Малфой быстро собрал все необходимое, применив пару заклинаний, взял в руки потяжелевший чемодан, напоследок окинул комнату беспокойным взглядом и вышел. В гостиной его ждали Гарри, Рон и Джинни.

— Гермиона, мне так жаль! — Джинни кинулась обнимать подругу. — Расскажи, как все случилось.

Заскрипев зубами от злости и сдерживая рвущиеся наружу ругательства, Драко заставил себя повторить историю про родителей Гермионы.

— Мы решили проводить тебя, — безапелляционным тоном заявил Гарри. — И не спорь, ничего не произойдет, если мы пропустим уроки.

Малфой вздохнул, покорно отдал сумку Рону и всю дорогу до выхода из школы слушал сочувствующую болтовню Поттера и двух Уизли.

«И как Грейнджер их выдерживает?»

Малфой в нерешительности замер, не зная, что говорит Гермиона, прощаясь со своими друзьями. Джинни обняла его, прошептав, что все будет хорошо, главное — надеяться. Затем наступила очередь Поттера. Гарри стиснул лже-Гермиону в свои медвежьи объятия, заставляя уткнуться носом ему в грудь.

— Не забывай писать письма. Обещаешь?

— Угу, — невнятно промычал Малфой, искренне надеясь, что его чувства не написаны на лице.

Последним Драко обнял Рон и не отпускал его дольше остальных.

— Я люблю тебя, — прошептал он и, наконец, отпустил лже-Гермиону.

Нечеловеческим усилием Драко заставил себя не врезать Уизли, который вдруг показался ему еще омерзительнее прежнего, а помахать на прощание «друзьям» и спокойно сесть в карету. Злость душила его, и снова он толком не мог разобраться в причинах ее появления.

Объятия Поттера и Уизли?

Здесь скорее отвращение…

Постоянно чувствуя чужие эмоции, свои собственные окончательно перестаешь понимать.

Грим трансгрессировал в свою лондонскую квартиру. Его встретил эльф-домовик, принял из рук хозяина чемодан и пропищал:

— Целитель Добсон ушел десять минут назад. Он осмотрел мисс, напоил зельями и сказал, что ей нужен покой.

— Отлично, Твинки. Отныне ты будешь присматривать за мисс Грейнджер. Я запрещаю тебе рассказывать ей обо мне, моем прошлом, моей семье, друзьях, учебе в Хогвартсе, детстве, называть ей мое имя, фамилию, описывать внешность. Ты уяснил?

— Да, господин, — Твинки поклонился.

— Приготовил мои вещи?

— Они в большой комнате, сэр.

Выглаженные брюки и рубашка лежали на кровати. Малфой взглянул на часы. До превращения оставалось три минуты.

Драко снял с себя мантию, брюки и туфли, принялся расстегивать блузку и остановился. Внимательно осмотрел себя в зеркале.

«Грейнджер не дурна. Весьма недурна.

Да… Пора признаться самому себе, я медленно схожу с ума».

Кожу неприятно покалывало — превращение началось.

И снова руку Малфоя украшала Черная метка, а спину — огромная татуировка. Он снова стал собой.

*

«Мисс Грейнджер, примите зелье», — голос раздавался будто издалека. Она хочет ответить ему, сказать, как ей больно, но сил нет. Боль медленно отступает, и Гермиона погружается в целебный сон.

Вереница цветных пятен, несвязных образов, чьих-то искаженных лиц, обрывочных непонятных мыслей. Она тонет в этом водовороте сумасшествия. Всего одна мысль: «Бежать».

Бежать. Она не видит.

Бежать. Она не чувствует свое тело. Не может пошевелиться.

Гермиона кричит, но с губ срывается еле слышный хрип. Чей-то знакомый голос говорит что-то, она чувствует, как по горлу течет сладковатая жидкость. Голос шепчет еще какие-то слова, и она безоговорочно верит ему.

А потом сознание снова отключается.

Очнувшись, Гермиона обнаружила, что лежит в постели. Первой мыслью было то, что она проснулась после долгого неприятного сна, второй мыслью — она не знает, где находится. Светлые обои вместо синих, низкий белый потолок, а не высокий резной, как в ее комнате.

— Где я? — спросила Гермиона, поражаясь тому, как слабо звучит ее голос.

— У меня дома.

Гермиона повернула голову в направление голоса. В кресле возле ее кровати сидел Грим.

— Я болела?

— Три дня находилась без сознания. Что ты помнишь?

Гермиона наморщила лоб.

— Я помню Катарину, которая оказалась совсем не Катариной. Она попыталась наслать на меня Империо, но я не так легко поддаюсь этому заклинанию. Спасибо профессору Грюму, хоть он и оказался на самом деле мерзким Пожирателем.

Я обезоружила Катарину, но потом отвлеклась на ее слова и не заметила, как началось превращение. Это и было моей главной ошибкой: я потеряла контроль над ситуацией. Затем Катарина, кажется, оглушила меня. Потом появился ты. — Гермиона вцепилась руками в одеяло. — Ты едва не растерзал Катарину. Больше я ничего не помню.

Грим молчал, никак не комментируя ее слова.

— Что произошло дальше?

— Катарина подорвала себя, устроив грандиозный взрыв. Точно сказать не могу, я почти сразу потерял сознание. Очнулся уже на улице, когда здание превратилось в руины, нашел тебя, погребенную под кучей балок, трансгрессирвал к знакомому целителю, который тебя спас, — равнодушно произнес Малфой, словно читал порядком надоевший ему отчет.

— Спасибо.

— Не за что. Если бы я тогда не потерял сознание, ты бы не пострадала.

— Но ты вернулся за мной. Значит, мое «спасибо» остается в силе.

Грим легонько сжал ее руку и тут же отпустил.

— Ты сказала «я помню Катарину, которая оказалась совсем не Катариной». И что, дементор подери, означает эта фраза?

— Катарина Марлок никогда не состояла в Ордене. Мы ошиблись. Но и они тоже.

Они каким-то образом тоже вышли на семью Марлок и, узнав, что Катарина не та, кто им нужен, убили ее. И оставили подставную мисс Марлок, предполагая, что за ней могут прийти кто-то из членов Ордена. А пришли мы и чуть было не отдали трубку и альбом.