Митька, словно его стукнули по макушке, где стоял - там и присел, прячась за высокий камень.

- Дикая лисица! - прошептал он, крепко ухватив

Саньку за голые икры, покрытые блестящими кристалликами морской соли.

Санька, распластавшись, упал животом на песок.

- Где? - спросил он воинственным шепотом.

- Вот она. В гору лезет. А здоровая, как лошадь.

- Это не лисица, - сказал Санька. - У лисицы хвост больше сажени, сто рублей стоит.

- Ты на хвост не смотри! - спорил Митька. - Она его нарочно прячет, чтобы ее не узнали. Хитрее ее зверя нет.

- Ушла! Бежим! В погоню! - вдруг вскочил на ноги и начал командовать Санька. - Сперва в обход, потом наперерез!

И оба они, с вытаращенными глазами, с увесистыми камнями в руках, в развевающихся рубахах, быстро вскарабкались по крутому обрыву вверх и бросились в степь, голубовато-седую от полыни.

Прошло около часа, прежде чем они возвратились обратно, потные, с потоками грязи на раскрасневшихся лицах, с исцарапанными в кровь икрами, насквозь пропахшие терпким ароматом горькой полыни.

- Это была она, лисица! - авторитетно сказал Санька. - Вот ее след, как раз около хлеба. Спасибо, дыню не тронула.

- Да-а, - с сожалением покачал головой Митька, - чуть-чуть лисицу на шубу не убили! Вот дома удивились бы!

- Будет что рассказать ребятам в училище, - размечтался вслух Санька. - Только ты, Митя, смотри, без меня не начинай рассказывать. Вместе расскажем.

- Еще и не поверят, дураки!.. - солидно, как взрослый, засмеялся Митька. - А скажи, Саня, по правде: ты ее испугался?

- Кого? Ее? Нет. Чего ее бояться? Лисицы - они не кусаются… А ты?

- Я тоже не испугался, - сказал Митька и, немного погодя, прибавил с сознанием своего превосходства: - Я первый ее заметил.

Санька молчал.

- Я первый ее заметил, - повторил громче Мить ка и безжалостно поглядел на товарища.

Санька молча скривил на лице гримасу и отвернулся в сторону.

Утомленные, с красными, осовелыми глазами, они сидели на песке, скребли ногтями икры, искусанные колючками, и не столько разговаривали, сколько бросали взгляды то на мешок с едой, то на чайник.

- Фу-у… - повторял при этом Митька. - Ну и уморились, прямо не дай бог.

- Да-а… - вздыхал за ним Санька, - не так уморились, как…

И с лицом мученика он отворачивался от битком набитой сумки с продовольствием.

И вдруг, нарушив данный зарок -г- не есть до первой крупной рыбы, - они оба бросились к сумке и, аппетитно крякнув, жадно принялись за еду.

«Дрова» были сухие, вспыхивали сердито, как порох, горели жарко, без дыма. Мальчики в ожидании, пока закипит чайник, лежали рядышком на - песке и, поглядывая на огонь, болтали задранными вверх босыми ногами.

Солнце пекло, словно в июле; воздух - знойный, золотистый, насыщенный запахами моря, - дрожал и струился, как бесцветное прозрачное пламя. Ярким перламутром поблескивало притихшее, словно оцепеневшее море.

Вода у берега была прозрачная, казалась свежей, вкусной, хотелось ее пить жадно, без меры, большими глотками. Она так и манила к себе, тянуло раздеться и броситься в нее, чистую, звонкую и веселую, и окунаться в ней много раз, брызгаться, барахтаться. И это желание оказалось сильнее голода.

- Митя, вира купаться? Как раз перед чаем!

- Вира!

И они сразу, одним движением, выскользнули из своих рубах и, обгоняя друг друга, шумно рассекая воду, вздымая впереди себя волны, ринулись в глубину моря.

- Митька-а! Плыви сюда-а!

- А не будешь топить?

- Нет!

- Врешь!

- Вот увидишь!.. Митька-а, сделай вот так, сто рублей дам!

- Санька-а, сделай вот так, сто рублей дам!

Сверкая на солнце мокрыми, кофейными от загара телами, они кувыркались и резвились в воде, пыхтя, как дельфины.

