Мадам Помфри уложила Драко в постель, заставила принять безвкусное зелье, после которого он мгновенно уснул.

И потекли скучные часы безделья в Больничном крыле. Каждый час мадам Помфри устраивала обход своих тяжелобольных пациентов, пичкала Малфоя горьким лекарством, обещая, что голос восстановится в кратчайшие сроки, а Рону делала перевязки, после которых вид его кожи заметно улучшался. На третий день разрешили посещения больных. Больничное крыло наполнилось шумными слизеринцами и гриффиндорцами, мадам Помфри приходилось криком разгонять их на уроки.

От Блеза Малфой узнал подробности окончания дуэли, о его собственном спасении и участии в этом Трегера и Гермионы. Пэнс поведала о том, что профессор Трегер каким-то неведомым образом замял происшествие с дуэлью перед МакГонагалл и остальными учителями, и не преминула заметить, что Грейнджер и словом не обмолвилась на собрании старост.

— Я-то ожидала от нее крика и нравоучений! А вот она и явилась, неужели решилась проведать Уизли?

Гермиона встала перед кроватью Рона, скрестив руки на груди.

— И зачем ты хотел меня видеть?

Рон отчаянно покраснел, шумно вздохнул и выпалил:

— Гермиона, прости меня, пожалуйста. Я знаю, что вел себя, как последний дурак!

— Ах, ты знаешь? Неужели сам догадался? — с сарказмом спросила Гермиона.

— Выслушай меня. Я сожалею о том, что тогда наговорил тебе. Я был не в себе, на самом деле я так никогда не думал…

— Но почему-то высказал эти «не свои» мысли во всеуслышание при куче народа!

— Я правда сожалею. Наша ссора мучает меня. Мы столько лет были друзьями, и я не хочу, чтобы наша дружба разрушилась из-за моей глупости, — серьезно закончил Рон.

В лазарете повисла тишина. Слизеринцы и гриффиндорцы, являющиеся свидетелями происходящего разговора, затихли. Рон буравил взглядом Гермиону, а она смотрела в точку поверх его головы, обдумывая что-то.

— И ты думаешь, что я тебя просто возьму и прощу? После унижения при всей школе, грязных сплетен обо мне, твоего показного отчуждения и лобызаний с Лавандой мне назло? Если ты так думаешь, то плохо меня знаешь! — надменно сказала Гермиона.

Рон снова вздохнул.

— Я знаю, что ты не сможешь сразу простить меня. Но сейчас, после того, как я выбрался из лап смерти и лежу в бинтах по самую шею, я понял, что мне давно пора попросить у тебя прощения. Пусть об этом все слышат, и слизеринцы тоже. Мне плевать на их отношение ко мне. Но твое отношение к моей ничтожной персоне — важно. Я готов кричать об этом на каждом углу Хогвартса. То есть, как только с меня снимут все эти бинты!

Гермиона улыбнулась в первый раз с того момента, как пришла в лазарет.

— Не надо кричать об этом на каждом углу. Достаточно того, что ты сказал сегодня.

Рон расплылся в широкой улыбке. Гриффиндорцы радостно заулюлюкали.

— Пожал бы тебе руку, если мог! — счастливым голосом произнес Рон. — Поэтому только улыбаюсь.

Паркинсон пищала на ухо своим противным голоском, но Драко ее не слышал. Малфой смотрел на Грейнджер, ощущая, как внутри разгорается пламя гнева. Он злился, страшно злился.

Гермиона, улыбаясь, повернула голову к компании слизеринцев.

Безотчетный страх.

Улыбка сползла с ее лица и сменилась выражением боли. Гермиона медленно оседала на пол, но Гарри успел подхватить ее и усадил на ближайший пустой стул. Грейнджер моментально окружили обеспокоенные гриффиндорцы, закрыв ее от взгляда Малфоя и остальных слизеринцев.

Драко закрыл глаза и попытался успокоиться. Его раздражали слизеринцы, обсуждающие Грейнджер, встревоженные гриффиндорцы, мельтешащие вокруг Грейнджер, а больше всех сама Гермиона. От множества голосов в висках появилась тупая ноющая боль. Малфой в бессильной злобе сжал голову руками. Окна в лазарете взорвались осколками стекла. В Больничном крыле, наконец, наступила долгожданная тишина.

