События разворачивались стремительно. Я метался между Приднестровьем, Таджикистаном, Курилами и Москвой. Срыв первого ельцинского мятежа… недопущение абсолютного экономического коллапса, организуемого Гайдаром и послушным ему председателем Центробанка Матюхиным… назначение Геращенко… парламентские войны… правительственные кризисы… борьба за интерпретацию результатов референдума, на основе которого Ельцин выпустил потом свой преступный Указ № 1400… И, наконец, борьба за сдерживание тех ельцинских порывов, которые в итоге привели и к выпуску Указа № 1400, и к расстрелу Дома Советов, и к наиболее губительному для страны долговременному тренду, порожденному таким развитием событий.

Спикер парламента Руслан Хасбулатов был человеком умным, патриотичным, образованным и талантливым. Будучи правой рукой Ельцина в 1991 году, он в дальнейшем ужаснулся плодам шоковых реформ, бездарность и преступность которых прекрасно понимал как профессиональный экономист. Поняв это, он стал основным и наиболее опасным противником и гайдаровского курса, и всей ельцинской стратагемы ускоренного построения капитализма.

Когда вчерашние ближайшие соратники становятся врагами, это порождает огромные психологические издержки. Одно время Ельцин, понимавший, сколь опасен для него силовой вариант разгона парламента, был готов на определенные компромиссы. Эти компромиссы позволили бы сформировать иную политическую систему, провести гораздо более победные для оппозиции выборы, поставить препоны на пути чудовищной, криминальной приватизации.

Естественно, что существовали и партия войны, разжигавшая конфликт между Ельциным и Хасбулатовым, и партия мира, стремившаяся этот конфликт погасить. В какой-то момент партия мира начала побеждать. На это партия войны ответила прямым устранением ключевого и незаменимого сторонника мира. Но этого было недостаточно. Выехав на Курилы, которые Бурбулис собирался отдать японцам, я с ужасом узнал, что Хасбулатов в момент нового обострения конфликта с Ельциным сделал оскорбительный для Ельцина жест, указующий на то, что президент России — обыкновенный алкаш. Было ясно, что после этого Ельцин встанет на тропу войны.

Я вернулся в Москву. Произошел мой очень тяжелый разговор с Хасбулатовым. Выходя из кабинета Хасбулатова, я увидел входившего в приемную генерала, одетого в военно-полевую форму и обутого в сапоги с невероятно высокими голенищами. Я подошел к генералу и сказал ему по-мужски: «Это ты его подталкиваешь к конфликту? А у тебя для победы в этом конфликте есть хотя бы десантный полк?» Генерал ответил мне важным голосом: «Что ты в этом понимаешь, Сергей! Мне присягнула фигова туча дивизий!» Генерал был бравым воякой, Хасбулатов — человеком глубоко штатским. Выправка и тон генерала должны были произвести на Хасбулатова неизгладимое впечатление. Оставалось понять, кто режиссер спектакля на тему о «фиговой туче дивизий». Сам генерал мог быть только исполнителем важной роли. Позже режиссер был назван. Впрочем, для проводимого здесь анализа важны не персоналии, а феномены. Я обсуждаю не политическую теорию вообще, а истории «уличного сюжета».

Хасбулатов был талантливым политиком, не имевшим прямого доступа к тем ресурсам, которые становились ключевыми в условиях навязываемого Хасбулатову политического формата. Хасбулатов не был ни неформальным военным лидером, способным поднять верные ему «легионы» и повести их на «ельцинский подлый Рим», ни уличным вожаком. Он, блестяще разбираясь и в экономике, и в политической интриге, и в публичной политике, был страшно далек от необходимых в новых условиях неформальной военной и протестной уличной среды. В силу этого он не мог распознать фальшь в игре актеров, исполнявших роли кумиров армии и вожаков улиц. Это прекрасно понимал режиссер. Понимал он и то, что надежным источником информации, причем источником доверительным, являюсь для Хасбулатова только я. И что поэтому надо как минимум сильно осложнить мои отношения с Хасбулатовым, а как максимум — вообще вывести из игры.

