— Эй, Вудди, чего сидишь тут? Ждешь кого?

Оливер поднял голову на голос Флинта и прищурился. Сейчас тот был последним, кого он хотел бы видеть, но все-таки Оливер с трудом сдержался от резкости и растянул губы в неком подобии улыбки.

— Точно не тебя, — буркнул он себе под нос и добавил уже громче: — А ты? Чего не празднуешь?

— Успеется! — довольно хмыкнул Маркус. — А что, ты меня даже не поздравишь с победой? — не следовало дразнить Вуда сейчас, но он не мог сдержаться.

— Я бы поздравил, если бы победа была честной, — Оливер уверенно посмотрел в глаза Маркусу. — Ваш Малфой — подонок, мерзавец и мразь. Как ловец он бы ничего не смог сделать против Поттера, поэтому и поступил так низко. Разве же это спорт? Это грязь, Маркус, — Оливер чувствовал, что его уже понесло, но ему было обидно за ожидания команды, за самого Гарри, который вознамерился взять всю вину на себя. В конце концов, ему было обидно за свои собственные несбывшиеся надежды.

Маркус даже задохнулся от возмущения.

— Что?! Все, блять, было честно! Болельщики всегда выкидывают какую-нибудь хуйню в этом духе, и Поттеру пора бы уже привыкнуть! То, что игрок во время матча так легко отвлекается и выходит из игры как нехуй делать, не делает его профессионалом! Если бы ваши провернули такую фишку, Малфой бы и глазом не повел, сосредоточив все свое внимание на игре! Так что твой Поттер просто еблан и размазня, если растекся лужей и упустил снитч из-за глупой влюбленности!

Это зацепило. Последние слова Маркуса ударили прямо в цель.

— Глупой влюбленности? — тихо переспросил Оливер. — А как бы поступил ты в его случае? Смог бы ты проигнорировать такое?

— Да, смог бы, — уверенно ответил Маркус. — Я бы просто не стал так остро реагировать! Да и с чего вообще, блять?! Я вроде как не влюблен! — выпалил он на одном дыхании, но сердце в груди екнуло, едва эти слова слетели с губ. Совсем неправильно так екнуло. Маркуса затопило предчувствие, что он сказал что-то непоправимое. Что-то тянущее, вязкое зародилось, запульсировало в солнечном сплетении, и почему-то захотелось взять свои слова обратно. Но сказанного не вернешь.

— А-а-а, — протянул Оливер, пытаясь собраться с мыслями. — И правда. Кому я вопрос-то этот задал? — он покачал головой и улыбнулся-скривился, будто от зубной боли. Оливер редко придавал особое значение словам, оставляя это девчонкам, но почему-то сейчас слышать такое от Флинта было очень неприятно. Особенно после всего произошедшего не так давно. Сердце сжалось, горло перехватило, а в ушах продолжал звучать уверенный голос Маркуса: “Я не влюблен”. Несколько слов повторялись вновь и вновь, пока до Оливера полностью не дошел их смысл.

— Эй, цыпленок, ты чего? — Маркус понял, что перегнул палку, и попытался сгладить сказанное ранее почти ласковыми интонациями в голосе, но на Вуда это не подействовало. Выражение его лица стало непроницаемым, и о чем он думает, понять было не так легко. — Ты чего? Это, да? — выпалил вдруг он, когда до него все-таки дошло. Вуд влюблен? Маркус неверяще покачал головой. Он никогда бы не подумал, что такое возможно, потому что сам не понимал, за что его можно любить. И сейчас Вуд, похоже, был с ним согласен. Оливер был влюблен в него, Маркуса, но он, кажется, умудрился только что это проебать.

— Я? — наконец отмер Оливер и встал. — Нет. Я всего лишь очень сильно заблуждался, — он стряхнул с рукава невидимую пылинку и двинулся к выходу. Возле Флинта он остановился и чуть повернул к нему голову. — Поздравляю, капитан. Вы выиграли честно, а мы всего лишь «ебланы и размазня». И я главный из них. Ведемся на грязные игры слизеринцев, — Оливер скривился так, словно Флинт был куском драконего дерьма, и вышел, оставив его одного.

