– Что? – зло спросил Йонге, едва Сайнжа обернулся. – Вырвалась ваша зверюга? Сожрала водителя поезда?

«Парковка на транслайнере, – снисходительно пророкотал яут. – Не бойся, я спасу тебя и его».

– Мне? Бояться? – переспросил Йонге.

Рудольф пробормотал нечто непереводимое на берлинском.

«Вы, умансоо, странные, – Сайнжа поправил гриву и снова поддернул недавно вытащенный из себя металл. – Не воины, но всегда злобитесь, когда упоминается ваша слабость».

– Я сейчас разозлюсь и сделаю в тебе дырку, – пообещал Рудольф.

Сайнжа молниеносно вытянул руку, из-за чего Йонге пришлось уклоняться, и уже совсем привычно потрепал Рудольфа по белобрысой макушке. Механик сузил глаза и оттолкнул его стволом.

«А еще завираетесь, что не любите меня».

– Что? – как ящерица-дублер повторил Йонге.

«Притворство нелюбви моих прикосновений».

Поезд качнулся и ощутимо сдвинулся с места, хотя колеса при этом не застучали. Набираемая скорость чувствовалась всем телом, словно добавляя еще половинку G к общей тяжести. Йонге подавил желание протереть непрозрачный оконный пластик и посмотреть, насколько быстро двигается подхвативший их транспортник.

Лайнер стукнул об пол. Йонге перевел взгляд на напарника. Тот обстоятельно провел по волосам, зачесывая их назад и откашлялся.

– Для нас неестественно постоянно проявлять внешнюю симпатию друг к другу, – неожиданно вежливо взялся объяснять он. – Особенно это касается мужчин. Мы не любим лишние прикосновения.

«Ложь».

– Хорошо, по-другому: мы не любим демонстрировать личную привязанность посторонним.

«Разве я посторонний?»

– Ты чужой.

«Снова ложь. Мы ближе, чем сводные ветви рода».

– Так, все, он меня достал! – теперь Рудольф обратился к напарнику. – Что, так сложно понять, о чем я говорю?

Сайнжа тряхнул головой. Металлические цацки на дредлоках блеснули.

– Ты не ксенопсихолог, – пожал плечами Йонге. – Эй, Сайнжа! Не спорь с нами, просто запомни, что мы не любим, когда ты показываешь, что мы тебе ближе этих… сводных веток.

«Ветвей».

– Неважно. У людей так не принято.

«Совсем?»

– Ну… – Йонге посмотрел на Рудольфа, но тот на помощь не спешил, сосредоточенно изучая ствол лайнера. – Не в однополых… отношениях.

Наконец высказанная вслух фраза была такой тяжелой, словно на нее давили не полтора G, а все полтораста. Принцип «не говори – не спросят» начал действовать на Земле в незапамятные докосмические времена и свято соблюдался до сих пор. Даже шуточки про синхронизацию не нарушали это правило, а служили частью общефлотского фольклора. Трахаться следовало молча, поменьше распространяясь вслух, что тебя тянет к своим же.

«Тоскливое существование, – заявил Сайнжа. – Где взимать горячие чувства?»

– Бабы, – значительно сказал Рудольф.

Йонге яростно закивал.

«Это чрезвычайно…»

Закончить Сайнжа не успел – поезд вновь качнуло. На этот раз Йонге успел схватиться за поручень, а Рудольф вместе с лайнером стукнулся о стену. Сайнжа протянул руку, но механик устоял и демонстративно выставил плечо вперед. Скорость погасла так же молниеносно, как набиралась. Йонге не сдержался, все-таки потянулся к окну и яростно потер его рукавом. Пластик прозрачнее от его усилий не стал.

«Больше болтали, умансоо, чем действовали. Двигайте ногами»

– Что, уже приехали? – изумился Рудольф.

«Быстрый транспорт. Горизонтальная катапультация».

Сайнжа стремительно двинулся к выходу, и напарники поторопились за ним. Йонге на ходу попытался высчитать скорость, но цифры получались слишком странные, поэтому он бросил затею.

Последний и предпоследний вагоны превратились в открытые платформы. Стены сложились в причудливое ограждение, украшенное пластиковыми витражами, и от толпящихся яутов было не продохнуть.

– Откуда только набились, – пробормотал Рудольф.

– На остановках подсаживались, – уверенно сказал Йонге.