Острыми стрелами резали застоявшийся воздух их сильные голоса, и оживился пустынный берег, и не верилось, что их тут только двое. Возле них, низко, почти над самой водой, суетливо носились, тоненько посвистывая, встревоженные кулички - крошечные птички с белыми брюшками и серыми изогнутыми крылышками, похожими на два маленьких серпика.

Искупавшись, мальчики приступили к еде. Прежде всего взялись за самое вкусное - дыню. Дыня оказалась великолепной. Она была до приторности сладкая, сочная, нежная. Стоило прикоснуться к ней губами, как она таяла и текла ручьями, и приходилось ловить на лету ее пахучие, обильные струи.

- Дыню нужно уметь выбирать! - хвалился

Митька и вел в уме счет кускам, которые ухитрялся поедать Санька. - Дыни бывают ананасные, чеботарские, персидские, качанки, американки…

А Санька работал челюстями молча. И безнадежной оказалась попытка Митьки угнаться за ним. Едва поднесет Санька к губам янтарный ломоть дыни, напоминающий молодой месяц, как его уже нет: разом, одним духом, всосет его в себя, только пискнет что-то во рту. Митька попробовал было поступать так же, но на первом же укусе захлебнулся обилием дынного со-. ка, закашлялся, засморкался, а Санька тем временем успел проглотить еще кусок. Тогда Митька оставил состязание, решив нагнать приятеля на помидорах или утаить от него часть сахара.

- У меня такой характер… - сказал он, думая хотя бы этим уменьшить пыл товарища. - У меня такой характер: чуть съем лишнюю скибку дыни, уже страдаю животом.

- Да, - буркнул Санька с набитым ртом, - у кого какой характер!

Провизия была самая простая - хлеб, овощи, фрукты, - но с каким аппетитом рыболовы поедали ее!

- Ешь, а все хочется! Ешь, а все хочется!.. - удивлялся Санька, похлопывая себя по животу.

- Потому что воздух здесь очень крепкий, - определил Митька, пересыпая солью разрезанный надвое красный как кровь помидор. - И потом промялись мы очень здорово. Если рыбы не поймаем…

- Поймаем! - с веселой уверенностью перебил его глупые слова Санька и, запрокинув голову, впустил в себя половину помидора, только хлюпнувшего в глотке.

Пока черед дошел до чая, он, оказалось, простыл. Необходимо было раздуть прогоревший костер. Санька разрыл пепел с краснеющими искорками, прижал к нему пачку сухого бурьяна, стал подле на колени, низко наклонил лицо и изо всех сил дунул в костер. Вспыхнувшее пламя хищно полыхнуло ему в лицо. Санька, схватившись руками за глаза, охнул и упал навзничь, спиной ни песок. Митька, отплясывая вокруг, хохотал до упаду и все заглядывал ему в лицо: у Саньки не было ни ресниц, ни бровей - сгорели в огне. Чтобы облегчить боль опаленной кожи, Санька, по совету товарища, стал у воды на четвереньки и, окуная голову по самые плечи в прозрачное прохладное море, с удовлетворением ухал.

Потом принялись за чай. По жилам ребят вместе с горячей сладкой влагой, казалось, разливалась сама благодать. Они повеселели, и благодушное настроение стало сказываться во всем.

- Когда один чайник опростаем, я побежу к роднику за другим, - звучно глотая пахнущий дымком чай, проговорил Митька, подобревший от горячего.

- Чем тебе бежать, ноги бить, лучше я побегу, - отвечал Санька, хрустя мокрым кусочком сахара.

Все было съедено; мальчики были довольны, тяжелы, сонны; им не хотелось вставать; они еще долго нежились голышом на горячем мягком песке. Солнце теплыми лучами приятно щекотало их спины; с моря пахло свежестью, солью и еще какими-то, словно лекарственными, водорослями; со степи временами спускался к ним тихий, ласковый ветерок и приносил с собой ароматы горькой полыни да горячей разморенной земли. Они полной грудью вдыхали в себя эти целебные запахи; глядели на густо-синий дальний край моря, над которым иногда длинной черной ленточкой низко пролетали утки; слушали изредка долетавшую к ним со степи вместе с ветром неугомонную стрекотню кузнечиков и далекое-далекое воркованье горлиц.