Малфой поспешно отвернулся. Нельзя так злиться. Нельзя терять контроль. Нельзя выдать себя.

Нельзя.

Длинный список запретов для Грима, начинающихся с этого проклятого слова. И главное правило: нельзя ни к кому привязываться.

— Кто это сделал? — мадам Помфри обвела яростным взглядом учеников, особо задержав внимание на Невилле и Блезе, в руках которых находились волшебные палочки.

— Это не я! — одновременно воскликнули Невилл и Блез.

— Приори Инкантем!

Из палочки Невилла появился образ разбившегося цветочного горшка, осколки которого собирались воедино. У Блеза же возник размытый серебристый силуэт.

— Патронусы изучаем? — удивленно спросил Гарри.

— Не думай, что дементоры интересуется только твоей раздувшейся от самомнения личностью…

Гарри хотел ответить, но его перебила мадам Помфри.

— Так, если не умеете себя вести в Больничном крыле, то посещения запрещены! А теперь попрошу всех на выход!

Ученики покинули лазарет. Гриффиндорцы винили в произошедшем слизеринцев, и наоборот. За дверьми Больничного крыла назревала драка, но с появлением профессора Морисона так и не была начата.

Уизли и Малфой остались одни в Больничном крыле. Часы текли невыразимо медленно и скучно.

Мадам Помфри сменила примочки на теле Рона и повязку на шее Малфоя, напоила обоих очередной порцией горького лекарства и удалилась в свою комнату. Рон уже до дыр затер журнал «Квиддич сегодня» и теперь не знал, чем заняться. Драко несколько раз засыпал и снова просыпался.

За окном ало пламенело закатное небо, отражаясь в холодной зеркальной поверхности Черного озера.

— Эй, Малфой! Я вижу, что ты не спишь! А это не ты случайно окно разбил? Молчишь? — подозрительно спросил Рон. — Я ж забыл, что ты у нас временно немой…

Драко отвернулся от окна, где наблюдал пламенеющий закат. На лице появилась его коронная ухмылка.

Шоколадный торт, лежащий на тумбочке возле кровати гриффиндорца, поднялся в воздух, мягко и тяжело шмякнулся в лицо Рона. Из-под торта донеслись невнятные ругательства. Малфой повернулся на другой бок и спокойно заснул.

*

Спустя неделю после дуэли Малфоя отпустили из лазарета. Мадам Помфри загадочным образом «забыла» о странном отсутствии сердцебиения у своего пациента…

Драко миновал шумную гостиную, сердечно поздоровался с однокурсниками, со скорбным лицом отверг их приглашение выпить за его возвращение, сославшись на плохое самочувствие, и быстро поднялся в свою комнату, с трудом держа себя в руках, чтобы не взлететь. Малфой соскучился по полетам, но на сегодняшнюю ночь у него были другие планы.

Дверь его комнаты захлопнулась с глухим стуком, но Драко там уже не было.

— Мне нужно письмо, — произнес Грим.

— А приветствий в твоем исполнении ждать напрасно? — едко спросила Гермиона. Она не видела его больше недели, в ее душе поселилось неясное чувство тоски по Гриму.

— Ты догадливая.

Гермиона протянула Драко скомканное письмо. Он быстро перечитал его, сложил и спрятал в кармане мантии.

— Ты обещал взять меня с собой, — напомнила Гермиона.

— А зачем ты мне?

Обида. Непонимание. Гнев.

Гермиона замерла, с недоверием глядя на Грима.

— Что означают слова «зачем ты мне»? Ты не спрашивал об этом, рыдая на моем плече.

Драко дернулся, как всегда от упоминания той ночи.

— Я думала, ты понимаешь. Я теперь связана с делами Ордена и демонами как и ты. На меня охотилось чучело, и тот, кто его послал, знает о моей причастности. Я под ударом, а не ты. Меня знают в лицо, меня чуть не убили, а не тебя!

И теперь я не остановлюсь, пока не узнаю, кто за всем стоит, чтобы хотя бы спать спокойно! Не вздрагивать по ночам от любого звука и не просыпаться в холодном поту, когда чучело снова и снова убивает меня крюком!

Гермиона сорвалась на крик, ее лицо неестественно побледнело, в глазах читался вызов к Гриму и ко всему миру в целом.

Драко вальяжно развалился в кресле, положил руку на подлокотник, подперев подбородок ладонью.