Итак, актер на роль военного кумира убеждал Хасбулатова, что по первому его зову к осажденному преступником Ельциным Дому Советов слетится «фигова туча дивизий».

В чем убеждали Хасбулатова актеры, исполнявшие роли вожаков масс? Причем актеры, выполняющие волю всё того же режиссера — для Хасбулатова, кстати, являвшегося весьма высоким авторитетом? Они убеждали Хасбулатова, что по его зову к Дому Советов придет «фигова туча» простых людей, что соберется так называемая «критическая масса», то есть такое сообщество митингующих, которое никакие омоны разогнать не смогут просто физически. А раз не смогут, то и не захотят.

Сейчас либерально-оппозиционные паяцы говорят о неких «миллионах» (в народе уже названных секстиллионами). Тогда уличные вожаки из ФНС говорили о ста пятидесяти — двухстах тысячах. И приводили убедительный пример. Мол, 9 мая 1991 года на оппозиционное шествии собралось больше ста тысяч.

Всего-то День Победы, подумаешь! А если Ельцин растопчет Конституцию, да над Домом Советов взовьются все флаги — имперский, красный… да Хасбулатов выступит!.. да Руцкой, став в условиях автоимпичмента Ельцина (закон об этом уже был принят) Президентом, армию призовет… тогда не двести, а четыреста тысяч соберутся! И — хана Ельцину!

Если бы информация актера на роль военного вожака и актеров на роли уличных вожаков была верна, Хасбулатов как политик имел бы основания сыграть ва-банк.

Но эта информация была не просто неверна. Она была заведомо ложной. Потому что все эти актеры исполняли волю одного режиссера. А режиссеру этому нужно было впарить Хасбулатову ложную информацию, побудив его к ошибочному решению. Режиссер этот хотел впаривать и впаривать неверную информацию. Я же… словом, конфликт между мной и этим режиссером был неизбежен.

На ключевом совещании актеры, исполнявшие роль уличных вожаков, называли, сколько людей каждый из них приведет, и складывали цифры. Получалось гарантированных двести тысяч. Думские аналитики обсуждали, сколько дополнительных митингующих приведет на площадь само событие. Наконец, пришла моя очередь, и я сказал: «На площадь придет пятнадцать тысяч людей». Я назвал эти цифры по наитию. В том числе и потому, что мне очень не понравились продувные физиономии так называемых уличных вожаков.

Одного из них я помнил по советским временам. Это был холеный гэбэшник, ворвавшийся в совминовский кабинет, где мы обсуждали создание Промышленного союза. Влетев в кабинет, он заголосил: «Почему меня назначаете на русское, тудыть его мать, движение? Почему меня?» Председательствовавший на полуформальном мозговом штурме резко ответил: «Потому что на тебя компры больше, чем на других. Понял?» Влетевший в кабинет успокоился, сухо ответил: «Понял» — и вышел из кабинета. Прошло около четырех лет. И вот он в моем присутствии с умным видом высчитывает, сколько от его организации придет на площадь людей. Надо же было как-то прервать балаган. Вот я и сказал про пятнадцать тысяч.

Меня все осудили, запрезирали. По углам стали шептаться, обсуждать мою политическую благонадежность.

В первый день после Указа Ельцина № 1400 к зданию Верховного Совета на Краснопресненской набережной пришло пять тысяч человек. Конечно, те, кто любит умножать реальное число приходящих на митинги как минимум на десять, уподобляясь Навальному, снова заголосят. Пускай. Число пришедших я оценивал с балкона Дома Советов, на котором стоял рядом с Хасбулатовым. Мы помирились с ним в день выхода Указа № 1400. Я примчался в Дом Советов. По коридору в черных костюмах шли Хасбулатов и Руцкой, сопровождаемые солидной и трепещущей свитой. «Куда это вы направляетесь?» — спросил я Руцкого и Хасбулатова.