Едва за Оливером закрылась дверь, Маркус прислонился лбом к косяку и пару раз глубоко вздохнул. Вдруг он резко вскинулся и с размаху впечатал кулак в ближайший шкафчик для одежды. Металл от ударов скрежетал, а Маркус все бил и бил. Еще и еще — до вмятин на ровной поверхности, до крови на сбитых костяшках.

— Да твою же мать! Почему так, сука, больно?! — вырвалось из горла резкое, похожее на карканье. И непонятно, от чего ему на самом деле было больно: от ударов или от того, что он сломал все, что было между ним и Вудом, этими самыми руками и парой необдуманно брошенных слов.

Все, что между ними происходило — настолько непонятное, эфемерное, тонкое, что Маркус только сейчас осознал, насколько для него это на самом деле было важно.

*

Всю последующую неделю Оливер оттачивал новый навык под названием “Не попадаться на глаза Маркусу Флинту”. Когда тот появлялся в том же помещении, что и он, Оливер демонстративно отворачивался и уходил. Если такой возможности не было, то он делал вид, что не замечает Флинта, и старательно игнорировал его взгляды. Раньше было проще. Раньше они дрались, пытались оскорбить, орали друг на друга, но ему никогда не приходилось действовать именно так. Оливер думал, что будет злиться на Флинта, но, что странно, для злости места не осталось. Ее вытеснили обида и какая-то непонятная усталость, словно он впустую потратил два месяца, распаляясь на человека, для которого он сам, на самом деле, не значил ровным счетом ничего.

Оливер прошел в спальню. Здесь царило фальшивое оживление. Весь факультет все еще переживал из-за проигрыша, но при членах команды все старались вести себя подчеркнуто непринужденно. Оливера раздражало это, потому что хотелось побыть в тишине, но еще больше его раздражали сочувствующие взгляды. На него смотрели так, словно он болен. Каждый считал своим долгом сделать вид, что все нормально, но при этом они избегали прямого взгляда в глаза. Оливер знал, что не он один испытывал острое разочарование, но ему казалось, что никто не переживает настолько сильно, как он сам. Однако, что было странно, даже квиддич отошел на второй план. Проклятый Флинт. Оливер был уверен, что за семь лет он натерпелся от него всего, и тот не смог бы сделать уже ничего, что могло бы зацепить его так сильно. Но он ошибался. А как же иначе? Ведь Оливер — дурак, тупица непроходимый — был действительно уверен, что все эти ненавязчивые знаки внимания, скрываемые за грубостью, попытки быть сдержаннее и осторожнее с ним, неуклюжие комплименты были чем-то значимым. Были вызваны чем-то большим, чем просто похоть… Оливер избегал пресловутого слова «влюбленность», чтобы совсем уж не расклеиться. Все, что ему было необходимо — это не видеть Флинта, и Оливер собирался сделать все возможное, чтобы свести их столкновения к минимуму.

“Как жаль, что от самого себя нельзя сбежать столь же легко”, — подумал он, впервые на своей памяти аккуратно разглаживая и складывая вещи — необходимо было занять себя хоть чем-нибудь, чтобы позорно не разрыдаться, как баба.

“Он не достоин даже того, чтобы о нем думать”, — уверял себя Оливер и почти верил в это.

*

Маркус лежал на кровати и пялился в потолок. За три часа там ничего нового не появилось, но он упорно гипнотизировал белую поверхность. Он думал о том, как же так получилось, что с ним произошло такое. Как он умудрился влюбиться. То, что это “оно самое”, отрицать было уже попросту глупо. Как иначе объяснить, что его изо дня в день преследует это тянущее болезненное чувство в груди?

Он постоянно прокручивал в голове момент их ссоры, лицо Вуда и его нечитаемый взгляд. И, тщательно все проанализировав, ему пришлось признать, что он сам еблан, а отнюдь не Оливер. И даже не Поттер.

Маркус пытался разобраться в своих чувствах. Ему однозначно не хватало их с Вудом вечерних встреч, ставших почти ежедневными, и даже его надоедливой болтовни. И его импульсивности. И открытости. И идиотских шуток. О сексе Маркус думал в последнюю очередь, что было странно, хотя и этого, черт подери, тоже не хватало. Сейчас Вуда в его жизни стало непривычно мало. Тот поспешно отворачивался, сбегал, не желая находиться рядом ни секунды, и это доводило Маркуса до бешенства.

Маркус испытывал подобные чувства только раз в жизни. И еще тогда пообещал себе больше никогда не влюбляться.