Лумумба был уязвлен и рассержен. «Бельгийцы хотят унизить конголезский народ, унизив меня», – сказал он Канзе. Лумумба решил выступить вопреки протоколу. Осуществить это было несложно, т. к. заседание должен был вести его личный друг Жозеф Касонго, которого он провел на пост председателя нижней палаты парламента. Речь премьер-министру подготовил «молодой, бородатый бельгийский социалист», который пользовался его доверием, но как скоро понял Канза, «находился в Конго не для того, чтобы защищать интересы конголезцев». Лумумба показал написанный новоявленным спичрайтером текст Канзе в своем доме утром 30 июня за пару часов до начала торжеств. Бегло ознакомившись с ним, Канза решил, что «по соображениям элементарной политической тактичности и дипломатичности Лумумбе не стоит говорить такие вещи в столь грубой и откровенной форме в этот исторический день перед такой представительной аудиторией». Когда Канза прямо сказал об этом Лумумбе, тот попросил его сделать текст более приемлемым. Все оставшееся время, даже в машине по дороге во Дворец наций, Канза и два секретаря премьер-министра лихорадочно правили текст, смягчая слова и выражения. Лумумба обещал учесть их замечания, но оговорился, что будет импровизировать в зависимости от обстановки[112].
Атмосфера заседания не способствовала снижению конфронтационного настроя премьера. Речь короля была патерналистской. Он отдал должное «гению» и «несгибаемой храбрости» своего двоюродного деда Леопольда II, отметил вклад в развитие Конго «бельгийских первопроходцев». Независимость монарх представил как добрую волю Бельгии, выразил надежду, что конголезцы оправдают оказанное доверие и предостерег их от «поспешных реформ, дабы не подвергать опасности свое будущее»[113].
Речь, которую зачитал Касавубу, носила примирительный характер, была полна похвал в адрес бывшей метрополии за ее успешную цивилизаторскую миссию. «Бельгия вырастила черное дитя по имени Конго, воспитала его и теперь дает ему независимость. Конго с благодарностью принимает этот дар», – заявил президент[114]. Лумумба тем временем с гневным выражением лица снова правил текст своего выступления, возвращая ему изначальную жесткость[115].
Премьер выступил третьим и последним. О примирении речь не шла, он бросил вызов властям Бельгии. Уделом конголезцев при колониализме был «рабский труд, за который нам платили гроши. Их не хватало, чтобы утолить голод, одеться, жить в достойном жилище, растить детей в условиях, каких заслуживают родные существа». Лумумба призвал соотечественников не забывать, что «независимость завоевана нами в повседневной, упорной, трудной борьбе, когда нас не останавливали ни огромные жертвы, ни кровь, пролитая нашими народами. <…> Наши раны еще слишком свежи, чтобы мы могли забыть о них». Он пообещал покончить со старой системой, показать миру, «на что способен черный человек, когда он трудится в свободной стране», и превратить «Конго в центр всей Африки»[116].
Конголезская часть аудитории встретила речь бурными аплодисментами. Бельгийцы были потрясены и посчитали свою страну и ее короля оскорбленными. Монарху предлагали немедленно вернуться в Бельгию. Лумумбу убедили выступить еще раз в узком кругу на званом обеде, и он с похвалой отозвался о том, что Бельгия и Бодуэн сделали для Конго. Однако инцидент не был исчерпан, тем более что по распоряжению Лумумбы текст его речи в парламенте был разослан по всей стране.
В репортаже о церемонии провозглашения независимости специальный корреспондент «Правды» О. Л. Орестов сообщил, что на ней выступили Бодуэн и Касавубу. О речи Лумумбы Орестов не упомянул, он привел небольшой отрывок из радиообращения премьера 29 июня[117]. Это выглядело странно, тот же автор неделю назад комплиментарно отзывался о Лумумбе и основных пунктах программы его партии – полная независимость, сохранение единства страны и немедленный вывод из Конго бельгийских войск[118]. 2 июля газета опубликовала основные положения нашумевшей речи Лумумбы. Его слова, писал анонимный специальный корреспондент ТАСС, прерывались «аплодисментами большинства присутствовавших в зале» и «вызвали растерянность и смущение короля, премьер-министра и министров Бельгии»[119].
