Споривший со мной депутат, один из реальных руководителей штаба обороны Дома Советов (ни Хасбулатов, ни Руцкой штабом уже не руководили), связывал все шансы на победу с успешным штурмом Останкино. Я страстно отговаривал его, объяснял, что если даже Останкино будет захвачено защитниками Дома Советов, телецентр элементарно обесточат. Мой оппонент криво усмехался. Я предупредил, что пойду к Хасбулатову и Руцкому и буду их отговаривать от авантюры, предлагаемой моим оппонентом.

До Руцкого я не дошел: выйдя от Хасбулатова, который выслушал мои аргументы с необычным для него безразличием, я наткнулся на группу баркашовцев, которые заявили, что им приказано вывести меня из Дома Советов.

Баркашовцы… Сразу после подписания Ельциным Указа № 1400 небольшое количество баркашовцев оказалось в Доме Советов. Это были плохо одетые, щуплые пареньки. Вскоре их заменили другие. Высокие, одетые в хорошо пошитую форму…

Сразу после срыва антихасбулатовского демарша Абдулатипова и Соколова ко мне подошел Виктор Баранников, бывший глава ельцинской ФСБ, перешедший на сторону Руцкого и Хасбулатова. Баранников завязал со мной беседу в приемной Хасбулатова. Из приемной Хасбулатова мы, беседуя, прошли в сектор Дома Советов, где находились апартаменты Баранникова. Апартаменты эти состояли из приемной, в которой сидел доверенный офицер Баранникова, собственно кабинета и комнаты отдыха. Мы зашли в кабинет. Сидевший в приемной офицер принес нам чаю и удалился. Баранников, извинившись, ушел ненадолго в комнату отдыха. И вернулся в синем тренировочном костюме и мягких тапочках (Дом Советов был уже оцеплен и мы ночевали в своих кабинетах, укрывшись кто осенним плащом, кто одеялом, пронесенным в Дом Советов заботливыми и пронырливыми супругами (оцепление поначалу не было на сто процентов непроницаемым).

Переодевшись, Баранников коротко поговорил по тогдашнему очень громоздкому мобильнику с женой и одним своим, перешедшим к Ельцину, сослуживцем.

Затем мы снова стали обсуждать ситуацию. Разговор почему-то был невероятно долгим. Возбуждение после срыва демарша Абдулатипова и Соколова было огромным.

Мы засиделись до утра. Утром в кабинет ворвался офицер, сидевший в приемной, и закричал: «Сергей Ервандович, идите скорей, вам надо это видеть!» Потом офицер взял себя в руки, извинился перед шефом, но продолжал настаивать на том, что мне надо «это» видеть.

Мы вышли из кабинета в приемную. Из окон приемной была видна и территория, примыкавшая к зданию Дома Советов, и находившееся рядом здание американского посольства. У офицера, находившегося в приемной, были свои возможности более детально мониторить происходящее. А происходило следующее. По территории, примыкающей к Дому Советов, аккурат мимо наших окон маршировала колонна «необычных» баркашовцев. Статных, хорошо одетых, вымуштрованных, невесть откуда появившихся накануне (обычные баркашовцы — невзрачные, плохо одетые и невымуштрованные с самого начала находились в Доме Советов). Необычные баркашовцы больше всего напоминали подразделение военнослужащих, специально отобранных для исполнения воинских ритуалов (почетных караулов, торжественных похорон и так далее). Маршировали необычные баркашовцы очень и очень впечатляюще. Впереди шел человек с переносной рацией.

— Сейчас, они остановятся, — сказал офицер, предложивший нам стать зрителями этого и впрямь впечатляющего спектакля. Они и вправду остановились.

— Сейчас их развернут так, чтобы фотографы могли сделать фотографии анфас, — сказал офицер. «Они» и впрямь развернулись нужным образом. По команде человека с переносной рацией.

— Сейчас сфотографируют их приветствие. — Необычные баркашовцы приветственно вытянули вперед правые руки, демонстрируя нашивки на рукавах (четкие, яркие, аккуратные). Приветствия очень напоминали фашистские. Нашивки — гитлеровские свастики.

— Сейчас их развернут в профиль, — предупредил офицер. Новый ракурс. Опять — приветственно выкинутые вперед правые руки.

— Сейчас их чуть-чуть подвинут и снова сфотографируют, — сказал офицер. Именно это и произошло. Но даже без ценнейших комментариев офицера было ясно, что подразделение необычных баркашовцев: а) построено и выведено на площадку для фотосессии; б) фотосессия ведется или напрямую с территории американского посольства или с территории, к этому посольству непосредственно примыкающей.

