- Митя… - произнес Санька, раскинувшись на песке и задумчиво щурясь в морскую даль. - Я никогда-никогда не помру… Когда увижу, что скоро помирать, прибежу сюда, ляжу вот так и буду лежать, пока не оживею…

- И я, - сказал Митька тем же разнеженным голосом. - Я тоже…

И обоим стало казаться, что действительно, если быть всегда у моря, то никогда-никогда не умрешь. Здесь не может быть ни болезни, ни старости, ни смерти.

Как-то особенно сильно запечатлевалось небо, и во всеобщем покое, разлитом вокруг, тишине и безлюдии забывалось решительно обо всем: и о своем доме, и о жилье вообще. Мальчики не замечали, как текло время, - казалось, оно стояло. Им не хотелось уходить. Хотелось, чтобы всегда было так хорошо, привольно и радостно. И было жаль тех, кого сейчас с ними нет: неужели они так и умрут, не изведав за всю свою жизнь этой благодати?

- А теперь наши ребята пропадают там, в классе, - вспомнил о товарищах Митька с сожалеющей улыбкой.

- Сами, дураки, виноваты! - сурово произнес Санька и умолк.

Далеко от берега, казалось на самой середине моря, легко, как комья пены, длинной грядой держались белоснежные чайки.

Ближе к берегу, на выступающем из воды коричневом» камне, точно на пьедестале, застыл с красиво повернутой вбок головой и с распростертыми навстречу солнцу крыльями черный, как уголь, длинноносый баклан.

Из-за ближайшего мыса - полосы черных, уходящих друг за другом далеко в море обломков скал - вдруг выплыла, двигаясь параллельно берегу, под огромным округло-надутым парусом, ярко-красная рыбачья лодка. Она шла тяжело, плавно, под ровным креном, все время показывая берегу один свой бок и часть днища. В ней не было видно людей, и оттого она казалась зрячей, мудрой, хорошо' знающей путь. Это местные рыбаки ехали с волокушным неводом на ночной промысел в Камышовую бухту. Шесть человек спали на дне лодки, седьмой - атаман - правил рулем, тоже растянувшись на кормовой банке и насунув на глаза от слепящего солнца картуз.

- Сань, - ласково сказал Митька, провожая завистливыми глазами лодку и встав на колени, - кем ты будешь, когда вырастешь?

- Я? Рыбаком… А ты, Мить?

- Понятно, тоже рыбаком. Морским рыбаком.

О, они будут рыбаками - Санька и Митька! Рыбаки свободны, и в крепких, надежных лодках все у - них есть: рыболовные снасти, котел, сковорода - жарить камбалу, чайник, бочонок с пресной водой, мешок с хлебом, топор, багор, теплое платье, большие сапоги, фонарь, много смоляных веревок. Каких чудес можно наделать в море, располагая таким богатством! Можно жить независимо ни от кого, быть самим над собой господином, а ловкостью и отвагой покорить гуляющие по морю дикие ветры, и они будут переносить их на новые и новые места, в далекие неизвестные страны…

Если их, Саньку и Митьку, выгонят из училища, они уж не вернутся домой никогда-никогда! Сразу же убегут далеко за город, на берег моря, к рыбакам, и будут у них сначала береговыми кашеварами, потом станут выходить с ними в море. Доброе море! Оно всегда, во всех несчастьях, примет и успокоит их. Как хорошо, что оно у них есть - их счастье, их прибежище! А когда они вырастут и подойдет время призыва, они пойдут непременно во флот и ни за что - в армию. Флотские - все красавцы, герои, силачи, любят свободу, никому не прощают обид и умеют стоять друг за друга…

По всей поверхности моря растерянно забегали, словно заблудившись, черные пятна ряби, и по тому, что они бегали в разных направлениях, было ясно, что меняется ветер. Море наморщилось, потемнело и резкой фиолетовой линией отделилось на горизонте от светлого неба.

- Жучки забегали, - сказал Санька, раскрыв рот и любуясь игрой- ряби на поверхности моря.