Демарш премьера был воспринят администрацией США как свидетельство его «неуравновешенности», «иррациональности» и «неопытности – качеств, из-за которых Конго может стать более уязвимым для дестабилизации и советского проникновения»[120].
Бельгийцы не задержались с ответом, запустили заранее подготовленный сценарий дестабилизации. Идеальным «детонатором» взрывоопасной ситуации в Конго была армия. После провозглашения независимости колониальная армия «Форс пюблик» была переименована в Конголезскую народную армию (КНА). Этим перемены и ограничились. Весь офицерский состав по-прежнему состоял из бельгийцев, максимум, на что могли рассчитывать конголезцы, был чин адъютанта, который присваивался после звания старшего сержанта. Многие служили по 10–15 лет, оставаясь рядовыми. Нараставшие в обществе настроения реванша и мести белым проникли и в казармы. В гарнизонах появились листовки, где выдвигались требования повышения жалования и африканизации командного состава, дисциплина резко упала, были случаи неподчинения офицерам.
5 июля Лумумба собрал специальное заседание кабинета министров, где заявил, что армию надо не реформировать, а «революционизировать». Было принято решение создать комитет по военной реформе, который в первую очередь будет руководствоваться принципом ликвидации расовой дискриминации в армии[121].
Командующий КНА бельгийский генерал-лейтенант Эмиль Янссене выразил несогласие с премьером провокационным способом. Он публично разжаловал сержанта-конголезца, который говорил солдатам, что после наступления независимости не надо подчиняться бельгийцам. Затем Янссене собрал в учебном классе столичного военного лагеря свободных от караульной службы конголезцев и заявил, что не потерпит нарушений дисциплины. Для пущей убедительности он письменно проиллюстрировал свой тезис, написав на доске: «до независимости = после независимости». Возмущенные конголезские военнослужащие собрались на митинг протеста, который закончился беспорядками. Янссене приказал подавить бунт силами гарнизона в Тисвиле. Попытка бельгийских офицеров этого гарнизона поднять личный состав по тревоге закончилась их арестом и захватом солдатами оружейного арсенала[122].
Волнения быстро перекинулись на гарнизоны в других провинциях. Основными требованиями были повышение жалования, африканизация офицерского корпуса, отставка Янссенса. На несколько дней ситуация вышла из-под контроля. Никому не подчинявшиеся вооруженные солдаты, к которым присоединились люмпены, хозяйничали в городах, занимались мародерством и грабежами. Белых женщин насиловали[123], а мужчин подвергали публичным издевательствам и унижениям.
Показательный инцидент случился с Лоуренсом Девлиным. Он только что был назначен резидентом ЦРУ в Леопольдвиле и проводил отпуск в Париже. Узнав о беспорядках, поспешил к месту службы. В Леопольдвиле его остановили на улице и доставили в военный лагерь. Там обкуренные марихуаной солдаты предложили встать на колени и поцеловать их ботинки. Девлин отказался, прибавив пару крепких слов. Конголезцам это не понравилось, и они сыграли с ним в русскую рулетку. Долговязый солдат достал из кобуры револьвер, приставил его к голове Девлина, крутанул барабан и спустил курок. Пять раз боек щелкал по пустой каморе, а в барабане на шесть патронов должен был быть хотя бы один. После каждого раунда его спрашивали, не передумал ли он лизать ботинки. Девлин приготовился к смерти, но вновь раздался щелчок без выстрела и вслед за ним оглушительный хохот конголезцев. Револьвер был не заряжен… Эту «конголезскую рулетку» разведчик запомнил на всю жизнь[124]. Его отпустили, и он сумел добраться до посольства США. Оно было окружено взбунтовавшимися солдатами и заполнено белыми беженцами. В посольстве была объявлена третья степень тревоги, персонал жег документы[125].