— Всё, сессия окончена, — сказал офицер. Баркашовцы развернулись и стройной колонной покинули съемочную площадку.

— Ну вот, Сергей Ервандович, вся ваша работа насмарку, — сказал Баранников, входя в свой кабинет. Перед этим мы с ним подробно обсудили смену интонации западных масс-медиа, с которыми была проведена впечатляющая работа. Я говорил Баранникову, что расстрелять Дом Советов Ельцин сможет, лишь заручившись поддержкой Клинтона. А Клинтон сможет это открыто поддержать только в случае абсолютной демонизации сторонников Верховного Совета.

— Демонизация состоялась, — добавил сухо Баранников. И очень резко оценил роль Бобкова, являвшегося, по его мнению, главным организатором этой демонизации. И тут я начал разбирать, чем именно действия К-17/3 отличаются от действий К-17/5. Я описал подробно все провокативные подходы К-17/3: попытку свергнуть Хасбулатова, готовящееся покушение на Руцкого, игры с регионами, планируемую стратегию напряженности. Баранников выслушал всё это с изменившимся лицом. Он яростно проверял детали («вот это произошло не в 13:00, а в 14:15…» и так далее).

— Может быть, вы и правы, — сказал он. — Но перед тем как признать или опровергнуть вашу правоту, мне надо встретиться в городе с одним моим человеком.

Мы расстались. Через час я увидел, как он, одетый в черный кожаный плащ, выходил из здания. Я обратил внимание на особую решительность походки, на выражение лица. «А ведь человек-то он очень сильный», — подумал я, как бы подводя итог первой своей встрече с Баранниковым.

Это была моя с ним встреча первая и последняя. Выйдя из тюрьмы, Баранников, в отличие от Хасбулатова, Руцкого, других «нардеповских лидеров», никогда не появлялся ни на заседаниях моего клуба «Содержательное единство», ни на доверительных «мозговых штурмах», регулярно проводившихся в моем офисе для узкого круга оппозиционных политиков.

Гибель Баранникова, проводившего свое независимое расследование событий 1993 года… Аналогичное несчастье с одним из наиболее осведомленных высокопоставленных сотрудников ГРУ… Разговоры о сенсационном досье, которое Баранников собрал и публикация которого очень резко ударит по Бобкову лично и возможностям К-17/5, обсуждение роли Бобкова в ряде открытых публикаций… Засветка Глебом Павловским «зловещей роли Ю. Скокова» в знаменитой статье «Версия I»[34]… Очень откровенные рассказы Жардецкого о Бобкове, Калмановиче, К-17/5… Операция «лицом в снег»…

Всё это дополнительно подтвердило (и уточнило) ту аналитическую картину, которую я обсуждал с Баранниковым как до фотосессии необычных баркашовцев, так и сразу после этой фотосессии, расставившей все точки над i.

Впрочем, все эти события относятся уже к другой эпохе. Вернусь к тому, что произошло сразу после нашего разговора с Баранниковым. Попрощавшись с ним, я вернулся в свой кабинет, где ждали малочисленные доверенные помощники. Мы обсудили ситуацию. Я выдал задание. Они разошлись. Я улегся на сдвинутые стулья, накрылся плащом и ненадолго забылся тревожным сном. Меня разбудили мои помощники, сообщавшие тревожную информацию о подготовке новых провокаций, выдвигаемых бредовых проектах и тому подобном. В моем распоряжении был тогдашний мобильный телефон, весьма отдаленно напоминающий нынешние «мобильники». Тогдашний мобильный телефон состоял из трубки и довольно большого переносного ящика. Пользовались этой громадиной немногие. Но поскольку связь в Доме Советов не работала, возможность переговорить с кем-либо за пределами Дома Советов полностью определялась наличием подобной мобильной связи. Связавшись с теми, кто находился по другую сторону тогда еще не очень плотного оцепления, я понял, что баркашовская фотосессия имеет колоссальный резонанс. Снимки салютующих баркашовцев разошлись по всему миру. Колебавшейся международной общественности были даны неопровержимые доказательства чудовищности сил, противостоящих Ельцину. Клинтон получил материал, оправдывающий официальную поддержку любых действий Ельцина против ужасных нацистов, оказывающих ему сопротивление и готовящихся захватить страну с огромным количеством ядерного оружия. Дело двигалось к развязке. Шансы на победу «нардепов», и без того не слишком большие, стали теперь исчезающе малыми.