Со стороны степи все чаще прилетали к берегу столбы золотой пыли. Вот по прибрежному песку махнул своим широким крылом ветер; он выхватил из прогоревшего костра несколько вспыхнувших искр, бросил их на голые ноги рыболовов, швырнул им прямо в глаза по пригоршне песку и убежал. Потом с обрыва стремительно скатилось вниз бурое пружинисто-упругое перекати-поле; оно подбежало к самой воде и как бы в удивлении остановилось, словно раньше не знало, что в море вода соленая. А с обрыва следом за ним все еще продолжала осыпаться с тихим шорохом красная глинистая земля.

- Будет зыбь, - произнес Митька тоном старого рыбака.

- Это хорошо, - уверенно сказал Санька. - Под зыбок рыба еще лучше берется: смелее…

- Это, положим, верно, - согласился Митька.

- Без рыбы все равно домой не пойдем! - решительно заявил Санька. - И этого бояться не надо, если поднимутся волны. Я раз под волну такого здоровенного налима поймал. Думал - веревка, хотел бросить, смотрю - трепыхается. А в нем оказалось почти что полпуда чистого мяса.

- А я раз…

Время шло, а они все валялись на песке и валялись, болтали и болтали. Иногда по звонким галькам к мальчикам подбегала маленькая, голубенькая шалунья-волна и, хихикнув себе под нос, весело убегала обратно.

- Если много поймаем, продадим. Верно, Саня?

- А то что ж, солить ее будем, что ли? Понятно, продадим. Половину продадим, половину себе оставим. Я знаю на базаре одну женщину, торговку, которая у мальчиков берет.

- А на базаре рыба теперь дорога-ая! - восторженно пропел Митька.

- Не то что дорогая, а ее вовсе теперь там нету, - поправил его Санька. - Только наша и будет.

Они храбро поддерживали этот деловой разговор, сидя теперь уже на двух разных островках, один против другого, как водяные птицы, и крепко вцепившись пальцами ног в спины черных скал, окруженных со всех сторон водой.

Чтобы не пугать рыбу, рыболовы почти не шевелились и, осторожно натянув свои толстые шнуры с крючьями на концах, глядели в прозрачную зеленоватую воду и ожидали. На дне, под толщей воды, так же ярко светило солнце и было так же тихо и радостно, как и на берегу. Сквозь хрустальную, чистую воду было отчетливо видно, где легли их крючья. Многолетними усилиями волн дно было аккуратно выложено, как булыжная мостовая, цветными, камнями, сияющими в лучах солнца своими округлыми, отполированными боками. Кое-где среди этих камней росли кустики коричневых водорослей; местами светлели гладкие площадки сплошного желтоватого песка.

Когда мальчики в первый раз закинули на эти песчаные места свои удочки, наживленные кусочками крабиков, рыба, какая и была вблизи, вся разбежалась, попряталась в траве и под камнями и, осторожно выглядывая оттуда, терпеливо выжидала, что произойдет дальше с этими неожиданно упавшими откуда-то на дно кусочками крабьего мяса. Наконец, потеряв терпение, мимо наживки прошмыгнула одна зеленушка, негодная рыбешка, пестро-радужного цвета, которая занимает в рыбьем царстве Черного моря примерно такое же место, как воробей в птичьем. Немного погодя, очевидно, все в тех же целях разведки, косясь глазами на наживку, она прошлась обратно; потом красиво, как миноносец, по прямой линии двинулась на самую наживку, остановилась, почти уткнувшись в нее носиком, и долго-долго смотрела на соблазнительное крабье мясо. Наконец, приоткрыв рот, усеянный мышиными зубками, она ущипнула край наживки и вместе с ней попятилась по такой же прямой линии назад. Шнур натянулся - синее свинцовое грузило, хитро зарыв свое лицо в песок, поползло к рыбе. Рыбка, как обожженная, отпрянула от удочки в сторону и, вся подобравшись, вдруг став жалкой, некрасивой, без оглядки побежала прочь.

- Одна зеленушка уже показалась! - задыхаясь, прошептал Митька со своего камня.

- Этой мелочи надо как можно больше собрать, - волнуясь, сказал Санька с другого островка. - Когда мелкую хорошенько растравим, тогда и крупная пойдет. Рыба будет! Не теперь, так под вечер.

- Рыба должна быть! - уверенно подтвердил Митька.

И они опять замолчали, чтобы не пугать рыбу.