Толпа бряцала, хрипела, рычала, топала, волновалась и скрежетала клыками. Сайнжа сделал шаг вперед, и Рудольф покрепче сжал лайнер, а Йонге расправил плечи, готовясь пробивать дорогу едва не кулаками – но перед Сайнжей быстро расступались.

Идя за ним след в след, напарники удостаивались быстрых взглядов сверху вниз, но никто не пробовал их оттеснить. Йонге показалось, что в желтых и оранжевых глазах яутов вспыхивает искреннее любопытство. Кто-то даже потянулся к Рудольфу, но механик качнул поднятым стволом лайнера, и яут отступил.

Зверя они увидели издалека. Последний вагон разложился совсем диковинно. Платформа поднялась еще чуть выше, и в оранжево-красных потоках солнечного света на ней прорисовался черный силуэт.

– Ничерта себе он вымахал, – почти испуганно сказал Йонге.

С такой скоростью роста тварь представляла неслабую угрозу, если ее выпустить в населенные районы и позволить резвиться во всю силу. Йонге не особо вникал в биомеханику альясов – именно под таким незатейливым названием они находились в устаревших классификаторах, – но хорошо запомнил, что даже один может при необходимости размножаться. И требуются ему для этого исключительно живые инкубаторы.

– Да они его протеином пичкали всю дорогу, походу, – определился Рудольф. – Может, даже, особо модифицированным по местной технологии.

– Охренительные модификации…

Сзади подтолкнули, Йонге шагнул вперед и оказался за невидимой заградительной чертой. Переступил ее только Сайнжа, а теперь, следом за ним – и люди.

Поезд стоял на гигантской станции. По привычке Йонге хотелось назвать это портом, но звездолеты здесь не приземлялись. Изукрашенные мозаикой стены взлетали ввысь, сливались там в гигантский купол, и сквозь прозрачное покрытие обрушивались жаркие лучи солнца. Голографические полотна, на которых быстро сменялись глифы, наполняли воздух призрачной вибрацией. Йонге даже не мог сообразить – то ли это информационные стенды, то ли приветственные плакаты.

Он провел по лбу, стирая испарину. Напарник тяжело дышал сквозь фильтры. Все вокруг плавилось в красном и оранжевом. Яуты сливались с желто-коричневыми стенами, воздух плыл и дрожал – но черная фигура альяса разрезала мутную зыбь, как нож. Силовое поле, видное вокруг пленника невооруженным взглядом, казалось ненадежным. Йонге мерещилось, что вот-вот Зверь встанет, и тогда уже никакие технические ухищрения его не остановят.

Еще выше купола, совсем далеко то и дело мелькали быстрые росчерки местного крылатого транспорта. Йонге почувствовал, как затекает шея под тяжестью задранной головы, и аккуратно опустил подбородок. Рудольф опирался на лайнер, тоже явственно сражаясь с жарой и гравитацией.

Сайнжа сделал еще несколько шагов и зарокотал, прижимая когтистые ладони к груди. Следом за ним гулко забормотали остальные яуты – и те, что стояли на платформе, и те, что сотнями заполняли станцию, окружив поезд. Шум голосов сливался в рокот камнепада.

«Он прекрасен», – выдал переводчик.

Йонге не видел ничего прекрасного в опасной твари, сожравшей свой инкубатор и крутившей огромной вытянутой головой. Альяс принюхивался, шевелил длинным острым хвостом, перебирал когтистыми пальцами. Гадкая помесь ящера и насекомого. Ни одно из виденных Йонге существ не вызывало такого отвращения. Тварюга казалась неживой и холодной. Чужой.

– Он не зверь, – сказал Рудольф, пристально разглядывая раскачивающееся на месте существо. – Он злой.

***

Поход по столице яутов Йонге мечтал осуществить очень быстро. Как выражался мичман Сталин – в наикратчайшие сроки.

Архаический поезд остался позади, платформу водрузили на еще одну, и двухъярусное сооружение торжественно ползло по улицам, покачиваясь на стабилизаторах и разметая желтую мелкую пыль.

На встречу с разозленной зверюгой высыпало, казалось, все население мегаполиса, и вскоре от бесконечного хорового рычания у Йонге начала болеть голова. Архитектурные красоты быстро слились в единый лабиринт, и уже перестали казаться загадочно-древними. От них шел жар, впитанный за целый день.